Джордж Мартин - «Если», 1996 № 06

• Название: «Если», 1996 № 06
• Автор: Джордж Мартин
• Издательство: ООО "Любимая книга"
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1996
• ISBN: 0136-0140

ФАНТАСТИКАЕжемесячный журнал
Содержание:

Джордж Мартин. ВТОРОЙ РОД ОДИНОЧЕСТВА, рассказ

Маргарита Шурко, Илья Сальцовский. ДВА ПОЛЮСА ЖИЗНИ

Брюс Стерлинг, Джон Кэссел. ПУЛЯ, НАЧИНЕННАЯ ГУМАНИЗМОМ, рассказ

Гарри Гаррисон. СТАЛЬНАЯ КРЫСА ПОЕТ БЛЮЗ, роман

ФАКТЫ

Норман Спинрад. ПОСЛЕДНИЙ РУБЕЖ, рассказ

Наталия Сафронова. БОРЬБА ЗА МИР ДО ПОСЛЕДНЕГО ПАТРОНА

Всеволод Ревич. ПОПЫТКА К БЕГСТВУ

Интервью Брюса Стерлинга. ПОРТРЕТ НА ФОНЕ ТЕХНОЛОГИИ.

Кирилл Королёв. КАРТИНКИ С ВЫСТАВКИ

PERSONALIA

ВИДЕОДРОМ

---

Да, эксперимент продуман на редкость тщательно. Тем, кто не выдержит испытания, предоставлена возможность покончить жизнь самоубийством в гудящем пламени реактора. В действительности не было ни пламени, ни реактора: человека, пережившего предсмертные муки, подхватывали заботливые руки экспериментаторов…

После знакомства с произведениями Лапина хочется вспомнить еще один рассказ Булычева — «Я вас первым обнаружил». Звездолет «Спартак» пять лет летел к чужой звезде. А на Земле из-за относительности времени прошел век. Еще век пройдет, прежде чем экипаж сумеет добраться домой. И вот на последней из посещенных планет космонавты обнаруживают записку, из которой узнают, что люди уже успели побывать здесь и в тот же год вернуться обратно. Наука открыла принципиально иные способы покорения пространства. Жертвы, принесенные экипажем «Спартака», оказались напрасными. С чувством разочарования экипаж отправляется в обратный путь: ведь на Земле их никто не помнит, не ждет, кому они там будут нужны через двести лет. Булычев никак не описывает переживания, которые охватили команду «Спартака», когда в динамиках они услышали звонкий голос: «С-партак», «Спартак», вы меня слышите? «Спартак», я вас первым обнаружил! «Спартак», начинайте торможение… «Спартак», я — патрульный корабль «Олимпия», я — патрульный корабль «Олимпия». Дежурю в вашем секторе. Мы вас разыскиваем двадцать лет!.. Я вас первым обнаружил. Мне удивительно повезло…»

Автор словно молчит вместе с экипажем, у которого перехватило горло от волнения. Не в том дело, что писатели выбрали себе в герои разных людей, одни бессердечных, другие душевных; нравственные позиции у авторов оказались диаметрально противоположными…

В рассказе Владимира Михайлова «Ручей на Япете» (1972 г.) тоже возвращается из космоса древний корабль, и земляне тоже готовят звездопроходцам торжественную встречу. Самовлюбленный репортер, думая о собственных успехах, ухитрился не понять, что вот эти-то измученные, оборванные люди и есть подлинные герои. Это хлесткий рассказ, противопоставивший истинное душевное богатство душевной никчемности. Против такой авторской позиции ничего не возразишь.

Как и против истории, рассказанной в романе Михайлова «Дверь с той стороны» (1974 г.). Перед нами очередная «робинзонада». Своих «робинзонов» Михайлов поселяет в космическом корабле, придумав новейшие обоснования того, почему «Кит» не может вернутся ни на родную планету, ни даже приблизиться к любому предмету. Незаметно для экипажа где-то в глубоком космосе их корабль переменил знак, и теперь и он, и его пассажиры представляют собой глыбу антивещества, которая при соприкосновении с веществом породила бы аннигиляционный взрыв. Превращение, к счастью, было вовремя замечено, и корабль уходит. На самих космонавтах перемена знака никак не сказывается, они здоровы, у них неограниченный запас энергии и питания. Практически они могут путешествовать по космосу вечно. А стоит ли? Не лучше ли покончить со всем разом, если уж нет возможности увидеть родную планету, повидаться с дорогими людьми? Вот что волнует автора, а вслед за ним и читателя; «научный» фантаст стал бы растолковывать механизм аннигиляции…

Картина фантастики 60-х — 70-х годов была бы односторонней, если не упомянуть о том, что наряду с действительно талантливой, новаторской, высоконравственной фантастикой параллельно существовала и даже блаженствовала совсем иная, так сказать, ее однофамилица.

С моей точки зрения, наименьший вред приносит та разновидность, которую я для краткости обозначу термином «нуль-литература» — она всего лишь отнимает время у читателя.

