Тарас Шевченко - Автобиография. Дневник. Избранные письма и деловые бумаги

• Название: Автобиография. Дневник. Избранные письма и деловые бумаги
• Автор: Тарас Шевченко
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1956

СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ В ПЯТИ ТОМАХ

Том 5

---

20 мая.

Сегодня только отходит почта, и я прибавляю еще две штуки. Я назвал их молитвою по умершим. Это религиозное поверье киргизов. Они по ночам жгут бараний жир над покойниками, а днем наливают воду в ту самую плошку, где ночью жир горел, для того, чтобы птичка напилася и помолилась богу за душу любимого покойника. Не правда ли, поэтическое поверье?

89. М. М. Лазаревскому — 20 мая *{805}

20 мая [1857, Новопетровское укрепление].

Воистину воскрес! Мой друже единый!

Спасибо тебе, сердце мое, за твое письмо от 11 апреля. Мне стало легче после того, как я прочитал его. Я — дурень — думал, что еще в генваре мое дело кончено, а оно с 7 или с 17 апреля только начинается, и глупая же эта мысль моя тяжко мучила меня все это время. Теперь, слава богу, я повеселел, а все-таки за что ни возьмусь, из рук валится. Сердце как-то лихорадочно бьется. Ох, когда б его скорей успокоили!

Ты пишешь, что был дома. Как я тебе завидую, мой друже единый! Там и обо мне вспоминали. Спасибо им, землякам моим родным, что не забывают кобзаря своего старого, бесталанного

Ты пишешь, что слышал, будто в столице есть добрые души, желающие собрать мне на дорогу. Спасибо им, добрым душам! Это не тот же ли А. Маркевич с товарищами, о котором я тебе писал.

Еще ты спрашиваешь, много ли мне нужно будет денег на дорогу? Я и сам не знаю. Не знаю еще, и как я поеду — через Оренбург или Волгою до Нижнего и через Москву. Или на Черноморию? Какой бы дорогой ни поехал, думаю, не обойдусь меньше, чем 200 рублями. Нужно будет одеться, ведь как снимут с меня казенное, так останусь я вроде турецкого святого, буквально голый. Получишь ты на свое имя от Бр. Зал веского из Минской губернии 50 рублей, приложи к своим, да и пришли по прежнему адресу с передачею. Я, может, не дождусь твоих денег, а возьму в долг у Ираклия Александровича, так ты уж и посылай на его имя.

А ежели не будет от царя ничего, тогда не посылай и денег. К чему они тогда мне? Когда перепишут «Матроса», передай его Кулишу и попроси от моего имени, пусть прочтет хорошенько и, если что найдет, — пусть поправит, а за «Записки о Южной Руси» поблагодари его еще раз от меня. Иногда я думаю, — не теперь а когда-нибудь удрать критику на сию воистинно драгоценную книгу. Но пока только думаю, и бог его знает, когда это будет. Попроси Семена, пусть он когда-нибудь расскажет вам, как, заумирав, Явдоха на том свете побывала{806} и что она там видела. У Кулиша записан только ад, а рай — нет, кроме тех двух деточек, что перед матерью божьею золотые клубочки держат, а она чулочек вяжет.

Прости меня, друже мой единый, что пишу тебе так торопливо. Некогда. Сегодня почта отходит. Целую тебя, Семена и всех добрых земляков моих. Не оставляйте, браты мои, старого бесталанного кобзаря

Дармограя.

90. Я. Г. Кухаренко — 5 июня *{807}

Батьку атамане кошовой и друже мой единый! Постриг ты меня в брехуны своим братским письмом и своею искренней писанкой. Я писал тебе, друже мой единый, что уже не смогу в стихах что-либо сделать. И сбрехал. Сбрехал и глазом не моргнул. Правда, я сам думал, что я уже обленился, застыл в неволе, а вижу — нет. Некому только было огня подложить под мое горем недобитое старое сердце. А ты, друже мой, догадался, взял да и подбросил святого огня. Спасибо тебе, друже мой единый. Долго я читал твое письмо, раз десять, если не больше, и дочитался до того, что у меня не только глаза, сердце заплакало, как голодное дитя. А сердце, известно, не дитя, его галушкою не накормишь. Как тут быть? — думаю себе, да вставши раненько, помолился богу, закатал рукава и принялся за этот «Солдатов колодец». Бог помог, и кое-как кончил. Мне и легче стало немного. Не знаю только, понравится ли он тебе, мой друже единый? Ежели понравится, дай хорошему писарю переписать и «Колодец», и «Чернеца», и «Вечер» и пошли старому Щепкину. Пусть на старости читает и не забывает бесталанного кобзаря Тараса Дармограя. Я умышленно приписал «Чернеца» и «Вечер» для сравнения с «Колодцем» ведь «Колодец», видишь, этого года, а «Чернец» и «Вечер» — бог знает, когда написаны. Помолодел ли я за 10 лет в неволе, или постарел, скажи мне, мой брате родной?

Еще вот что, не продаются ли у вас на коше бинокли или хотя бы хорошие очки? Если нет, то нечего и читать мое писание, потому что я так напечатал, что и сам едва читаю. Правда! У тебя есть сыновья с молодыми глазами, так пусть они понемногу разбирают, а ты только слушай да критику выкладывай, и все.

