Сергей Гомонов - Изгнанник вечности, полная версия

• Название: Изгнанник вечности, полная версия
• Автор: Сергей Гомонов
• Жанр: Научная Фантастика

Фраза-лидер:

«Сам себе и враг, и бог»…

Там, любознательный Путник, обнаружишь ты мир, полный всесильной магии, а также необычных явлений и знаний, носителями которых являются «бессмертные». Там люди при встрече говорили друг другу: «Да не иссякнет солнце в сердце твоем», а прощаясь: «Пусть о тебе думают только хорошее». Там «человек человеку — волк» (читай — друг), но может оказаться и так, что «человек человеку — человек». Не в лучшем смысле этого слова…

И когда человек явил свои пагубные стороны, позволил проявиться лжи, зависти, алчности, мелочности, ревности и беззаконию, явились в наш мир беды… Человек все-таки победил магию: он ее лишился…

Это история о том, как погибал Оритан. О том, как ори тяжело и скорбно искали себе новый дом взамен той ледяной пустыне, в которую превращалась их Колыбель. О том, как они любили и ненавидели, сражались за жизнь и погибали, побеждали и проигрывали.

Они стояли у истоков. Они сотворили наш нынешний мир. Они достойны того, чтобы мы, их потомки, знали о них.

На фоне быстрого угасания двух могущественных миров прошлого — Оритана и Ариноры — на Земле разворачиваются события, связанные с судьбой тринадцатого ученика целителя. Учитель всеми силами старается помочь тому вспомнить и осознать самое себя. Но слишком большое сопротивление со стороны объективной реальности лишь усугубляет ошибки Падшего Ала — того самого тринадцатого ученика, душа которого, однажды расколовшись, воплотилась сразу в трех телах.

Такая же беда произошла и с его попутчицей: отныне она воплощена в двух женщинах, которые… до смерти ненавидят друг друга, и речи о примирении не может и быть!

И остается лишь выяснить: в ком же из воплощений тринадцатого ученика затаился Минотавр — страж лабиринта, попасть в который можно лишь после жуткого испытания?!

КНИГА ПРЕДВАРЯЮЩАЯ ЦИКЛ

Приключения героев продолжатся в наше время в романе

«Душехранитель»

---

Сейчас твердят, будто это было каким-то мифическим наказанием за людские проступки. Северяне валят вину на нас, мы, естественно, на северян. «Земля обиделась», «Землю довели», «кара»… Но люди ничтожно малы, и даже очень сильно размножившись и приложив все силы к разрушению природы, они не смогли бы «обидеть» даже маленькую Селенио, не говоря уж о Земле. Навредить себе — сколько угодно, но планете… Тот, кто верит в подобное — слишком большого о себе мнения… У Вселенной, у природы, создающей всю бесконечность вселенных, нет категории кары, вины и проступка. Когда рождалась эта планета, ее творили столкновения с такими же астероидами, как тот, что уничтожил тогда нас — а может быть, еще раньше — и легендарную Алу. И для Природы этот остаточный астероид, вполне вероятно, мог быть последним (или не последним) мазком на полотне акта творения. Всего-навсего…

Тогда Взошли уже почти все мои ученики. Все — кроме Ала. Твой попутчик был самым непростым из них из всех, за многие тысячелетия мне с трудом удалось достучаться до его сердца и примирить разум с душой. Он прозрел, с ним прозрела ты, и после этого он смог находить уже ваших с ним учеников. Но трудность его — вашей — судьбы заключалась в том, что тринадцатый ваш ученик был вашим сыном, а это неминуемо должно было сыграть — и сыграло! — роковую роль.

Ал поехал в Коорэалатану, чтобы забрать Коорэ и перевезти вас с ним вглубь материка, подальше от океана, который точно взбесился. Вы с Алом были тогда чуть старше, чем нынче твой муж, вы были ровесниками. Коорэ исполнилось двадцать пять или двадцать шесть… Словом, никому из вас не пришло еще время прекращать воплощение. Ваши «куарт» не были готовы к смерти, всё свершилось чересчур внезапно.

