Фридрих Ницше - Так говорил Заратустра

• Название: Так говорил Заратустра
• Автор: Фридрих Ницше
• Жанр: Философия
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-250-06018-9

---

Но я размышляю, что я сделал и о чём думал днём. Пережёвывая, спрашиваю я себя, терпеливо, как корова: каковы же были твои десять преодолений?

И каковы были те десять примирений, и десять истин, и десять поводов к смеху, которыми моё сердце радовало себя?

При таком обдумывании и взвешивании сорока мыслей на меня сразу нападает сон, незваный, господин добродетелей.

Сон стучится ко мне в глаза, и они тяжелеют. Сон касается моих уст, и они остаются открытыми.

Поистине, мягкими шагами приходит он ко мне, любимейший из воров, и похищает у меня мои мысли; глупый стою я тогда, как эта кафедра.

Но недолго стою я: вот я уже лежу. —

Слушая эти речи мудреца, Заратустра смеялся в сердце своём: ибо свет низошёл на него. И так говорил он своему сердцу:

«Дурак, по-моему, этот мудрец со своими сорока мыслями: но я верю, он знает толк в сне.

Счастлив уже тот, кто живёт рядом с этим мудрецом! Такой сон заразителен, даже сквозь толстую стену заражает он.

Чары живут в самой его кафедре. И не напрасно сидели юноши перед проповедником добродетели.

Его мудрость гласит: бодрствовать, чтобы хорошо спать. И поистине, если бы жизнь не имела смысла и я должен был выбрать бессмысленное, то это бессмысленное было бы для меня наиболее достойным избрания.{58}

Теперь я понимаю ясно, чего некогда искали прежде всего, когда искали учителей добродетели. Хорошего сна искали себе и цветущих маками добродетелей!

Для всех этих прославленных мудрецов кафедры мудрость была сном без сновидений: они не знали лучшего смысла жизни.

И теперь ещё встречаются те, кто подобен этому проповеднику добродетели, и не всегда такие же честные, — но их время вышло. Недолго стоять им: вот уже они лежат.

Блаженны эти сонливые: ибо скоро заснут они».{59} —

Так говорил Заратустра.

О грезящих об ином мире{60}

Однажды и Заратустра устремил мечту свою по ту сторону человека, подобно всем иномирникам. Творением страдающего и измученного бога показался тогда мне мир.

Сном показался тогда мне мир и поэмой бога; разноцветным дымом пред очами божественного недовольства.

Добро и зло, радость и страдание, я и ты — всё показалось мне разноцветным дымом пред очами творца. Отвратить взор свой от себя захотел творец, — и тогда создал он мир.

Опьяняющая радость для страдающего — отвратить взор от страдания своего и забыться. Опьяняющей радостью и самозабвением казался мне некогда мир.

Этот мир, вечно несовершенный, отражение вечного противоречия и несовершенное отражение — опьяняющая радость для его несовершенного творца, — таким казался мне некогда мир.

Итак, однажды устремил и я свою мечту по ту сторону человека, подобно всем иномирникам. Действительно, по ту сторону человека?

Ах, братья мои, этот бог, которого я создал, был человеческим творением и человеческим безумием, подобно всем богам!

Человеком был он, и притом лишь жалкой частью человека и моего Я: из моего собственного праха и жара, поистине, пришёл он ко мне этот призрак! Не из потустороннего мира пришёл он ко мне!

Что случилось, братья мои? Я преодолел себя, страдающего, я отнёс свой прах на гору, более светлое пламя обрёл я себе.{61} И смотри! Призрак отступил от меня!

Страданием было бы это теперь для меня и мукой для выздоровевшего — верить в подобные призраки: страданием было бы это теперь для меня и унижением. Так говорю я к грезящим об ином мире.

Это страдание и бессилие — они создали все иные миры; и то короткое безумие счастья, которое испытывает только страдающий больше всех.

Усталость, желающая одним прыжком достигнуть конца, скачком смерти, бедная усталость неведения, не желающая больше желать, — она создала всех богов и иные миры.

Верьте мне, братья мои! Это тело, отчаявшееся в теле, — ощупывало пальцами обманутого духа последние стены.

Верьте мне, братья мои! Это тело, отчаявшееся в земле, — слышало, как говорило к нему чрево бытия.

И тогда захотело оно пробиться головой сквозь последние стены, и не только головой, — в «иной мир».

Но «иной мир» хорошо скрыт от человека, этот нечеловеческий, обесчеловеченный мир, небесное ничто; и чрево бытия говорит вовсе не к человеку, даже если принимает облик человека.

