Пьер Гийота - Могила для 500000 солдат

• Название: Могила для 500000 солдат
• Автор: Пьер Гийота
• Издательство: KOLONNA Publications
• Жанр: Контркультура
• Год: 2005
• ISBN: 5-98144-056-2

Впервые на русском языке один из самых скандальных романов XX века

Повесть «Могила для пятисот тысяч солдат», посвященная алжирской войне, страсти вокруг которой еще не успели утихнуть во французском обществе, болезненно переживавшем падение империи. Роман, изобилующий откровенными описаниями сцен сексуального насилия и убийств. Сегодня эта книга, впервые выходящая в русском переводе Михаила Иванова, признана величайшим и самым ярким французским романом современности, а сам Гийота считается единственным живущим писателем, равным таким ключевым фигурам, как Антонен Арто, Жорж Батай и Жан Жене.

Публикация «Могилы для пятисот тысяч солдат» накануне майского восстания в Париже изменила направление французской литературы, превратив ее автора — 25-летнего ветерана алжирской войны Пьера Гийота — в героя ожесточенных споров. Сегодня эта книга, впервые выходящая в русском переводе, признана величайшим и самым ярким французским романом современности, а сам Гийота считается единственным живущим писателем, равным таким ключевым фигурам, как Антонен Арто, Жорж Батай и Жан Жене.

---

Вверху сталкиваются солнечные зайчики; под сводами крон, под дрожащими от тяжести воронов и сорок ветвями гусеницы танков пожирают песок, усеянный взметенными ветром листьями; солдаты бросают ножи в ободранные стволы; река, плоты, на которых распяты семьи бледнолицых, трупы с обнаженными коленями и грудями гниют в неподвижной, покрытой бензиновой пленкой воде; выпрыгивающие из воды рыбы хватают ступню, ладонь, лоскут одежды; в воде дрожит кинжал. Танки продвигаются по равнине. Мама выбрасывает в окно матрасы и подушки. Папа на соломе извивается на девушке, которую первые солдаты пригнали с моря; это скифы; мама открывает им рты и набивает их луковым пюре; входит Мариан; они сидят на сене. Мама закрыла двери сарая; мы с Гансом смотрим в щели дверей, моя сестренка забирается на сено, садится рядом с усталыми солдатами, их глаза закрыты, их губы измазаны луковым пюре, она гладит их светлые волосы, просовывает пальцы в дыры их свитеров, она расстегивает ширинки их синих саржевых штанов, ее ладонь ложится на живот, потом берет теплый член и дрочит его; раскачивающиеся вокруг сарая, во тьме, высокие ели опускают ветви в холодную воду пруда; скоро придут другие солдаты, персы, они хватают мальчиков за члены, уводят их с собой, чтобы продать данакилам из другой армии; Мариан сжимает губы, Ганс вцепился пальцами в мою грудь, его член, прижатый к моему бедру, встает:

— Это же Мариан, щенок.

Солдаты, освободившиеся от семени, откидываются назад, положив ладони под голову, раскинув ноги на соломе. Мариан вытирает пальцы о солому:

— Мерзавка, мерзавка, я убью ее, заставлю ее съесть свои пальцы.

Слезы из моих глаз стекают на дрожащие губы.

— Мама ей позволила, они переговаривались, когда резали лук.

— Она тоже мерзавка, я скажу папе.

— Папа спит с девушкой… знаешь, она сегодня вечером в прачечной разрешила мне потрогать свои ноги.

Моя пощечина отбрасывает его в темноту, он плачет, прижав руку к щеке. Мариан спрыгивает на пол сарая, она вытирает ладонь о платье, на ее ладони кровь, кровь и шерстяные нити, она открывает дверь, видит нас, я бросаюсь на нее, сжимаю ее горло, кричу, плачу:

— Мерзавка, мерзавка, мерзавка…

Я засовываю кулак ей в рот:

— Ешь, лижи, ешь, ты думала, это — вино, нет, это слизь улиток, лижи, лижи…

Я вижу кровь и нитки на другой ее ладони, она отрывает мои пальцы от своей шеи, падает на колени у моих ног:

— Это кровь, я стягивала их сапоги, на их носках была кровь. Не бей меня. Кончиками пальцев я ощущала их усталость. Я думала о тебе; это тебя я усыпляла своими прикосновениями…

В соседней комнате солдаты катают бочки, они смеются, садятся на бочки верхом, словно на женщин или лошадей.