Когда Ал и Атембизе вытаскивали тонущего Коорэ — в Коорэалатане тогда случилось ужасное наводнение — в Эйсетти, где их ждала ты, началось землетрясение. В результате земля разошлась прямо в городе, за несколько часов там образовался каньон, по дну которого позднее пролегло русло Ассуриа. Но тогда… тогда в дымящемся разломе, клокоча, катилась магма. Ты погибла там, где потом выстроили Самьенский[23] мост. Тебя сбросило в раскаленную пропасть. Свидетели-Помнящие, которые умерли тогда вместе с тобой, говорили мне, что до последнего ты кричала, взывая к Алу и сыну, но никто не успел помочь. В тот день гибли тысячи.

— А вы? Где тогда были вы? — стискивая зубы и кулаки, прошептала Ормона, стараясь не смотреть ему в лицо.

— А я тогда был в Ариноре. Остров северян пострадал еще сильнее, его сместило быстрее, чем Оритан, и северная оконечность его замерзла в течение одних суток, а вместе с нею все люди, животные и растения, которые там обитали и почти не знали холода. Через несколько недель холода сменились жарой. Месяцами шли дожди. Гнили посевы, падал скот. Начался голод. Через несколько лет все успокоилось, но вновь рождающиеся люди уже не стали прежними… Знаешь, девочка, тебе следует хорошо отдохнуть. Я постелю тебе здесь, а если хочешь, то дам пилюлю и ты проспишь до завтрашнего вечера…

От пилюли она отказалась.

* * *

Ал увез жену из кулаптория почти насильно. Танрэй говорила, что будет ждать под дверями операционной, пока Паском не выйдет и не расскажет о состоянии Сетена. Ал не мог понять, с какой стати эти двое так ведут себя по отношению друг к другу, если еще вчера утром они едва здоровались. Что с ними случилось за несколько часов Теснауто?

Но спустя некоторое время кулаптр сообщил, что операция может продлиться до утра и будет лучше, если посетители уедут домой.

Ал решил утешить и отвлечь ее единственным доступным ему способом. И ему это удалось. Они бурно и ненасытно любили друг друга в полной темноте, и он представлял себе на ее месте совсем другую женщину, даже не подозревая, что и Танрэй мерещится сейчас совсем другой мужчина.

Это была колдовская ночь, когда сбываются потаенные мечты — или, напротив, рушатся остатки радужных иллюзий.

Для кого как…

* * *

И привиделось Тессетену в его мучительном сне, что находится он на берегу гладкого, будто зеркало, озера. И, кажется, озеро это было ни чем иным, как знаменитым каналом Эйсетти между Храмом и Ведомством. Им, да не им…

Глядя в воду, Сетен не видит ни своего отражения, ни отражения статуи Тассатио за своей спиной, а вместо статуи Танэ-Ра на другой стороне канала, но лишь в отражении, стоит тонкая высокая и темноволосая женщина, которой нет на самом деле.

Позади Сетена вдруг выросло громадное дерево, простерло в небо раскидистые ветви. В отражении это же дерево росло вверх корнями…

И ему хочется бежать навстречу той женщине, однако дерево затмевает ее образ. Тессетену невыносимо не видеть ее, он знает, что виноват в ее исчезновении, знает, что без попутчицы ему никогда не приблизиться к этому дереву…

Очертя голову он бросился в воду…

…И проснулся, вынырнув на поверхность.

Рядом с ним в комнате кулаптория сидела молчаливая Ормона.

