Фридрих Ницше - Так говорил Заратустра

• Название: Так говорил Заратустра
• Автор: Фридрих Ницше
• Жанр: Философия
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-250-06018-9

---

Речи Заратустры

О трёх превращениях{48}

Три превращения духа называю я вам: как дух становится верблюдом, и львом — верблюд, и, наконец, ребёнком становится лев.

Много трудного существует для духа, для сильного и выносливого духа, в котором живёт почтение: ко всему тяжёлому и самому трудному стремится его сила.

Что есть тяжесть? — так вопрошает выносливый дух, так, подобно верблюду, опускается он и хочет, чтобы хорошенько навьючили его.

Что тяжелее всего, о герои? — так вопрошает выносливый дух. — Скажите, чтобы взял я это на себя и радовался своей силе.

Не значит ли это: унизиться, чтобы причинить боль своему высокомерию? Заставить блистать своё безумие, чтобы осмеять свою мудрость?

Или это значит: расстаться с нашим делом, когда оно празднует свою победу? Подняться на высокие горы, чтобы искусить искусителя?{49}

Или это значит: питаться жёлудями и травой познания и ради истины терпеть голод души?

Или это значит: больным быть и отослать утешителей и заключить дружбу с глухими, которые никогда не слышат, чего ты хочешь?

Или это значит: войти в грязную воду, если это вода истины, и не гнать от себя холодных лягушек и тёплых жаб?

Или это значит: тех любить, кто нас презирает, и протянуть руку призраку, когда он хочет испугать нас?{50}

Всё самое тяжёлое берёт на себя выносливый дух: подобно навьюченному верблюду, который спешит в пустыню, спешит и он в свою пустыню.

Но в самой уединённой пустыне совершается второе превращение: львом становится здесь дух, свободу хочет он себе добыть и быть господином в своей собственной пустыне.

Своего последнего господина ищет он себе здесь: врагом хочет он стать ему и своему последнему богу, ради победы он хочет бороться с великим драконом.

Кто же этот великий дракон, которого дух не хочет более называть господином и богом? «Ты-должен» называется великий дракон. Но дух льва говорит «я хочу».

«Ты-должен» лежит у него на пути, искрясь золотыми искрами, чешуйчатый зверь, и на каждой чешуе блестит золотом «Ты должен!».

Тысячелетние ценности блестят на этих чешуях, и так говорит сильнейший из всех драконов: «Все ценности вещей — блестят на мне».

«Все ценности уже созданы, и всякая созданная ценность — это я. Поистине, никакого “Я хочу” не должно более существовать!» Так говорит дракон.

Братья мои, зачем нужен лев в духе человеческом? Почему не довольно вьючного зверя, самоотверженного и почтительного?

Создавать новые ценности — этого не может даже лев: но создать себе свободу для нового созидания — это может сила льва.

Создать себе свободу и священное Нет даже перед долгом — для этого, братья мои, нужен лев.

Завоевать себе право на новые ценности — самое страшное завоевание для выносливого и почтительного духа. Поистине, для него оно грабёж и дело хищного зверя.

Как святыню свою, любил он когда-то «Ты-должен»; теперь должен он даже в самом святом находить обман и произвол, чтобы добыть себе свободу от любви своей; нужен лев для этой добычи.

Но скажите, братья мои, что может ещё сделать ребёнок, чего не мог бы и лев? Почему хищный лев должен стать ещё ребёнком?

Дитя есть невинность и забвение, новое начинание, игра, вечновращающееся колесо, первое движение, святое Да.{51}

Да, для игры созидания, братья мои, нужно святое Да: своей воли хочет теперь дух, свой мир обретает тот, кто потерял мир.

Три превращения духа назвал я вам: как дух стал верблюдом, и львом — верблюд, и, наконец, лев — ребёнком. —

Так говорил Заратустра. Тогда пребывал он в городе, называемом: Пёстрая корова.

О кафедрах добродетели{52}

Заратустре хвалили одного мудреца, который умел хорошо говорить о сне и о добродетели; за это его высоко чтили и вознаграждали, и все юноши сидели перед его кафедрой. К нему пошёл Заратустра и вместе с юношами сел перед кафедрой его. И так говорил мудрец:

Честь и стыд перед сном! Это первое! И избегайте встречи с теми, кто плохо спит и бодрствует ночью!

Стыдлив и вор в присутствии сна: всегда потихоньку крадётся он в ночи. Но нет стыда у ночного сторожа, не стыдясь, носит он свой рог.

Уметь спать — не малое искусство: для этого нужно бодрствовать весь день.

