Игорь Северянин - Том 3. Менестрель. Поэмы

• Название: Том 3. Менестрель. Поэмы
• Автор: Игорь Северянин
• Издательство: Logos
• Жанр: Поэзия
• Год: 1995
• ISBN: 5-87288-080-4, 5-87288-083-9

Игоря Северянина называли «королем поэтов», и в этом есть доля правды — царственной и величавой поступью его стихи вошли в золотой фонд серебряного века. В его стихах и тонкая лирика, и громогласный эгофутуризм, перья павлина мешаются с шампанским, и вот-вот отойдет последняя электричка на Марс. В искристой лире Северянина играют мириадами отблесков декадентство, нигилизм и футуристические настроения. Поэтический антипод Маяковского, салонный поэт, но и в будуаре можно философствовать.

Третий том содержит поэтические сборники «Менестрель», «Фея Eiole», «Плимутрок» и поэмы.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

Поэза о сборке ландышей

Как бегали мы за ландышами
Серебряными втроем:
Две ласковые милые девушки, —
Две фрейлины с королем!

У вас были платья алые,
Алые платья все.
По колени юбки короткие,
Босые ноги в росе.

У вас были косы длинные,
Спускавшиеся с висков
На груди весенне-упругие,
Похожие на голубков…

У вас были лица смелые,
Смеющиеся глаза,
Узкие губы надменные,
И в каждой внутри — гроза!

У вас были фразы вздорные,
Серебряные голоски,
Движения вызывающие,
И ландышевые венки!

Все было вокруг зеленое,
Все — золото, все бирюза!
Были лишь платья алые,
В которых цвела гроза.

Я помню полоски узкие
Меня обжигавших уст…
Как чисто звенели ландыши,
Запрятанные под куст.

Как нежно слова эстийские
Призывели над леском!
Как быстро сменялись личики
Перед моим лицом!..

Ах, это у моря Финского,
От дома за десять верст, —
Веселые сборы ландышей,
С восхода до самых звезд!

Ах, это в пресветлой Эстии,
Где любит меня земля,
Где две босоногие фрейлины, —
Две фрейлины короля!

Расцвет сирени культивированной

Цвела сирень малиново-лилово
И бело-розово сирень цвела…
Нас к ней тропа зигзагами вела
Чрез старый парк, нахмуренный елово.

Налево море, впереди река,
А там, за ней, на кручи гор, сирени
Уже струят фиоль своих курений
И ткут из аромата облака.

Цвела сирень, и я сказал Фелиссе:
«Руке моей не только брать перо!..»
И отвечала мне она остро:
«Цветет сирень — и крупная, и бисер»…

Ночь нервная капризна и светла.
Лобзанья исступленнее укуса…
В тебе так много тонкости и вкуса.
Цвела сирень, — у нас цвели тела.

Поэза верной рыболовке

Идем ловить форелей на пороги,
В леса за Aluoja, к мызе Rant.
Твои глаза усмешливы и строги.
Ты в красном вся. Жемчужно-босы ноги.
И меж двух кос — большой зеленый бант.

А я в просторной черной гимнастерке,
В узорной кепке, в русских сапогах.
Не правда ль, Tüu, если взоры зорки,
Сегодня здесь, а завтра мы в Нью-Йорке.
И некая тревожность есть в ногах?

Остановись у криволапой липы
И моментально удочку разлесь:
Форелей здесь встречаются все типы,
У обезводенных так сиплы всхлипы,
А иногда здесь бродит и лосось…

И серебро, и золото, и бронза!
Широкие и узкие!.. Итак,
Давай ловить восторженно-серьезно,
По-разному: плечо к плечу и розно,
Пока домой нас не погонит мрак.

Придя домой, мы рыб свернем в колечки,
И сварим их, и сделаем уху.
А после ужина, на русской печке,
Мы будем вспоминать о нашей речке
И нежиться на кроличьем меху…

По грибы — по ягоды

Мы шли от ягоды к ягоде
И от гриба к грибу
На дальнюю мельницу Lagedi,
В приветливую избу.

В лесу бежала извивная
Порожистая река.
Дрожала в руке узывная
Талантливая рука.

И чувства чуть поздноватые
В груди чертили свой знак:
И щеки продолговатые
Твои алели, как мак.