Ночные события возвращались постепенно, вместе с болью. Сетен перевел взгляд на странную конструкцию в ногах. Обе конечности были обмотаны бинтами и закованы в гипс, но левая оставалась на постели, тогда как правую подняли и вытянули какими-то приспособлениями — были там и стальные спицы, и зажимы, и кронштейны. Эта нога болела до синевы в глазах. Он припомнил, как его везли сюда, как от тряски на ухабах недостроенной магистрали вернулось сознание, а обезболивающего не было, и он не мог стерпеть, он, кажется, волком выл от боли, позорясь перед видевшей все это и плачущей Танрэй. И как после всего этого он будет смотреть на нее?

Тессетен вспомнил съезжавшую на него плиту, а за пару минут до этого — неприязненную ухмылку жены.

— И зачем ты все это сделала? — спросил он. — Тебе нужен муж-калека? Или не получилось добить?

Она повела бровью, но ничего не ответила — ни вслух, ни так, как они привыкли общаться. В ней вспыхнуло и тут же обреченно погасло возмущение — так, словно ей уже все опостылело…

— Мы можем просто расстаться. Без жертв, — продолжал Сетен.

Ормона взглянула так, будто заподозрила, что наркоз еще не совсем выветрился у него из мозгов.

— Супруги-ори не расстаются, — отрезала она.

— Супруги-ори не изменяют. А если изменяют — они не попутчики. Это истина.

— Вот и продиктуй эту истину себе!

Он усмехнулся. Только Ормона, откровенно имевшая связь на стороне, могла с такой праведной уверенностью отрицать очевидное. Взгляды того мальчишки выдавали их с головой, как бы они ни лгала.

— Я тоже не слепая, Сетен.

Да, она права. Во всяком случае, не Ормона поедала взглядом Дрэяна, она не позволяла себе общаться с ним на людях так, как это позволяли себе Сетен и Танрэй. Он услышал эту отповедь, будто она была произнесена вслух.

— Тем более. Сама видишь: все не так, как мы рассчитывали. А потому — зачем же длить агонию? Здесь давно уже не работают древние законы аллийцев. Если ненависть твоя ко мне стала настолько сильной, что ты желаешь моей смерти, то почему бы просто не расстаться с миром? Я отпускаю тебя и не держу зла. Отпусти и ты.

— Мы еще нужны друг другу. А потом… потом, может быть, я пожелаю твоей смерти. А скорее, ты — моей…

— Ну уж этого не будет никогда, родная. Во мне слишком сильна память двадцати последних лет…

Ормона поднялась:

— Когда придет время, тогда и посмотрим. Не зарекайся, моя любовь. Да! Если ты надеешься, что она сидит за дверью и ждет твоего пробуждения, то ты ошибаешься.

— Тогда ты разучилась понимать меня, родная, — улыбнулся Тессетен, с горечью сознавая, что она опять права, что он и ждет этой встречи, и страшится ее.

И едва она распахнула дверь, на пороге возникла Танрэй, изменившаяся, сияющая. Ормона взглянула ей за спину и, что-то там увидев, остолбенела.

— Да будет «куарт» твой един! — прощебетала жена Ала, засмеялась и с вопросом на лице сделала легкий жест — «так сюда или обратно?»

Ормона опомнилась и стремглав вылетела прочь. Танрэй едва успела отпрянуть в сторону. Сетену почудилось, что жена едва подавила рыдание, напоследок зажав рот ладонью, чтобы не заплакать в голос.

Танрэй была совсем другой и чувствовала это. А почему — не надо было слишком долго гадать: краем глаза улавливалось движение какой-то едва заметной серебристой паутинки, впорхнувшей, словно мотылек, следом за нею. И от присутствия этой паутинки появлялся такой знакомый, ни с чем не сравнимый привкус, что занималось сердце.

— Оу, сестричка! — переборов волнение от этого открытия и чуть приподнимаясь на подушке, весело воскликнул Тессетен, и даже боль, кажется, притупилась и отошла на второй план.

Только бы она не вспомнила его ночных воплей!

— Как ты? Если что-то нужно, я…