Поистине, трудно доказать всякое бытие и трудно заставить его говорить. Скажите мне, братья мои, разве самая дивная из всех вещей не доказана ещё наилучшим образом?

Да, это Я и его противоречие и путаница говорят самым честным образом о своём бытии, это созидающее, волящее, оценивающее Я, которое есть мера и ценность вещей.

И это самое честное бытие, Я — говорит о теле и желает тела, даже когда оно творит и предаётся мечтам и машет сломанными крыльями.

Всё честнее научается оно говорить, это Я; и чем больше оно научается, тем больше находит слов и почестей для тела и земли.

Новой гордости научило меня моё Я, которой учу я людей: не прятать больше голову в песок небесных вещей, а свободно нести её, земную голову, создающую смысл земли!{62}

Новой воле учу я людей: желать той дороги, по которой слепо шёл человек, и хвалить её, и не уклоняться от неё больше в сторону, подобно больным и умирающим!

Больными и умирающими были те, кто презирали тело и землю и изобрели небесное и искупительные капли крови; но даже и эти сладкие и мрачные яды брали они у тела и земли!{63}

Своей нищеты хотели они избежать, а звёзды были для них слишком далёки. Тогда вздыхали они: «О, если бы существовали небесные пути, чтобы прокрасться в другое бытие и счастье!» — тогда изобрели они свои уловки и кровавое питьё!{64}

От своего тела и этой земли, казалось им, ускользнули эти неблагодарные. Но кому же обязаны они судорогами и блаженством своего ухода? Своему телу и этой земле.

Снисходителен Заратустра к больным. Поистине, он не сердится на их способы утешения и неблагодарность. Пусть они выздоравливают, и преодолевают, и создадут себе высшее тело!

Не сердится Заратустра и на выздоравливающего, когда он с нежностью взирает на свою мечту и в полночь крадётся к могиле своего бога; но болезнью и больным телом остаются всё ещё для меня его слёзы.

Много больных было всегда среди тех, кто сочиняет и ищет бога; яростно ненавидят они познающего и ту самую младшую из добродетелей, которая зовётся: честность.{65}

Назад смотрят они всегда, в тёмные времена: тогда, поистине, мечта и вера были чем-то иным; неистовство разума было богоподобием и сомнение — грехом.

Слишком хорошо знаю я этих богоподобных: они хотят, чтобы в них верили и сомнение было грехом. Слишком хорошо знаю я также, во что сами они верят лучше всего.

Поистине, не в иные миры и искупительные капли крови, — но в тело лучше всего верят они, и собственное тело для них — их вещь в себе.

Но больная вещь оно для них, и охотно вышли бы они из кожи. Поэтому они прислушиваются к проповедникам смерти и сами проповедуют иные миры.

Слушайте лучше, братья мои, голос здорового тела: это более честный и чистый голос.

Честнее и чище говорит здоровое тело, совершенное и соразмерное, — и оно говорит о смысле земли.{66}

Так говорил Заратустра.

О презирающих тело

К презирающим тело хочу я сказать моё слово. Не переучиваться и переучивать должны они, но только проститься со своим собственным телом — и так стать немыми.

«Я тело и душа» — так говорит ребёнок. И почему не говорить, как дети?

Но пробудившийся, знающий говорит: я только тело, и ничто кроме этого; а душа есть только слово для чего-то в теле.

Тело — это большой разум, множество с одним сознанием, война и мир, стадо и пастух.{67}

Орудие твоего тела есть и твой маленький разум, брат мой, его ты называешь «духом», малое орудие, игрушка твоего большого разума.

«Я» говоришь ты и гордишься этим словом. Но больше его — во что не хочешь ты верить — твоё тело с его большим разумом: он не говорит Я, но делает Я.

Что ощущает чувство, что познаёт дух, то никогда не имеет в себе своего предела. Но чувство и дух хотели бы убедить тебя, что они предел всех вещей: так тщеславны они.

Орудие и игрушка суть чувство и дух: за ними лежит ещё самость. Самость ищет также глазами чувств, она прислушивается ушами духа.

Всегда прислушивается самость и ищет: она сравнивает, принуждает, завоёвывает, разрушает. Она господствует и является также господином над Я.

За твоими мыслями и чувствами, брат мой, стоит могущественный повелитель, неведомый мудрец — он называется Самость. В твоём теле живёт он; твоё тело есть он.{68}

Больше разума в твоём теле, чем во всей твоей мудрости. И кто знает, для чего нужна ему вся твоя мудрость?