«Нуль-литература» обходится ограниченным набором сюжетов, из которых особо привлекательными оказываются два: первый — полет земного звездолета на отдаленную планету, где земляне обнаруживают разумных ящеров или черепах, и второй, противоположный по вектору, — на Землю совершает посадку летающее блюдце, экипаж которого состоит из тех же ящеров или черепах. Детали и цвет чешуи могут отличаться.

А теперь возьмем для примера выпуск «Роман-газеты», посвященный фантастике, называвшийся «Шорох прибоя». Сборник открывался повестью Владимира Михановского «Элы». Михановский объединил оба сюжета: у него и земляне обнаруживают на астероиде следы неведомых существ в панцирях, а потом и сами обитатели панцирей прилетают к нам, угодив при посадке в болото. Как известно, Джордано Бруно сожгли на костре за предположение о множественности миров. Нынешним фантастам такая кара не грозит, поэтому они смело пишут тысячи произведений о встречах с инопланетянами, но лишь немногие из этих рандеву привлекают внимание. И лишь в том случае, повторю, если авторы твердо знают, какую философскую или нравственную мысль они вложили в сию встречу. Представители же «нуль-литературы» ограничиваются самим фактом: прилетели, вылезли, встретились… А зачем, спрашивается? «Человечество готовилось к первому контакту с инопланетной цивилизацией». Такой фразой заканчивается повесть «Элы», то есть заканчивается там, где должна была бы начаться.

Вторая повесть из того же сборника — «Шорох прибоя» Евгения Гуляковского пообъемнее и в некотором смысле посложнее: в нее приходится некоторое время вчитываться, прежде чем осознаешь, что и за этим нанизыванием слов и ситуаций скрывается все та же клокочущая пустота. Правда, в отличие от Михановского у Гуляковского одна мысль в повести есть. Она бесспорна, она не принадлежит к открытиям автора и может быть сформулирована в трех словах: океаны загрязнять нехорошо. Как же это воплощено в образной форме? Оказывается, на Земле, кроме людей, обитают и другие разумные существа, а именно — бактерии в глубинах океана. Они мирно жили-поживали миллионы лет и зашевелились только нынче, когда люди «достали» их своей бесцеремонностью. То ли для установления контакта, то ли для выражения протеста наши братья по разуму стали создавать псевдолюдей, «оживили», например, утонувшую девушку Власту.

Похожий фантастический ход, скажем, в «Солярисе» Ст. Лема исполнен глубокого смысла. Созданная из «ничего» Хари — это олицетворенная больная совесть Криса. Во Власту же не заложено ничего. Непонятно, почему бактерии удостоили именно ее своим вниманием, непонятно, зачем они выпустили ее обратно на сушу, непонятно, зачем снова позвали в воду? Какую идейную, художественную или хотя бы сюжетную нагрузку несет девушка-зомби в контексте повести? Никакую. В том-то и состоит особенность разбираемого жанра: его авторы придумывают фокусы ни для чего, это своего рода «искусство для искусства»…

Существовал и благополучно скончался и еще один многочисленный вид, который вроде бы к «нуль-литературе» не отнесешь, так как идея в нем не только наличествовала — выпирала. Это были книги, в которых авторы вели смертный бой с империализмом. Империализм обыкновенно воплощался в облике какой-нибудь страны, иногда конкретной, чаще всего США, иногда тем же США присваивался прозрачный псевдоним, вроде Бизнесонии.

Историю противоборства с империализмом в фантастике можно начинать с первых лет советской власти, но час пик наступил в конце 40-х — начале 50-х годов, в разгар «холодной войны». Одна за другой появлялись такие книги, как «Патент АВ» и «Атавия Проксима» Л. Лагина, «Лучи жизни» С. Розвала, «Вещество Ариль» («Красное и зеленое») В. Пальмана, «Черный смерч» Г. Тушкана и т. д. Все эти книги были выстроены по сходным схемам. Научное открытие, фантастическое или реальное, попадая в руки империалистических заговорщиков, ставит мир на грань катастрофы. Но, само собой, всегда находятся «наши парни», благодаря которым мы пока еще живем на этой планете… Даже после начала оттепели фронт еще долго не был оголен: «Невинные дела» С. Розвала, «Льды возвращаются» и «Купол надежды» А. Казанцева, «Битые козыри» М. Ланского, повести В. Ванюшина, А. Винника…

В своем последнем «доперестроечном» романе «Жук в муравейнике» (1979 г.) Стругацкие снова ставят героя и человечество перед бескомпромиссным выбором. Чего хотели, чего добивались неведомые силы, которые еще в эмбрионах запрограммировали развитие нескольких десятков землян и «заклеймили» их неким иероглифом? Что случилось бы, если хотя бы один из отмеченных добрался до заветного саркофага, где был спрятан шар с «его» знаком? Всемирная Катастрофа или Всеобщее Озарение?

В «Жуке…» авторы не дали разгадки, не дали принципиально. В этом умолчании и состоит главный замысел романа: как должны действовать люди, когда необходимо принять ответственное решение при нехватке или полном отсутствии информации. Выбрать ли путь осторожничания — лучше все уничтожить, чем рисковать? Именно такое решение выбирает ответственный за всепланетную безопасность Сикорски. Противоположную позицию — ничего не запрещать, а там будь что будет — занимает доктор Бромберг.