Михаил Пришвин - Дневники 1930-1931

• Название: Дневники 1930-1931
• Автор: Михаил Пришвин
• Издательство: ООО «Изд-во "Росток"»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-94668-041-2

Книга дневников 1930–1931 годов продолжает издание литературного наследия писателя.

Первая книга дневников (1914–1917) вышла в 1991 г., вторая (1918–1919) — в 1994 г., третья (1920–1922) — в 1995 г., четвертая (1923–1925) — в 1999 г., пятая (1926–1927) — в 2003 г., шестая (1928–1929) — в 2004 г.

Публикуется впервые.

---

Вечером приехал из Москвы Лева, конечно, расстроенный. «Семейная жизнь» его, по-видимому, вполне ад. Но пережить это надо. Только бы не вышел калекой.

Нет, не только иностранцам, но и плутам хорошо в Сов. государстве, считаю также, что и писателям.

Но до плутов, наверное, скоро дойдет, будут гнать, как бы не дошло и до писателей. Труднее всего мужикам. А рабочим тоже очень хорошо. Итак, страдающие — мужики и большая часть интеллигенции.

Весь идеализм собрался на строительстве заводов, надо бы колхозы посмотреть, притом <1 нрзб.> Тут ключ ко всему.

А выстроить могут…

9 Марта. Стоят сильные утренники, а в обед в лесу, засыпанном снегом, кое-где блестят капли. Начались кучевые облака. Вместо Мишки снимаю Бьюшку, и весна света выходит удивительно.

Ночью приехал Лева и объявил, что со Светланой (гнилушка!) они разошлись. Таким образом, сын разрешил мой личный мучительный вопрос: «что бы вышло, если бы я воспользовался первым девичьим замешательством моей Светланы и таким образом основался на совершившемся факте». Теперь ясно, что совсем не в этом дело, ничего бы это не закрепило, но песня моя об Ине Ростовцевой осталась бы неспетой{223}. Но нет! мне предназначена была эта песнь и потому явилась недоступная…

10 Марта. Весна света в полной силе, по утрам морозы трескучие, днем непременно на каждой елке увидишь много светлых капель. Красными зорями краснозобые снегири токуют густым баском. Много снимаю в лесу.

Скорая любовь.

Выясняется, что все произошло 11 Дек. внизу на коврике возле горящей печи. Они выпили немного за нашим хорошим ужином, прошла минутка — и вдруг… Он сразу объявил себя мужем и таскал ее по родным. Она же постепенно как бы в себя приходила и начинала чувствовать оскорбление. Через месяц они разошлись, потом через месяц сошлись и совсем разошлись. Так было и с ее матерью, тоже и та сошлась, даже родила, не войдя во вкус любви, разошлась, когда девочке было четыре месяца, и вся жизнь прошла, как бы девичья. Почти бесплотное зачатие.

11 Марта. До полудня был солнечный день. Снимал в лесу Бьюшку.

Началом весны я считаю, когда где-нибудь на лесной полянке с южным склоном отяжеленная смерзшимся снегом еловая лапка до того обмякнет в полдень на солнце, что на хвоинке явится блестящая капля воды. Скоро эта капля в тень попадет и замерзнет, но всякий солнечный день в полдень к этой капле будет прибавляться еще, и так в лесу на елке мало-помалу вырастет сосулька, потом другая, третья. Случалось видеть елочку сверху донизу на южной стороне украшенной такими блестящими игрушками, так радостно манящими, что хотелось позвать сюда детей и показать. Февральская городская сосулька на желобах тоже, конечно, прекрасна, но те в лесу на елке много лучше, потому что и елки же намного лучше, чем желоба.

Я так оглушен окаянной жизнью Свердловска, что потерял способность отдавать себе в виденном отчет, правда, ведь и не с чем сравнить этот ужас, чтобы сознавать виденное. Только вот теперь, когда увидел в лесу, как растут на елках сосульки, вернулось ко мне понимание возможности обыкновенных и всем доступных радостей жизни и вместе с тем открылась перспектива на ужасный Урал{224}.

Наш семейный праздник откладывается на 22 Марта (воскресенье).

12 Марта. Оттепель. Метель.

Из деревни мужики исчезают, на производствах это уже не мужики. Где же эти миллионы? Кажется, верно сказать — мужики теперь самые настоящие только в вагонах.

Некоторые говорят, что пятилетка удастся, и большевики выстроят фабрики, но эксплуатировать их они не будут в состоянии. Это последнее слово контрреволюции. Впрочем, конечно, нам, воспитанным гуманистам, чрезвычайно трудно представить себе самую жизнь в социал. городе. Ведь и с этим чисто материальным строительством нам трудно мириться, когда оно проходит под тяжестью всего государств, пресса. Мы же видим, как нравственно низка молодежь, значит, принуждение и там будет в области духа, значит, дойдет до последних тайн личного человека, все будет вскрыто.