Это чтобы усыпить их, я бью ее, она хватает мои руки, я бью ее коленом в живот, чтобы убить ребенка в ее чреве; я сжимаю ладонями ее бедра, крысы бегают под ее кожей, между мышцами, взбираются, пища, на живот; вцепившись в мою руку, она обнимает мою талию, грудь, дрожит, стучит зубами, она вся почернела, крысы продираются под щеками, под плечами; ее крик разбивает мою голову, как огненный цветок, я сжимаю ее плечи, чувствую, как крысы поднимают морды под моими пальцами. Она извивается в моих объятьях, кусает волосы на моем затылке, раздирает мою рубаху, я сжимаю крысу в ее плече, душу ее, чувствую, как она трепещет, умирает, коченеет под кожей, омытой слезами и потом, на ложе из жил и стянутых мышц; я смотрю на ее искаженное лицо, беру ее ладонь и кладу между ног, заставляю ее взять мой член и дрочить, сперма стекает по моим ляжкам, смачивает ткань моих шортов, крысы покидают ее тело, ярость — мою голову…

Иллитан, опустив голову, всматривается в пыль на полу: длинные черные звери мечутся в щелях паркета, складки на башмаках, свежие царапины на дереве.

— Ты воняешь, как свинья.

Солдат наклоняется к нему:

— Вы там, в маки, моетесь когда — нибудь? А как вы целуетесь? Ты целуешь своих бойцов, прижав их к скале, правда? Все ваши, которых мы поймали, говорят, что у тебя во рту лезвие. Дикари.

Он возвращается к парте, садится, смотрит на сидящего на корточках Иллитана, на крысу рядом с ним, на клочья кровавой пены на его губах…

Она одевает меня, лаская мое тело; я устал, и она уложила меня на свою постель, я был голоден, и она вспоила меня своим молоком, я был покинут, и она вошла в меня, защитила мое тело, вооружила его. Потолок над дверью обрушился, в щелях между досок, под штукатуркой, возятся летучие мыши:

— Каждый вечер я убиваю по паре.

Я встаю с постели, ставлю босую ногу на коврик у кровати, два трупика, еще теплые, хрустят под моей ступней… протягивает руки, обнимает меня за талию, ее палец упирается в мой пупок, ноготь царапает его, я резко поворачиваюсь, она лежит голая на забрызганной кровью простыне, черный пушок на лобке блестит, пот стекает по ее ляжкам:

— Ты грязная шлюха, грязная шлюха.

Она опускает веки, гладит ладонью мой член, я иду к окну, я силен: за две недели мои руки окрепли, мышцы живота отвердели, эта шлюха, я причинил ей боль, мои кости раздавили в ее чреве зародыш ублюдка, с ее бедер слетает ветер, под светом прожекторов развеваются знамена: «Я тоже пленник», мне холодно, волосы на затылке зудят.

— Тебе позволили прийти поцеловать меня?

— Да, я еще скучаю по тебе.

— Входи, но это в последний раз, потом ты будешь уставать… Они заставляют тебя много работать?

— Нет, я работаю в саду, зарываюсь в землю; по вечерам нужно возвращаться, чистить инструменты доктора, я украл один из них, я убиваю им мышей и стрекоз; я сплю рядом с нянькой; раньше каждый вечер приходили жандармы и запирали меня…

— Тебя схватили с оружием в руках.

— Я бежал через руины, реки, по трупам; здесь я нашел взвод солдат, они сказали: «Сразимся, вернемся в нашу страну, чтобы защитить наших жен и дочерей», я говорю: «Они убили маму, изнасиловали и убили Мариан, бросили Ганса в огонь».

— Я сижу в траве, на черной земле корчатся черви, раздавленные прикладами винтовок; низ неба красен, из кустов порхают птицы, утром на заре меня схватили.

Окно открывается и упирается мне в бедро.

