Фридрих Ницше - Так говорил Заратустра

• Название: Так говорил Заратустра
• Автор: Фридрих Ницше
• Жанр: Философия
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-250-06018-9

---

Самость смеётся над твоим Я и его гордыми скачками. «Что мне эти скачки и полёты мысли? — говорит она себе. — Окольный путь к моей цели. Я помочи для Я и вдохновитель его понятий».

Самость говорит к Я: «Здесь ощущай боль!» И вот оно страдает и думает о том, как больше не страдать, — именно для этого должно оно думать.

Самость говорит к Я: «Здесь чувствуй радость!» И вот оно радуется и думает о том, как почаще радоваться, — именно для этого должно оно думать.

К презирающим тело хочу я сказать слово. Презрение — в этом их почитание. Что же создало почитание, и презрение, и ценность, и волю?

Созидающая самость создала себе почитание и презрение, она создала себе радость и горе. Созидающее тело создало себе дух как длань своей воли.

Даже в своём безумии и презрении вы, презирающие тело, служите своей самости. Я говорю вам: ваша самость сама хочет умереть и отворачивается от жизни.

Она уже не в силах делать то, чего хочет больше всего: созидать превыше себя. Этого хочет она больше всего, в этом всё страстное желание её.

Но теперь для неё слишком поздно: — и вот ваша самость хочет погибнуть, вы, презирающие тело.

Погибнуть хочет ваша самость, и потому вы стали презирающими тело! Ибо вы уже больше не в силах созидать превыше себя.

Потому вы негодуете теперь на жизнь и землю. Бессознательная зависть в косом взгляде вашего презрения.

Я не следую вашим путём, вы, презирающие тело! Для меня вы не мосты, ведущие к сверхчеловеку! —

Так говорил Заратустра.

О радостях и страстях

Брат мой, если есть у тебя добродетель и она твоя добродетель, то ты не делишь её ни с кем.

Впрочем, ты хочешь называть её по имени и ласкать её; ты хочешь подёргать её за ушко и позабавиться с нею.

И смотри! Теперь ты владеешь её именем сообща с народом, и сам ты с твоей добродетелью стал народом и стадом!

Лучше было бы тебе сказать: «Невыразимо и безымянно то, что составляет муку и сладость моей души, а также голод моей утробы».

Пусть твоя добродетель будет слишком высока, чтобы доверить её именам; и если ты должен говорить о ней, не стыдись о ней запинаться.

Так говори, запинаясь: «Это моё добро, это люблю я, таким оно всецело нравится мне, и лишь таким я хочу его.

Не хочу я его как божественный закон, и не хочу я его как человеческое установление и человеческую нужду: пусть не будет оно мне указателем пути к над-земному или к раю.

Земную добродетель люблю я: в ней мало ума, а всего меньше человеческого разума.

Но эта птица свила у меня гнездо; поэтому я люблю и прижимаю её к сердцу, — теперь сидит она у меня на своих золотых яйцах».

Так должен ты, запинаясь, хвалить свою добродетель.

Некогда были у тебя страсти, и ты называл их злыми. А теперь у тебя только добродетели: они выросли из твоих страстей.

Ты вложил свою высшую цель в эти страсти — и вот они стали твоими добродетелями и твоими радостями.

И если бы ты был из рода вспыльчивых, или из рода сластолюбцев, или фанатиков веры, или мстительных:{69}

В конце концов все твои страсти обратились бы в добродетели и все твои демоны — в ангелов.

Некогда были дикие псы в твоём подземелье — но обратились они в прелестных певчих птиц.{70}

Из собственных ядов сварил ты бальзам свой; свою корову скорбь ты доил, — теперь пьёшь ты сладкое молоко её вымени.{71}

Ничего злого больше не вырастет из тебя, кроме зла, что вырастает из борьбы твоих добродетелей.

Брат мой, если ты счастлив, то у тебя одна добродетель, и не более: тогда легче проходишь ты по мосту.

Почтенно иметь много добродетелей, но это тяжёлая участь; немало людей шло в пустыню и убивало себя, потому что они уставали быть битвой и полем битвы добродетелей.{72}

Брат мой, зло ли война и битвы? Однако необходимо это зло, необходимы зависть, и недоверие, и клевета среди твоих добродетелей.

Посмотри, как каждая из твоих добродетелей жаждет высшего: она хочет всего твоего духа, чтобы был он её глашатаем, она хочет всей твоей силы в гневе, ненависти и любви.

Ревнива каждая добродетель к другой, а ревность — ужасная вещь. Даже добродетели могут погибнуть из-за ревности.