Вот сейчас кулаки Карасевы после 13 лет борьбы сдают позиции, поняв, наконец, что большевизм не исчезнет не сегодня-завтра. 13 лет они этой надеждой жили и боролись, чтобы теперь признать борьбу эту напрасной. Точно то же, по-видимому, происходит и с «гуманистами».

На этих позициях строительства, как на обыкновенной войне, люди мало и все меньше и меньше смеются. Но нельзя это назвать и трагедией, потому что не «иная» жизнь, которой разрешается трагедия, является целью этой борьбы, а та же самая наша материально-мещанская, чисто земная, только с иным производством и распределением.

При чем тут искусство? Да, было время, когда нужно было искусство и мало художников! была потребность в блаженных всякого рода, людях как бы абсолютно лично бескорыстных. В доме ветеранов революции до сих пор жива <1 нрзб.> старушка, которая 40 лет учила в деревне ребят, не будучи ни материально, ни по высокому своему образованию вынужденной к пустынножительству. Это очень яркий пример, а менее ярких сколько угодно, все они сейчас, глубоко смущенные, кое-как существуют, встречаясь друг с другом иронизируют над своим положением, говорят не «как поживаете?», а «как доживаете?» Мне думается, эти обломки большого интеллигентского фронта против царизма должны чувствовать себя несколько обманутыми: кто-то что-то получил, они ничего совсем, тогда при царизме в этом царстве земном, ни в будущем достигаемом Небесном Царстве, которое теперь достигнуто и стало тоже земным. Да, конечно, они обмануты. Когда-то был спрос на них, теперь нет. То же самое с искусством. Не только Толстой, Достоевский, но ведь я, можно сказать, вчера написал «Кащееву цепь», а если бы не вчера, а сегодня подал ее — никто бы печатать не стал. Та чудовищная пропасть, которую почувствовал я на Урале между собой и рабочими, была не в существе человеческом, а в преданности моей художественно-словесному делу, рабочим теперь совершенно не нужному…

По правде говоря, мы совершенно не знаем жизнь пустынников, потому что они там живут без свидетелей: как они вели себя при встрече с пустыней? Мы знаем об этом или с их собственных слов, или же со слов тех, которым они сами себя искусно показали…

Иногда я подсматриваю из кустов за теми, кто вышел в пустыню совершенно один и в большинстве случаев вижу, что человек, оставшийся подчас с пустыней, занимается пустяками или гримасами; до того много я видел этого, что готов утверждать о непременной глупости одинокого человека при первой встрече с природой. И это вполне понятно, потому что сам человек в обществе оброс <1 нрзб.> чужих форм, собственное зерно его неузнаваемо затерялось в огромном чужом, и все это чужое в пустыне обращается в гримасу, и в огромном большинстве случаев оказывается, что от собственного-то зернышка, из-за которого произошла встреча с пустыней, осталась одна шелуха.

Но как я мог из кустов следить за пустынником? Представьте себе, что мог, потому что ведь каждый выходящий с пером на белый лист бумаги тот же самый пустынник, встречающий через пустыню зерно своей самости. Я беру любую книгу, и это все равно, что я из кустов, совершенно невидимый, смотрю на пустынника-автора. Конечно, нужно уметь отбросить все, чем маскируется автор, иногда чрезвычайно искусно.

Карандаш, конечно, может гораздо больше, чем фотография, но только в руках настоящего художника. Огромное же большинство художников владеют лишь внешним мастерством, внутри же люди бездарные. В таком случае, <1 нрзб.> художник, не владеющий карандашом, но отлично постигший фото-мастерство, может дать чудеса искусства среди бездарностей.

Люди на Урале.

1) Курносая, стриженая, выдвиженка, сирота, встреча с семьей, невинная перегибщица (колхозы), выдвиженка из неграмотных, теперь вечно читает. Военное положение.

2) Бородатый, седеющий, бывший лесопромышленник, ныне поставщик леса в Новосибирск. Переключенный на Совет. Вскрыл глубину, когда сказал, потянувшись, «как хорошо, наконец, приехать домой». Злой шутник сказал: «Так у всех есть свой домик». Испугался. «Нет, какой там домик, так просто, к себе домой». — «Не все ли равно, раз домой, значит, домик, вот вы поживите так, чтобы вам везде, на каждом месте был дом свой». Лесопромышленник, пугливо озираясь, вышел, будто до ветру, и не вернулся.

3) Военный ревизор. Из хорошей военной семьи. Служит правдой, как специалист, хотя сам вовсе не разделяет коллективистских идей. Таких очень много. И такие, наверно, немцы и американцы спецы. У них своя правда и своя неправда. Им противопоставляются «кухарки, управляющие государством»{225}.