Не знаю, получил ты мое изображение, вложенное в небольшую цыдулку? Я там писал, что скоро вырвусь из этой каторги и приеду к тебе в гости, но и до сих пор нет ничего официального, и черт его знает, когда будет это проклятое официальное? Может, еще и зимовать останусь за этим сумасшедшим морем. Но ты все-таки напиши мне, будешь ли этим летом на коше, может, снова пойдешь чертова черкеса да курвиного сына по горам гонять. Ведь, ежели поможет мне бог вырваться летом, к кому же я приеду, коли тебя не будет на коше? А чтобы скорей твое письмо пришло в мои руки, пиши на конверте — в г. Астрахань, г-ну смотрителю госпиталя его высокоблагородию Христофору Моисеевичу Еленеву, с передачею Николаю Ефремовичу Бажанову. — В Новопетровское укрепление.

Думал я тебе послать свой экземпляр «Записок о Южной Руси», но и сам еще как следует не начитался этих записок. Очень хорошая книга. Могила, говорят, издает сборник наших песен{808}? Пусть ему бог помогает.

Пиши мне скоренько, не оставляй меня, друже мой, брате мой единый. Целую от всего сердца твою старуху и твоих деточек.

Порохне, Литевскому, и маленькому Шамраю, и всем товарищам на коше и вне коша — доброго здоровья.

5 июня 1857 [Новопетровское укрепление].

91. М. М. Лазаревскому — 30 июня **{809}

[30 июня 1857, Новопетровское укрепление.]

Мой искренний друже! Получивши это последнее от меня письмо из Новопетровского укрепления, сделай для меня величайшее одолжение, а для многоуважаемого мною Ираклия Александровича еще большее. Побывай ты с человеком практическим и хорошо знающим фотографическое дело, побывай с таким человеком у г. Чернягина по означенному адресу и выберите, по крайней мере освидетельствуйте выписываемую Ираклием Александровичем камеру для фотографии с прибором, в особенности обратите внимание на объективы Фогтленгера. Деньги ему, г. Чернягину, посылаются с этой же почтою. В случае же недостачи этой суммы, заплати свои деньги, которые ты с глубочайшей благодарностью получишь от искреннего твоего

Т. Шевченка.

Р. S. Полковник Киреевский, о котором я просил тебя и Маркевича, оказался подлой, ни на что негодной тряпкой. Я беру уполномочие от Ираклия Александровича выжать из этой тряпки всосанные ею 350 рублей.

Ираклий Александрович (чтоб ему горя не знать) — большой мой приятель. Так вы уж, други, братья мои милые, сделайте то, о чем он пишет, сделайте для него и для меня. Он меня пятый год кормит и поит.

Увидишь Кулиша, поцелуй его и скажи, что я его «Записки о Южной Руси» послал на Черноморию, — что там скажут? Пришли мне Метлинского, он недорого стоит.

Маркевич написал мне свой адрес, да черт знает как: Почтамтская, в доме Логинова, а на конверте уже [?] другой рукой — в доме полковника Поссе. Вот я теперь не знаю, что и делать. Найди его, мой друже единый, этого неаккуратного Маркевича, выдери за чуб или за ухо, а потом скажи ему, чтобы адрес писал хорошо и по прилагаемой при сем записке все исполнил аккуратно, не то побью, как приеду! Если можно, и ты ему помоги в сей работе. Мне это нужно.

Скажи Маркевичу, чтобы писал [?] по-русски.

92. М. М. Лазаревскому — 1 июля *{810}

1 июля [1857, Новопетровское укрепление].

Мой друже единый.

Письмо твое и 75 рублей денег от 2 мая{811} получил я 3 июня. Спасибо тебе, друже мой единый. Прочитав твое письмо, я переменил свою дорогу в столицу. Черноморию оставил на другой раз, а двинул прямо через Астрахань Волгою до Нижнего, а потом через Москву и к тебе, мой друже милый, мой единый. Переменив путь-дорогу, я в тот же день, упаковав свои пожитки, книги и т. д., купил полог от комаров волжских, сшил из шести листов бумаги тетрадь{812} для путевого журнала и сел у моря ждать погоды, да и до сих пор жду, мой друже единый. И бог святой знает, когда я дождусь хорошей погоды? Полог у меня уже украли, тетрадь, приготовленную для дороги, всю до листочка заполнил местными впечатлениями, а из Оренбурга ни слуху, ни духу. Я не знаю, что этот Ладыженский там делает? Жаль, что ты и просил его. Почта из Оренбурга и Уральска получится тут не раньше 15 июля, и, если принесет мне свободу, то на другой же день покину это вонючее укрепление и, даст бог, в половине августа буду целовать тебя, мой единый друже. О боже, если бы так сталось! Молю милосердного бога, чтоб это было последнее письмо тебе из этого проклятого укрепления. И ты не пиши уже мне сюда. Увидишь Маркевича, поклонись ему от меня и скажи, пусть не беспокоится, не ищет этого мерзкого полковника Киреевского, я сам его найду, когда приеду. А тебя еще раз прошу — найди человечка, хорошо знающего фотографию, да выбери у Чернягина камеру для Ираклия Александровича, он тебе великое спасибо скажет.