Кого окружает пламя ревности, тот, подобно скорпиону, в конце концов обращает на себя отравленное жало.{73}

Ах, брат мой, разве ты никогда не видел, как добродетель клевещет на себя и жалит себя?

Человек есть нечто, что до́лжно превзойти, и потому ты должен любить свои добродетели, — ибо от них ты погибнешь. —

Так говорил Заратустра.

О бледном преступнике{74}

Вы не хотите убивать, вы, судьи и жертвователи, пока зверь не склонит голову? Взгляните, бледный преступник склонил голову: из очей его говорит великое презрение.

«Моё Я есть нечто, что до́лжно превзойти; моё Я для меня великое презрение к человеку» — так говорят глаза его.

Он сам осудил себя, и это было его высшим мгновением; не допускайте, чтобы тот, кто возвысился, опять опустился вниз!

Нет спасения для страдающего так от себя самого, кроме быстрой смерти.

Ваше убийство, судьи, должно быть жалостью, а не мщением. И, убивая, смотрите, чтобы сами вы оправдывали жизнь!

Мало примириться с тем, кого убиваете. Пусть ваша печаль будет любовью к сверхчеловеку: так оправдаете вы то, что ещё живёте!

«Враг» должны вы говорить, а не «злодей»; «больной» должны вы говорить, а не «негодяй»; «сумасшедший» должны вы говорить, а не «грешник».{75}

И ты, красный судья, если бы ты решил громко высказать всё, что уже совершил в мыслях, каждый закричал бы: «Прочь эту грязь и этого ядовитого червя!»{76}

Но одно — мысль, другое — дело, третье — образ дела. Между ними не вращается колесо причинности.

Образ содеянного сделал этого бледного человека бледным. Ему по плечу было дело, когда он его совершал: но он не вынес его образа, когда оно совершилось.{77}

Всегда смотрел он на себя как на совершившего только одно дело. Безумием называю я это: исключение превратилось в существо его.

Черта завораживает курицу; удар, что он нанёс, околдовал его бедный разум — безумием после дела называю я это.{78}

Слушайте, вы, судьи! Есть ещё другое безумие: безумие перед делом. Ах, вы проникли недостаточно глубоко в эту душу!

Так говорит красный судья: «Но почему убил этот преступник? Он хотел ограбить». Я же говорю вам: душа его хотела крови, не грабежа: он жаждал счастья ножа!

Но его бедный разум не понял этого безумия и убедил его. «Что толку в крови! — говорил он. — Не хочешь ли ты по крайней мере совершить при этом грабёж? Отомстить?»

И он послушался своего бедного разума: как свинец, легла на него эта речь, — и вот, убивая, он ограбил. Он не хотел стыдиться своего безумия.{79}

И вот снова свинец вины лежит на нём, его бедный разум стал таким застывшим, таким подавленным, таким тяжёлым.

Если бы он мог встряхнуть головой, его бремя скатилось бы с него; но кто встряхнёт эту голову?

Что такое этот человек? Куча болезней, через дух вырывающихся в мир: там ищут они своей добычи.

Что такое этот человек? Клубок диких змей, которые редко вместе бывают спокойны, — и вот они расползаются и ищут добычи в мире.{80}

Взгляните на это бедное тело! Что оно выстрадало и чего страстно желало, — вот что пыталась объяснить себе эта бедная душа; она объясняла это как радость убийства и жажду счастья ножа.

Кто теперь становится больным, на того нападает зло, то, что ныне есть зло: страдание хочет он причинять тем самым, что ему причиняет страдание. Но были другие времена и другое зло и добро.

Некогда были злом сомнение и воля к самому себе. Тогда становился больной еретиком и колдуном; как еретик и колдун, страдал он и хотел заставить страдать других.

Но это не проникает в ваши уши: это вредит вашим добрым, говорите вы мне. Но что мне до ваших добрых!

Многое в ваших добрых вызывает во мне отвращение, но, поистине, не их зло.{81} Но как бы я хотел, чтобы охватило их безумие, от которого они бы погибли, как этот бледный преступник!

Поистине, я хотел бы, чтобы их безумие называлось истиной, или верностью, или справедливостью; но у них есть своя добродетель, чтобы долго жить в жалком довольстве собой.

Я — перила над потоком; ухватись за меня, кто может за меня ухватиться! Но я не ваш костыль. —

Так говорил Заратустра.

О чтении и письме

Из всего написанного люблю я только то, что пишут своей кровью. Пиши кровью — и ты узнаешь, что кровь есть дух.

Нелегко понять чужую кровь; я ненавижу читающих из праздности.