…Я голоден, я прыгаю в сад, поедаю зеленые плоды, спрятавшись за простынями, хлопающими на ночном ветру на веревках, натянутых над сверкающими камнями, луна убегает за облаками; с простыней стекает мыльная вода, я присаживаюсь на корточки, на мои мокрые ягодицы опускается рука, бережно, как птица, севшая, чтобы снова взлететь; рука скользит по ягодицам, поднимается по ляжкам; на горизонте, за лесами, встает, как крыло, как плавник, гигантская тень; рука говорит: «Все кончено, они победили. Умрем».

Рука опрокидывает меня между ног сидящего на корточках высокого офицера, я отбиваюсь, отталкиваю локтями его колени:

— Я не хочу умирать. Три дня и три ночи я искал кого-нибудь, чтобы умереть с ним.

Он прижимает меня к груди, я качаю головой, его ладонь опускается на мой живот:

— Но прежде я хочу выебать тебя.

Я ощущаю на ягодицах его член, встающий под тканью штанов, я опускаю голову, мои волосы спадают на его ладонь, я впиваюсь в нее зубами, он отпускает меня, я вырываюсь, на моем затылке сохнет его слюна, я бегу, натыкаюсь на колючую проволоку, кричу: пальцы ног, колени, пупок расцарапаны в кровь, высокий офицер преследует меня, я отталкиваю шлагбаум, закрываю его за собой, он бежит следом, его медали, галуны, пряжки блестят под луной; кобура пистолета бьет его по бедру, я ненавижу цвет его униформы; мама говорила: «Они убивают детей, бросают их в огненные рвы».

Папа говорил: «Я люблю моего вождя, эти дети хуже бездомных щенков».

Один из солдат — его глаза завязаны, руки покрыты мехом — находит Мариан, лапает ее живот, папа подходит, прижимает ее к стене, говорит: «Не бойся, это не страшно».

Мама и Ганс зарезаны в свинарнике, солдат удерживает мои связанные за спиной руки, папа расстегивает штаны, Мариан дрожит, я кричу, вырываюсь, на мои ноздри, на голую грудь, брызжет пена: «Не делай этого. Мариан, задуши его. Убей его, Мариан». Она тихо стонет, дрожит, ее ноги корчатся в грязи, солдаты вокруг смеются, их светлые волосы залиты вином; голова Мариан опускается на папино плечо, он выпрямляется, голова подскакивает; высокий солдат с выщербленным стаканом в руке заходит за папину спину, вынимает из-за пояса саблю, я молчу, горячие слезы брызжут из моих глаз, стекают по щекам на руки держащего меня солдата; высокий солдат поднимает саблю и вонзает ее в папину спину, он заводит руку назад, пытаясь оттолкнуть пронзающую его саблю, клинок протыкает Мариан и гнется, упершись в камень; два тела падают, увлекая за собой сжимающего саблю солдата; горят тополя, между стволов визжат свиньи, солдаты расстреливают их в упор, животные подпрыгивают, натыкаются на стволы; пепел и горящие головни падают с веток на их бока; деревья разгораются, ветки пылают, верхушки рушатся, солдаты хватают их, раздувают, бросают на свиней; свиньи горят до вечера, солдаты цепляют туши вилами, волочат их по зеленой траве, разрубают на части и пожирают горячими, выплевывая не прожаренные куски; трава усеяна обугленными костями; я пьян, они открывают мне рот, заталкивают в него мясо, гладят меня по губам, по плечам; мои веки опалены, они напяливают мне на голову каску и бьют по ней саблями и прикладами винтовок; в отсветах пламени я вижу, как пьяный солдат волочит за ноги вокруг костра тело моей матери; тополя рушатся в ледяную воду пруда, пепел рассыпается по траве, я протягиваю ладони к огню, солдат обнимает меня под мышками за грудь, мама поворачивает голову ко мне; ступни и колени Ганса торчат из свинарника; мамина голова подскакивает на камнях; горит куст сирени у свинарника; огонь подступает к воде, облака плывут к морю: «Не мсти, живи, люби, люби…», солдат толкает ее ногой в огонь, ее плечо шипит под головней…