Гай Эндор - Любовь и Ненависть

• Название: Любовь и Ненависть
• Автор: Гай Эндор
• Издательство: Армада
• Жанр: Современная проза
• Год: 1998
• ISBN: 5-7632-0747-5

«Вольтер! Вольтер! Как славно звенело это имя весь XVIII век!» Его превозносили до небес, знакомством с ним гордились самые знатные и богатые особы, его мечтали привлечь ко двору Людовик XV, Екатерина Великая, Фридрих II…

Вольтер — гениальный философ и писатель, «вождь общественного мнения» и «ниспровергатель авторитетов». Его любили и ненавидели, им восторгались, ему завидовали. Он дважды был заточен в Бастилию, покидал родину, гонимый преследованиями.

О великом французе и его окружении, о времени, в котором жил и творил сей неистовый гений, и в первую очередь о его роли в жизни другой ярчайшей звезды того времени — Жан-Жака Руссо рассказывает писатель Гай Эндор в своем романе.

На русском языке издается впервые.

Примечание. В русском издании книги, с которого сделан FB2-документ, переводчик и комментатор сделали много ошибок. Так, например, перепутаны композиторы Пиччини и Пуччини, живший на сто лет позже событий книги, вместо Шуазель пишется Шуазей, роман Руссо «Эмиль» называется «Эмилией», имя автора книги «офранцужено» и пишется Ги Эндор вместо Гай Эндор и т. д. Эти глупости по возможности я исправил.

Кроме того сам автор, несмотря на его яркий талант, часто приводит, мягко говоря, сомнительные факты из биографий Вольтера и Руссо и тенденциозно их подает. Нельзя забывать, что книга написана евреем, притом американским евреем.

Amfortas

---

Битва продолжалась. В этой игре в «кошки-мышки» все было под запретом для последней. Тем не менее все, что она хотела сказать, она говорила. Только нужно было уметь говорить.

— Давайте побеседуем о слоне, — предложил однажды друг Руссо Дюкло. — Это единственный крупный и безопасный предмет. Всего несколько слов, а как много сказано! — Эта фраза стала крылатой, ее повторяли повсюду.

Как-то во время вечеринки стали рассказывать истории о разбойниках. Подошла очередь Вольтера.

— Жил-был один государственный сборщик налогов… Прошу меня простить, но дальше я забыл… — Тоже вроде ничего особенного. Но сколько едкого смысла в этой фразе! Ее тут же подхватили.

Что может в таком случае предпринять правительство? Вести борьбу с такими шутками бесполезно — только выставлять себя на посмешище.

Перед тем как отдать свое очередное сочинение в печать, Вольтер обычно публично заявлял, что его содержание — лишь критика чьей-то книги. Автор, мол, по его просьбе прислал один экземпляр для ознакомления. Только так он чувствовал себя в полной безопасности.

Дидро довольно часто прибегал к другому трюку. Перед выходом книги из печати он сломя голову бежал в полицейский участок и вопил во все горло: «Меня обокрали!»

Со временем там уже знали этот номер.

— Как, снова?

— Так точно, ваша честь. Снова.

— Значит, снова украли все ваши рукописи?

— Да, все. Абсолютно все!

А когда его работа, критиковавшая власти, выходила, Дидро возмущено кричал:

— Это дело рук гнусных воров! Они украли рукопись и опубликовали ее в изуродованном виде. Это враги хотят накликать беду на мою голову!

Однако он с большим удовольствием принимал от друзей поздравления по поводу своего сочинения.

Однажды полицейский судья заявил Дидро:

— Я запрещаю вам снова быть ограбленным!

— Как это запрещаете? — возмутился Дидро. — Лучше скажите об этом грабителям!

— Это мой приказ! — заорал судья. — И если вас снова ограбят, то я посажу вас в тюрьму!

Пришлось Дидро выдумывать новенький трюк.

Если Вольтер уделял много времени собственному обогащению, то только потому, что, по его мнению, финансовая независимость — это лучшая защита от любой случайности. Сколько важных чиновников время от времени обращалось к нему за деньгами! Он мог рассчитывать на их поддержку, когда его припирали к стене. Вот он и отличался необычной дерзостью. И в то же время он очень легко поддавался страху. Он дрожал постоянно не только за свою личную безопасность, но и за сохранность своего огромного состояния.

Разум все-таки порой торжествовал. Даже в правительстве появлялись люди, защищавшие писателей. Так, например, правительственный цензор однажды предупредил Дидро: «Идите немедленно домой и спрячьте все, что можете. Ваш дом скоро обыщет полиция».

— Но где же мне все спрятать? У меня даже нет кладовки, — изумился Дидро.

— Принесите все ко мне.

Да, это была игра. Забава. Смешно наблюдать за тем, как большая кошка не может поймать маленькую мышку. Но Вольтер никогда не забывал, что в мягких подушечках кошки спрятаны стальные когти. Время от времени правительство напоминало французам, что законы столетней давности все еще действуют в стране, глупо это или нет. И автор, слишком открыто критиковавший в своей книге власти или Церковь, мог сгореть на костре вместе с ней. А Церковь по-прежнему имела право казнить людей за неуважение к религии, что она и делала время от времени. Совсем недавно по ее распоряжению отрубили голову одному молодому человеку за то, что он отказался снять с головы шляпу, когда мимо проходила религиозная процессия. Как видите, кулак фанатизма был еще очень крепок.

