Лидия Чуковская - Записки об Анне Ахматовой. 1952-1962

• Название: Записки об Анне Ахматовой. 1952-1962
• Автор: Лидия Чуковская
• Издательство: Время
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-9691-0200-2, 978-5-9691-0211-8

Вторая книга «Записок» Лидии Чуковской переносит нас из конца 30-х – начала 40-х – в 50-е годы. Анна Ахматова, ее нелегкая жизнь после известного постановления 1946 года, ее попытки добиться освобождения вновь арестованного сына, ее стихи, ее пушкиноведение, ее меткие и лаконичные суждения о литературе, о времени, о русской истории – таково содержание этого тома. В это содержание органически входят основные приметы времени – смерть Сталина, XX съезд, оттепель, реабилитация многих невинно осужденных, травля Пастернака из-за «Доктора Живаго», его смерть, начало новых заморозков.

Эта книга – не только об Ахматовой, но обо всем этом десятилетии, о том, с какими мыслями и чувствами восприняли эту эпоху многие люди, окружавшие Ахматову.

---

В ответ на мои расспросы о посылках она каждый раз подробно докладывала, какой и где раздобыла ящичек для вещей и продуктов, какую послала колбасу, какие чулки; длинная ли была очередь в почтовом отделении и т. д. Мои расспросы были конкретны. Ее ответы – тоже.

Через некоторое время я заподозрила неладное: лагерникам переписка с родными – и даже не только с родными – тогда уже была дозволена, посылки издавна разрешены, а в письмах к матери и тетушке Надежда Августиновна ни разу не упомянула ни о чулках, ни о колбасе, ни о теплом белье. Между тем, когда одна наша общая приятельница послала ей в лагерь ящичек с яблоками, она не замедлила написать матери: «Поблагодари того неизвестного друга, который…»

Я сказала Ивинской, что буду отправлять посылки сама. Она это заявление отвергла, жалея мое больное сердце, и настаивала на собственных заботах. Тогда я спросила, хранит ли она почтовые квитанции. «Конечно! – ответила она, – в специальной вазочке», – но от того, чтобы, вынув их из вазочки, вместе со мною пойти на почту или в прокуратуру и предъявить их, изо дня в день под разными предлогами уклонялась. (Вазочка существовала, квитанции нет, потому что и отправлений не было.)

Н. А. Адольф-Надеждина вернулась в Москву в апреле 1956 года. Лишенная жилья, лето она провела у меня. Мои подозрения подтвердились: ни единой из наших посылок она не получила. Надежда Августиновна сообщила мне: в лагере Ивинская снискала среди заключенных особые симпатии, показывая товаркам фотографии своих детей (сына и дочери, которые были уже довольно большие к началу знакомства ее с Борисом Леонидовичем) и уверяя, будто это «дети Пастернака». Правда, симпатии к ней разделяли далеко не все: так, Н. И. Гаген-Торн (1900–1986) и Е. А. Воронина (1908–1955), вернувшиеся из той же Потьмы, отзывались об Ивинской, в разговорах со мной, с недоумением. По их словам, начальство явно благоволило к ней и оказывало ей всякие поблажки.

Свой первый арест и пребывание в лагере Ивинская объясняла тем, что она – жена гонимого поэта. Для меня эта версия звучала в новинку: накануне ареста 1949 года она рассказывала мне, что ее чуть не ежедневно тягают на допросы в милицию по делу заместителя главного редактора журнала «Огонек», некоего Осипова, с которым она была близка многие годы. Осипов, объясняла мне тогда Ольга, присвоил казенные деньги, попал под суд, и во время следствия выяснилось, что в махинациях с фальшивыми доверенностями принимала участие и она. (За истинность ее объяснения, я, разумеется, не отвечаю, но рассказывала она – так.) После ареста – сначала в лагере, а потом и на воле – она сочла более эффектным (и выгодным) объяснять причины своего несчастья иначе: близостью с великим поэтом. «Муза поэта в заточении»… За подобную версию – очень смахивающую на правду – я, впрочем, тоже не отвечаю.

Мало того, что, вернувшись в Москву, Ивинская регулярно присваивала деньги, предназначавшиеся друзьями для поддержки Н. А. Адольф-Надеждиной. Когда в 1953 году, освобожденная, она уезжала в Москву, – она взяла у Надежды Августиновны «на несколько дней» плащ и другие носильные вещи, обещая срочно выслать их обратно, чуть только доберется до дому. Приехав домой, однако, она не вернула ни единой нитки.

В восьмидесятые годы я, благодаря Майе Александровне Улановской, получила возможность ознакомиться с неопубликованными записями ее матери, Надежды Марковны (1903–1986). В Иерусалиме, в 1982 году, вышла книга Н. и М. Улановских под заглавием «История одной семьи».

«История» издана не полностью; отрывок, посвященный Ивинской, в печати отсутствует, но Майя Александровна сначала ознакомила меня с рассказом матери, а потом подарила следующий документ:

«Когда Ивинская, освободившись по мартовской амнистии 1953 года, уезжала в Москву, – пишет Майя Улановская, – моя мать вручила ей для передачи своей дочери, моей сестре, Улановской Ирине Александровне, связанные ею шерстяные свитера и разные поделки, полученные ею в подарок за годы заключения от разных лагерных подруг. Месяцами моя мать и другие бывшие солагерницы Ивинской, поручения которых она взялась выполнить, ждали известий, подтверждений. Месяцы, годы шли, никаких известий не поступало ни для кого. Когда моя мать освободилась и вернулась в Москву, выяснилось, что ее посланница присвоила переданные через нее вещи. Будучи спрошена по телефону, призналась в этом, сославшись на потерянный адрес, просила прощения, откупилась деньгами».

