Гай Эндор - Любовь и Ненависть

• Название: Любовь и Ненависть
• Автор: Гай Эндор
• Издательство: Армада
• Жанр: Современная проза
• Год: 1998
• ISBN: 5-7632-0747-5

«Вольтер! Вольтер! Как славно звенело это имя весь XVIII век!» Его превозносили до небес, знакомством с ним гордились самые знатные и богатые особы, его мечтали привлечь ко двору Людовик XV, Екатерина Великая, Фридрих II…

Вольтер — гениальный философ и писатель, «вождь общественного мнения» и «ниспровергатель авторитетов». Его любили и ненавидели, им восторгались, ему завидовали. Он дважды был заточен в Бастилию, покидал родину, гонимый преследованиями.

О великом французе и его окружении, о времени, в котором жил и творил сей неистовый гений, и в первую очередь о его роли в жизни другой ярчайшей звезды того времени — Жан-Жака Руссо рассказывает писатель Гай Эндор в своем романе.

На русском языке издается впервые.

Примечание. В русском издании книги, с которого сделан FB2-документ, переводчик и комментатор сделали много ошибок. Так, например, перепутаны композиторы Пиччини и Пуччини, живший на сто лет позже событий книги, вместо Шуазель пишется Шуазей, роман Руссо «Эмиль» называется «Эмилией», имя автора книги «офранцужено» и пишется Ги Эндор вместо Гай Эндор и т. д. Эти глупости по возможности я исправил.

Кроме того сам автор, несмотря на его яркий талант, часто приводит, мягко говоря, сомнительные факты из биографий Вольтера и Руссо и тенденциозно их подает. Нельзя забывать, что книга написана евреем, притом американским евреем.

Amfortas

---

Ради дела Ковеля Вольтер старательно изучал вопрос о коленопреклонении на протяжении всей истории и потом осудил это унизительное наказание с такой страстностью, что оно было отменено и убрано из статуса Женевы. Вскоре выяснилось, что в законах такого наказания не было вовсе. А ведь такому унижению подверглось более трех тысяч человек!

Вольтер испытывал дополнительное удовлетворение от своего ходатайства за Ковеля. Каждый раз, когда в поместье Ферней появлялся этот молодой человек, чтобы посоветоваться со своим защитником, лакей Вольтера громко кричал:

— Месье развратник!

Месье развратник, улыбаясь, входил в кабинет Вольтера, с гордостью осознавая, что ночные похождения обеспечили ему надолго такой почетный и редкий титул.

Глава 31 КОРОЛЕВСКИЙ КОНЮШИЙ

Вольтер, пожалуй, ничего не любил так сильно, как легкую непристойность. Почему бы и нет? Разве это не основа жизни? Не самая важная ее часть? Удовольствие от этого — наилучшее средство от старения. Она похожа на талисман, уберегающий от смерти.

Пусть Руссо разглагольствует о плотской любви. А что до него самого, он таким жадным взглядом пожирал грациозных женевских девственниц, чья блестящая кожа резко контрастировала с его, сухой и морщинистой.

Пусть Руссо воздерживается от физической любви и учит этому молодежь. Ну а что до него, ему нравится шептать этим милым девчушкам: «Позвольте мне обучить вас навыкам любви». Хотя бы ради восторга, который охватывает его, особенно когда он слышит в ответ панические взвизгивания. Девушки искали защиты от этого знаменитого парижанина — аристократа с такими дикими идеями. Однако эти милашки так любили посещать его дом и поместья. Для этого пожилого чудака они шили и украшали кружевами ночные колпаки и разные другие милые вещицы. К великому раздражению ревнивицы мадам Дени, которая опасалась, как бы ее чокнутый старый дядюшка, уверенно продвигающийся к старческому слабоумию, не вбил себе в голову идею жениться на одной из таких очаровательных охотниц за наследством. Они, по ее мнению, все к этому стремились. Эти девицы могли обманным путем завладеть всем, что должно было достаться ей по праву. Хотя бы за то, что она постоянно составляла компанию этому старику, уберегая его от всех парижских соблазнов.

«Приезжайте к нам, — писал он одной из своих племянниц в Париж, — и привозите с собой некоторые Ваши самые откровенные акварели и пастели». Это была та самая племянница, мадам де Фонтэн, над бесполезными усилиями которой увеличить размер своей груди он любил потешаться. Вольтер шутливо советовал этой молодой женщине добиться того, чтобы грудь у нее стала похожа на два пушечных ядра.

Стареющий чудак попросил мадам де Фонтэн добиться разрешения у герцога Орлеанского на несколько копий с «ню» Буше и Натуара, которые висели в Пале-Рояле. Вольтер просто обожал обнаженных натурщиц.

— Скорее всего, эти художники питали своих натурщиц только лепестками роз, — говорил он, указывая на их нежную кожу. — Какие же они естественные, как живые! Как изысканны! Какие хрустящие! Казалось, так бы и съел!

«Я не настаиваю на оригиналах, — писал Вольтер племяннице в послании, которое часто цитируется, чтобы доказать, как мало ценил Вольтер истинное искусство. — Копий вполне достаточно, если они настолько обнажены, чтобы возбудить мою старческую природу, вогнать немного распутства в мои жилы, чтобы разогнать вязкую кровь и дать мне воспрянуть духом…»

Для Вольтера в этом заключалась одна из функций живописи. Восстановить его. Омолодить. Вдохновить.

По той же причине Вольтер уговорил графа Левуайе, возглавляющего королевскую службу по выбраковке кавалерийских лошадей, оказать ему честь и разрешить держать у себя одну из королевских кобыл, предназначенных для района Геке. Какую детскую радость вызвал у него его новый титул — королевский конюший!