Десять раз должен ты днём преодолеть себя: это даст хорошую усталость, это мак души.

Десять раз должен ты вновь мириться с самим собой; ибо преодоление это горечь, и дурно спит непримирившийся.

Десять истин должен найти ты за день: иначе будешь и ночью искать истину и душа твоя останется голодной.

Десять раз в день должен ты смеяться и быть весёлым: иначе будет тебя ночью беспокоить желудок, этот отец скорби.

Немногие знают это: надо обладать всеми добродетелями, чтобы хорошо спать. Не стану ли я лжесвидетельствовать? Не стану ли я прелюбодействовать?

Не пожелаю ли я служанки ближнего моего?{53} Всё это плохо мирилось бы с хорошим сном.

И даже когда обладаешь всеми добродетелями, надо ещё понимать одно: сами добродетели следует уметь вовремя отослать спать.{54}

Чтобы они не ссорились между собой, эти милые бабёнки! И к тому же из-за тебя, несчастный!

Мира с богом и соседом: этого хочет хороший сон. И мира также с соседским дьяволом! Иначе ночью он будет бродить у тебя.

Почтения к начальству и повиновения, даже кривому начальству! Этого хочет хороший сон. Что поделаешь, если власть любит ходить на кривых ногах?

Тот, по-моему, всегда лучший пастух, кто пасёт овец своих на самых зелёных лугах: это в ладах с хорошим сном.{55}

Я не хочу ни многих почестей, ни больших сокровищ: они раздражают селезёнку. Однако плохо спится без доброго имени и малого сокровища.

Маленькое общество мне приятнее злого: только оно должно уходить и приходить вовремя. Это в ладах с хорошим сном.{56}

И мне очень нравятся нищие духом: они способствуют сну. Блаженны они, особенно если всегда воздают им должное.{57}

Так протекает день у добродетельного. Но когда наступает ночь, я остерегаюсь, конечно, призывать сон! Он не хочет, чтобы его призывали — его, господина добродетелей!

Но я размышляю, что я сделал и о чём думал днём. Пережёвывая, спрашиваю я себя, терпеливо, как корова: каковы же были твои десять преодолений?

И каковы были те десять примирений, и десять истин, и десять поводов к смеху, которыми моё сердце радовало себя?

При таком обдумывании и взвешивании сорока мыслей на меня сразу нападает сон, незваный, господин добродетелей.

Сон стучится ко мне в глаза, и они тяжелеют. Сон касается моих уст, и они остаются открытыми.

Поистине, мягкими шагами приходит он ко мне, любимейший из воров, и похищает у меня мои мысли; глупый стою я тогда, как эта кафедра.

Но недолго стою я: вот я уже лежу. —

Слушая эти речи мудреца, Заратустра смеялся в сердце своём: ибо свет низошёл на него. И так говорил он своему сердцу:

«Дурак, по-моему, этот мудрец со своими сорока мыслями: но я верю, он знает толк в сне.

Счастлив уже тот, кто живёт рядом с этим мудрецом! Такой сон заразителен, даже сквозь толстую стену заражает он.

Чары живут в самой его кафедре. И не напрасно сидели юноши перед проповедником добродетели.

Его мудрость гласит: бодрствовать, чтобы хорошо спать. И поистине, если бы жизнь не имела смысла и я должен был выбрать бессмысленное, то это бессмысленное было бы для меня наиболее достойным избрания.{58}

Теперь я понимаю ясно, чего некогда искали прежде всего, когда искали учителей добродетели. Хорошего сна искали себе и цветущих маками добродетелей!

Для всех этих прославленных мудрецов кафедры мудрость была сном без сновидений: они не знали лучшего смысла жизни.

И теперь ещё встречаются те, кто подобен этому проповеднику добродетели, и не всегда такие же честные, — но их время вышло. Недолго стоять им: вот уже они лежат.

Блаженны эти сонливые: ибо скоро заснут они».{59} —

Так говорил Заратустра.

О грезящих об ином мире{60}

Однажды и Заратустра устремил мечту свою по ту сторону человека, подобно всем иномирникам. Творением страдающего и измученного бога показался тогда мне мир.

Сном показался тогда мне мир и поэмой бога; разноцветным дымом пред очами божественного недовольства.

Добро и зло, радость и страдание, я и ты — всё показалось мне разноцветным дымом пред очами творца. Отвратить взор свой от себя захотел творец, — и тогда создал он мир.

Опьяняющая радость для страдающего — отвратить взор от страдания своего и забыться. Опьяняющей радостью и самозабвением казался мне некогда мир.