Неудивительно, что Вольтер чуть не заболел от страха, когда в Париже вышло его эссе «О нравах». Отзвуки великого скандала достигли и Кольмара, где Вольтер в это время жил. Ему грозило тюремное заключение, так как позиции иезуитов в этом городе были очень сильны.

Вольтер тут же отказался от своего авторства, публично заявив, что в изданной только что книге извращены все его мысли. Может, он и писал что-то в этом роде, только не так. Это злостная клевета!

— Видите! — кричал на весь мир Вольтер. — Мои враги пытаются представить меня врагом всех королей на свете! Но это далеко не так.

В Кольмаре он даже пошел в церковь, покаялся и причастился. Даже послал подарок монахам. Он сделал все, чтобы весть об этом облетела всю Францию и даже Европу.

— Видите? — возмущался Вольтер. — Я ничего не имею против церкви. Только мои враги пытаются исказить мою позицию.

Вольтер ждал, что и его «Орлеанская девственница», копией которой располагал Фридрих, вот-вот будет напечатана. Его опасения вскоре оправдались. Но Вольтер опередил его величество и в этом, распространив повсюду множество вариантов рукописи, причем некоторые из них содержали такие похабные стихи, которые никто не мог приписать такому изысканному писателю, как он. В результате никто не знал, какова же истинная версия этого произведения. Во всяком случае, никто на законном основании не мог обвинить его в авторстве напечатанной версии.

Вольтеру удалось спастись и от финансовой катастрофы. Но ему не разрешали вернуться в Париж. Мадам де Помпадур делала все, что могла, для него, но Людовик XV резко бросил ей: «Я не желаю видеть Вольтера в Париже». И этим все было сказано. Так пруссак Фридрих II отомстил великому французу Вольтеру.

И все же Вольтер одержал одну важную победу над Мопертю. Несмотря на защиту со стороны короля, он был человеком конченым. Его повсюду преследовало обидное прозвище, придуманное Вольтером, — «доктор Акакий». Карьера Мопертю как ученого с позором завершилась.

Мопертю вынашивал планы убийства Вольтера. Это заставило находившегося в бегах Вольтера поместить в европейских газетах несколько юмористических рекламных объявлений. Вольтер предлагал вознаграждение за поимку своего будущего маньяка-убийцы, которого можно распознать по скальпелю. Вольтер намекал на залихватскую идею Мопертю, предлагавшего рассечь скальпелем тело великана Патагонии[175], чтобы определить размер его души. Вознаграждение Вольтер собирался выплачивать в бриллиантах и золоте (еще один намек на «научную» гипотезу Мопертю, предположившего, что кометы могут состоять из бриллиантов и золота, которые в один прекрасный день прольются обильным дождем на Землю).

В конце концов у Мопертю началась гиперемия[176] легких. Он уехал лечиться на курорт, но, не почувствовав облегчения, отправился в Берн, где жил в семье знаменитого математика Бернуйи. Он стал очень набожным, через несколько лет умер на руках двух монахов.

В каком-то смысле можно сказать, что его убили. Но убили легким перышком. Самым смертоносным пером в Европе. Гусиным пером Вольтера.

Глава 17 АДАМ И ЕВА С ГРЯЗНЫМИ НОГТЯМИ

Таким был великий и опасный Вольтер, которого теперь встречали женевцы в своем городе. Они радовались, как троянцы, втаскивавшие деревянного коня[177]. Женева была городом, который совсем недавно Руссо надеялся сохранить как образец примитивного счастья, как пример для подражания, как урок, преподанный всему миру. И теперь его захватил Вольтер, даже не проявляя для этого особого рвения.

Наконец, после долгих месяцев ожидания, Руссо получил известие, которого он с таким нетерпением ждал. Доктору Трончену удалось добиться от Малого совета должности городского библиотекаря для Жан-Жака с весьма, правда, скромным жалованьем. Всего двенадцать сотен франков. По сути дела, это было жалкое подаяние. Правда, один знатный житель города уступал Руссо свой домик на берегу Женевского озера.

Почему они предложили все это Руссо только теперь? Где они были раньше? Неужели они думают, что он будет стоять вместе с кучерами, лакеями и привратниками перед освещенными окнами шато Вольтера, наблюдая за пышным великолепием и весельем внутри? Неужели он станет прислушиваться к цветистым комплиментам Вольтера, которыми тот осыпает своих гостей? Женевцам, мол, не хватает для счастья только театра.

Разве хорошо, что древние драконовские законы запрещают открывать в Женеве театры? Ничто, кроме сцены, не придает мужчинам и женщинам окончательного лоска, грациозности и такта.

Эти слова Вольтера, несомненно, станут подсказкой для мадам Дени. Как-то, обращаясь к своим гостям, она мимоходом заметит: кто же здесь может помешать дорогому дядюшке открыть в своем доме небольшой частный театрик? Чтобы со сцены произнести великие строчки из его последней пьесы «Китайская сирота», которая вот-вот пойдет в Париже? Или из «Альзиры»? Или из «Магомета», пьесы, которую он посвятил самому Папе? Или из его любимой «Заиры»? Вольтеру нравилась в ней роль Лузиньяна, старика крестоносца! Он столь увлеченно исполнял ее, что всегда умел исторгнуть слезы у своих благодарных слушателей. Разве не прискорбно, что этот великий драматург, который обогатил французскую литературу многими шедеврами, теперь не может видеть постановку собственных пьес? Почему он вынужден жить в городе, в котором нет театра? Разве не похожа его судьба на судьбу Велизария[178], который, завоевав Италию для императора Юстиниана, подвергся жестокому наказанию? Ему выкололи глаза, и он вынужден был просить подаяния.