С какой гордостью он рассказывал своим друзьям и гостям о новых обязанностях:

— Не менее девяноста эякуляций за три месяца — в апреле, мае и июне. Таков приказ короля, — добавлял он, довольный. — Будучи верным подданным его величества, я должен только с поклоном подчиняться. — И он при этом вздыхал, словно испытывая приятную усталость. Словно все его высохшее тело истощилось на службе его величеству. — Бог велел нам наполнить всю землю детьми, — продолжал он. — Увы, но мне сподручнее наполнить ее сильными лошадьми.

Его ужасно удивляло, как быстро лошади улучшали его поля. Какой густой, какой зеленой вырастала трава на том месте, где мочились беременные самки. Стараясь превратить чахлую землю Фернея в чернозем, он каждый день выгонял лошадей на небольшой участок, чтобы их навоз и моча, которые они вбивали копытами в землю, изменили ее к лучшему. Ради этого он обнес все свое имение забором. И пусть теперь этот глупец Руссо рассуждает о том, что именно этот забор является причиной всех несчастий в мире и всех войн! Пусть только кто-нибудь посмеет лишить Вольтера того, что по закону принадлежит ему!

— Только подумать, — говорил он позже друзьям. — Люди тратят на дорогу несколько недель, чтобы понаблюдать за извержением вулкана Стромбли в Италии. Ну и что они там видят с такого далекого расстояния? Ничего, кроме огненных вспышек на горизонте. А тут прямо на моей ферме можно увидеть событие куда более чудесное. Скажите, почему люди стесняются?

Существует картина, на которой изображен Вольтер в своем амбаре, он развлекает одну из визгливых молодых женевских девственниц. Художник — все тот же Юбер, который годами ошивался возле Вольтера, с восторгом рисуя его карандашом в любой мыслимой и немыслимой ситуации. А Вольтер кричал ему:

— Рисуйте девушек! Не меня! — Когда же ему удавалось схватить доску Юбера, он рвал лист бумаги на мелкие кусочки, чтобы никто не видел изображения его сморщенного старческого лица. — Вы только посмотрите на этого идиота художника, который набрасывает карандашом высохшую ворону, когда рядом столько соблазнительных девушек! Их нужно раздеть догола и рисовать, если у этого горе-художника еще осталось хоть что-нибудь в голове. — Но, вероятно, у него там было пусто. Нет, Юбер упрямо рисовал Вольтера. И когда этот великий человек находился в дурном расположении духа, Юбер, украдкой держа свой блокнот за спиной, рисовал то, что видел.

Мармонтель однажды страшно удивился:

— Наверное, у вас есть еще пара глаз на кончиках пальцев?

На это Юбер отвечал:

— Вольтера легче всего рисовать. У него такое естественное лицо. Вряд ли кто не схватит его выражение и настроение мгновенно. Знаете, я готов поспорить, что моя собака может запросто нарисовать его портрет!

Это был старый трюк Юбера. Он обычно брал краюху хлеба и предлагал ее своему любимцу. Тот, подпрыгивая, норовил вцепиться зубами. Но Юбер все время поднимал кусок повыше и поворачивал его то одной, то другой стороной к пасти собаки, чтобы она видела то, что, по его мнению, нужно. И вот Юбер протягивал изумленным зрителям обглоданный кусок. И все видели характерный профиль Вольтера — его длинный подбородок и глубоко впавшие глаза.

Юбер нарисовал полотно, на котором изображен Вольтер в своей конюшне, куда грумы только что привели жеребца к спокойно ожидавшей его кобыле. Явно опытная девушка с фермы направляет рукой громадный разбухший член производителя в цель, чтобы, не дай Бог, драгоценная сперма не пролилась на землю и не испортила статистику — девяносто семяизвержений за каждый сезон. На заднем плане картины, которую Юбер назвал «Целомудренная Сюзанна», изображен сам королевский конюший, пытающийся удержать вырывающуюся девицу. В эту минуту Вольтер, несомненно, говорил с ней на том же языке, что и в своем «Философском словаре», где под рубрикой «Любовь» читаем следующее: «Можно ли составить себе лучшее представление о том, что такое на самом деле любовь, как не наблюдая за лошадьми во время акта воспроизведения. Только посмотрите на жеребца, изготовившегося покрыть кобылу! Какая мощь! Какая сила! Может ли что-нибудь сильнее сверкать, чем его глаза в такой момент? Как будто из них бьют молнии. А его ржание! Прислушайтесь. Посмотрите, как он раскрывает пасть, когда предпринимает величайшее усилие, чтобы зародить новую тварь, а его сильно расширенные ноздри не могут с избытком снабдить воздухом легкие. Кто осмелится прервать его в этом соитии, когда его кобыла свирепо дергает задом, а круп жеребца воспламеняется огнем?!»

Завидовать Руссо? Он, Вольтер? Ха! Завидовать жеребцу — вот это другое дело! Но Жан-Жаку? Этому маленькому сифилитику? Никогда!

Но, очевидно, такого возвышенного представления о любви оказалось слишком много для целомудренной Сюзанны. На картине Юбера заметно, что она, такая молодая и сильная, сумела все-таки отбиться и вырваться из худых, высохших рук Вольтера. Какая жалость! Теперь она могла попасть в ловушку богословских представлений о любви, которые связаны с понятием греха. Или же представлений глупца Руссо, которого одолевают всевозможные фантазии о страсти, целомудрии и Боге, но который ничего не смыслит в реальных вещах.