Таким образом, она крала у лагерниц не только то, что им посылали из Москвы, но и то, что они через нее посылали в Москву.

Улановской она объяснила свой поступок потерей адреса, а Надежде Августиновне созналась, рыдая, что отправлять мои посылки препоручила будто бы одной своей подруге, а та, злодейка, не отправляла их.

Пастернак отправлял деньги и вещи своим друзьям в лагерь, Ивинская же относительно своих лагерных друзей поступала иначе.

Бессердечие Ольги Всеволодовны, которая умела прикидываться сердечной, явно сказалось и в книге собственных ее воспоминаний «В плену времени». (Книга вышла в 1978 году в Париже, в 1991-м – в Литве и в 92-м в Москве.) Письмо одной из читательниц, неизвестной мне Л. Садыги, ознакомившейся с воспоминаниями Ивинской в 1978 году, приводится в журнале «Литературное обозрение», 1992, № 1. Л. Садыги возмущена тем издевательским тоном, в каком Ивинская пишет о своих «невольных подругах». Не обойду молчанием отзыв об Ивинской и В. Шаламова: см. публикацию И. Сиротинской «Переписка Варлама Шаламова и Надежды Мандельштам» // Знамя, 1992, № 2, с. 166, 174 и 177.

…Встретившись с Ольгой Всеволодовной в 56-м году в Москве, выслушав ее рыдания и ее вранье, Н. А. Адольф-Надеждина великодушно простила ей и мои, присвоенные, Ольгой деньги, и непосланные ею посылки. Больше того: в своих воспоминаниях о лагерной жизни (см. сборник «Средь других имен», М., 1990, с. 504) она говорит об Ивинской с симпатией, даже приводит свои стихи, посвященные ей. Что ж, великодушие, способность прощать причиненное зло – высокое и благородное чувство. Я тоже, быть может, извинила бы Ивинской рубли и тряпки, – но систематическое хищное лганье простить не умею.

98 В официальном сообщении от имени ЦК КПСС, появившемся 15 мая 1956 года в «Правде», самоубийство Фадеева объяснялось просто-напросто запоями: «…в последние годы А. А. Фадеев страдал тяжелым прогрессирующим недугом – алкоголизмом…» Что же касается до предсмертного письма, адресованного Фадеевым в ЦК и объяснявшего истинные причины самоубийства, – то самое его существование в течение 34-х лет властями замалчивалось или даже отрицалось. Впервые оно опубликовано 20 сентября 1990 года в газете «Гласность»; тогда же в газете «Известия»; затем, в октябре, в «Учительской газете» (№ 40), 10 октября 1990 года в «Литературной газете» и, наконец, факсимильно в октябрьском номере того же года в журнале «Известия ЦК КПСС». (Публикация в журнале сопровождается докладными записками из КГБ и выдержками из протокола специального заседания ЦК КПСС. Таким образом, ясно, что никогда не употреблявшееся и неприличное в любом некрологе сообщение об алкоголизме исходило из самых высоких инстанций. В действительности же – и к болезни, и к самоубийству привела Фадеева та роль, которую, по требованию ЦК, он вынужден был исполнять.)

«Не вижу возможности, – писал Фадеев в своем предсмертном письме, – дальше жить, т. к. искусство, которому я отдал жизнь свою, загублено самоуверенно-невежествен-ным руководством партии, и теперь уже не может быть поправлено. Лучшие кадры литературы – в числе, которое даже не снилось царским сатрапам, физически истреблены или погибли, благодаря преступному попустительству власть имущих; лучшие люди литературы умерли в преждевременном возрасте».

И далее:

«Литература – это святая святых – отдана на растерзание бюрократам и самым отсталым элементам народа…»

Судьба Фадеева вызвала множество воспоминаний, толкований, изображений и соображений. Назову некоторые: Валентин Берестов (ЛГ, 10 октября 1990); Владимир Дудинцев (там же); сын Фадеева, тогда одиннадцати летний Миша (там же); Евгений Евтушенко (там же); Иван Жуков («Учительская газета», 1990, № 40); Лидия Либединская. Зеленая лампа, М., 1966; А. Бек. Новое назначение (здесь Фадеев изображен под вымышленным именем) – «Знамя», 1988, №№ 11 и 12); Владимир Тендряков. Охота // «Знамя», 1988, № 9.

99 Валерия Осиповна Зарахани (1908—?) – сестра жены Фадеева, актрисы МХАТа Ангелины Осиповны Степановой (1905–2000).

Валерия Осиповна долгие годы работала у Александра Александровича в качестве секретаря.

100 …отравить и зарезать человека. – О том, способна или нет Е. Ф. Книпович «отравить и зарезать человека», я судить не берусь. Но о том, как ей удалось зарезать очередной сборник стихотворений Анны Ахматовой – см. мои «Записки», т. 3.

Евгения Федоровна Книпович (1898–1988) – как сообщает КЛЭ, автор работ о Генрихе Гейне, Генрихе Манне,