Игорь Северянин - Том 2. Поэзоантракт

• Название: Том 2. Поэзоантракт
• Автор: Игорь Северянин
• Издательство: Logos
• Жанр: Поэзия
• Год: 1995
• ISBN: 5-87288-080-4, 5-87288-082-0

Игоря Северянина называли «королем поэтов», и в этом есть доля правды — царственной и величавой поступью его стихи вошли в золотой фонд серебряного века. В его стихах и тонкая лирика, и громогласный эгофутуризм, перья павлина мешаются с шампанским, и вот-вот отойдет последняя электричка на Марс. В искристой лире Северянина играют мириадами отблесков декадентство, нигилизм и футуристические настроения. Поэтический антипод Маяковского, салонный поэт, но и в будуаре можно философствовать.

Второй том содержит поэтические сборники «Поэзоантракт», «Тост безответный», «Миррэлия», «Ручьи в лилиях», «Соловей», «Вэовэна».

http://ruslit.traumlibrary.net

---

По справедливости

Его бесспорная заслуга
Есть окончание войны.
Его приветствовать, как друга
Людей, вы искренне должны.

Я — вне политики, и, право,
Мне все равно, кто б ни был он.
Да будет честь ему и слава,
Что мир им, первым, заключен!

Когда людская жизнь в загоне,
И вдруг — ее апологет,
Не все ль равно мне — как: в вагоне
Запломбированном иль нет?…

Не только из вагона — прямо
Пускай из бездны бы возник!
Твержу настойчиво-упрямо:
Он, в смысле мира, мой двойник.

1918 — V

Тэффи («Где ты теперь, печальная душа…»)

Где ты теперь, печальная душа
С веселою, насмешливой улыбкой?
Как в этой нови, горестной и зыбкой,
Ты можешь жить, и мысля, и дыша?

Твои глаза, в которых скорбь и смех,
Твои уста с язвительным рисунком
Так близки мне и серебристым стрункам
Моей души, закутанная в мех.

О, странная! О, грустная! в тебе
Влекущее есть что-то. Осиянна
Ты лирикой души благоуханной,
О лилия в вакхической алчбе!

1918 — XII

Памяти Н.И. Кульбина

Подвал, куда «богемцы» на ночь
Съезжались, пьяный был подвал.
В нем милый Николай Иваныч
Художественно ночевал.

А это значит — спич за спичем
И об искусстве пламный спор.
Насмешка над мещанством бычьим
И над кретинами топор.

Новатор в живописи, доктор.
И Дон-Жуан, и генерал.
А сколько шло к нему дорог-то!
Кто, только кто его не знал!

В его улыбке миловзорца
Торжествовала простота.
Глаза сияли, как озерца
В саду у Господа-Христа.

Среди завистливого, злого
Мирка, теплел он, как рубин.
Да, он в хорошем смысле слова
Был человеком — наш Кульбин!

1918 — V

Судьба Таси

Наш век — чудо-ребенка эра
И всяких чуд. Был вундеркинд
И дирижер Вилли Ферреро,
Кудрявый, точно гиацинт.

Девятилетний капельмейстер
Имел поклонниц, как большой,
И тайно грезил о невесте
Своею взрослою душой.

Однажды восьмилетке Тасе
Мать разрешила ехать с ней —
На симфоническом Парнасе
Смотреть на чудо из детей.

В очарованьи от оркестра,
Ведомого его рукой,
В антракте мальчику-маэстро
Малютка принесла левкой.

Хотя чело его увили
Цветы, — их нес к нему весь зал, —
Все ж в знак признательности Вилли
В лоб девочку поцеловал.

О, в этом поцелуе — жало,
А в жале — яд, а в яде — тлен…
Блаженно Тася задрожала,
Познало сердце нежный плен.

Уехал Вилли. Стало жутко.
Прошло три года. Вдалеке
Ее он помнил ли? Малютка
Скончалась в муке и тоске.

1918 — V

Лососья идиллия

Там, где растет на берегу осина
  И вкривь, и вкось,
Вплыла из моря в речку лососина,
  За ней — лосось.

И стала выкрапчатая лососька
  Метать икру.
На душегубке слышен шепот: «Фроська,
  Оставь игру.

Не шевелись. Ах, лучше б ты осталась
  На берегу.
Зря к делу на ночное затесалась…
  Дай острогу».

И дедушка, дрожащею, но верной
  Сухой рукой
Взмахнул, слегка прицелился примерно
  И — острогой!

От восхищенья закричала Фроська:
  «Поди, небось,
Ты пала, икрометная лососька!»
  Но пал лосось.

Кондитерская дочь

Германский лейтенант с кондитерскою дочкой
Приходит на лужок устраивать пикник.
И саркастически пчела янтарной точкой
Над ним взвивается, как злой его двойник.

Они любуются постельною лужайкой,
Тем, что под травкою, и около, и под.
И — френч ли юнкерский затейливою байкой
Иль страсть заводская — его вгоняет в пот.

Так в полдень млеющий на млеющей поляне
Млеть собирается кондитерская дочь…
Как сочь июльская, полна она желаний:
В ее глазах, губах, во всей — сплошная сочь…

Вот страсть насыщена, и аккуратно вытер
Отроманировавший немец пыль и влажь…
А у кондитерской встречает их кондитер
С открытой гордостью — как связи их бандаж.

1918 — XI

В роли рикши

Пятнадцать верст на саночках норвежских
Я вез тебя равниной снеговой,
На небе видя зубров беловежских,
Из облаков содеянных мечтой.

Пятнадцать верст от Тойлы и до Сомпе,
В дороге раза два передохнув,
Я вез тебя, и вспоминал о помпе,
С какой поил вином меня Гурзуф…

Пятнадцать верст, уподобляясь рикше,
Через поля и лес тебя я вез…
Но, к лошадиной роли не привыкши,
Прошу мне дать обед, а не овес…

Квинтина V

Когда поэт-миллионер,
При всем богатстве, — скряга,
Он, очевидно, духом сер.
Портянки, лапти и сермяга —
Нутро. Снаружи — эксцессер.

О, пошехонский эксцессер,
Офрачена твоя сермяга!
О нищенский миллионер,
Твой алый цвет промозгло-сер!
Ты даже в ощущеньях скряга!

Противен мот. Противен скряга,
Тем более — миллионер,
Кому отцовская сермяга
Стеснительна: ведь эксцессер
Фрак любит — черен он иль сер…

Вообразите: фрак — и сер…
Тогда рутинствуй, эксцессер!
Тогда крути беспутно, скряга!
Тогда бедуй, миллионер!
Стань фраком, серая сермяга!

Компрометирует сермяга
Того лишь, кто душою сер.
Отвратен горе-эксцессер, —
По существу — скопец и скряга,
По кошельку — миллионер.

Лэ II

Алексею Масаинову

В Японии, у гейши Ойя-Сан,
Цветут в саду такие анемоны,
Что друг ее, испанский капитан,
Ей предсказал «карьеру» Дездемоны.
Не мудрено: их пьяный аромат
Всех соблазнит, и, ревностью объят,
Наш капитан ее повергнет в стоны.

Наш капитан ее повергнет в стоны,
Когда микадо, позабыв свой сан,
Придет к японке предлагать ей троны, —
За исключением своей, — всех стран…
И за зеленым чаем с ней болтая,
Предложит ей владения Китая:
«За поцелуй Китай Вам будет дан».

«За поцелуй Китай Вам будет дан», —
И Ойя-Сан воздаст ему поклоны,
И Ойя-Сан введет его в дурман,
В крови царя она пробудит звоны…
Сверкая черным жемчугом зубов,
Струя ирис под шелк его усов,
Она познает негные уроны.

Она познает негные уроны,
И, солнцем глаз гетеры осиян,
Забудет бремя и дефект короны
Микадо, от ее лобзаний пьян.
Потом с неловкостью произношенья
Сказав «adieu», уйдет — и в подношенье,
Взамен Китая, ей пришлет… тюльпан.

Взамен Китая ей пришлет тюльпан
Высокий bon vivant[7] «нейтральной зоны»,
Не любящий в свиданьях «барабан»,
Ходящий чрез ограды и газоны,
Чтоб (как грузины говорят: шайтан!)
Придворный не схватил за панталоны,
Усердием особым обуян…

Усердием особым обуян,
Придворный сыщик, желтый, как лимоны,
Не постеснится из дворца шантан
Устроить на пиру жрецов мамоны
И (сплетней, — не буквально!) за штаны
Схватить царя, с вспененностью волны
Друзьям расскажет «сверх-декамероны»…

Друзьям расскажет «сверх-декамероны»
Дворцовый шпик — невежда и болван.
Не оттого ль, чтоб не дразнить «тромбоны»,
Избрал забор микадо-донжуан?
Как отдохнет от суеты житейской,
Как азиатской, так и европейской,
У подданной, у гейши Ойя-Сан.

В Японии, у гейши Ойя-Сан,
Микадо сам ее повергнет в стоны:
«За поцелуй Китай Вам будет дан», —
Она познает негные уроны, —
Взамен Китая ей пришлет тюльпан.
Усердием особым обуян,
Друзьям расскажет «сверх-декамероны».

У гейш