И выпуклости бронзотелые
Чуть бились под блузкой твоей.
И косы твои параллельные
Спадали вблизи ушей.

И очи твои изумрудные
Вонзали в мои свою сталь,
Скрывая за ней запрудную
Безудержную печаль.

Даря поцелуи короткие, —
Как молния, их лезвие! —
Бросала ты строки четкие
Свои — о себе, про свое…

В них было так много лирики,
Была она так резка…
Смотрел, как тают пузырики
В ключе на опушке леска.

Смотрел, как играет с мушкою,
Выпрыгивая на мель,
Быв в то же время игрушкою
Сама для меня — форель…

Мы ели чернику черную,
Фиолевый гоноболь,
Срывали траву узорную
И сладкую знали боль…

Погода стояла дивная,
Чуть перились облака,
А рядом, как ты, узывная,
Стремглавно неслась река.

Твои поцелуи

Твои поцелуи похожи на розу,
Которая ветром прижата к другой.
Твои поцелуи похожи на грезу,
На грезу о жизни какой-то иной…

Лобзанья твои исступленно лазурю
(Для самоубийцы пленителен гроб…)
Твои поцелуи похожи на бурю!
На бездну! на хаос! на зной! на потоп!

О, если б…

О, если б ты могла услышать,
Что говорит моя душа, —
Высокий дух твой стал бы выше,
И ты б затихла, не дыша!

О, если б ты могла увидеть,
Какие в сердце спят края, —
Ты позабыла б об обиде,
Какую причиняю я!

О, если б ты могла почуять,
Как я безгрешен, несмотря
На все грехи, — меня целуя,
Ты б улыбнулась, как заря!

Триолет («Она сидит мечтанно над рекой…»)

Она сидит мечтанно над рекой,
Смотря в ее синеющие глуби,
Вдыхая упоительный левкой.
Она сидит часами над рекой,
Зачерпывая изредка рукой
Ее воды и воду чуть пригубив.
Она сидит, вся в грезах, над рекой,
Любя ее ласкающие глуби.

Терцина-колибри

В твоих губах есть тайный уголок,
Исполненный неизъяснимой сласти,
Где ток бежит от головы до ног.

Изнемогая от избытка страсти,
Лианой приникаешь ты к груди, —
И если я в твоей покуда власти —

В моей, в моей ты власти впереди!

1919

«Каприз изумрудной загадки»

Под обрывом у Орро, где округлая бухта,
Где когда-то на якорь моторная яхта
  Ожидала гостей,
Под обрывом у замка есть купальная будка
На столбах четырех. И выдается площадка,
  Как балкон, перед ней.

К ней ведут две аллеи: молодая, вдоль пляжа,
От реки прямо к морю, — и прямее, и ближе, —
  А вторая с горы.
Эта многоуступна. Все скамейки из камня.
В парке места тенистее нет и укромней
  В час полдневной жары.

Я спускаюсь с откоса и, куря сигаретку,
Крутизной подгоняем в полусгнившую будку
  Прихожу, и, как дым
Сигаретки, все грезы и в грядущее вера
Под обрывом у замка, под обрывом у Орро,
  Под обрывом крутым.

Прибережной аллеей эластично для слуха
Ты с надменной улыбкой приближаешься тихо
  И встаешь предо мной.
Долго смотрим мы в море, все оветрены в будке,
Что зову я «Капризом изумрудной загадки»,
  Ты — «Восточной страной».

А когда вдруг случайно наши встретятся очи
И зажгутся экстазом сумасшедшие речи, —
  Где надменность твоя?
Ты лучисто рыдаешь и смеешься по-детски,
Загораешься страстью и ласкаешься братски,
  Ничего не тая.

А потом мы уходим, — каждый разной дорогой,
Каждый с тайной тревогой, упоенные влагой, —
  Мы уходим к себе,
И, опять сигаретку раскурив, я не верю
Ни бессмертью, ни славе, ни искусству, ни морю,
  Ни любви, — ни тебе!..

Поэза новых штрихов

— Выпьем за наших любимых-ненавистных! —

сказал мне как-то Бальмонт

Цветет сирень, благоухая,
Томя, и нежа, и пьяня.
Какая радость! грусть какая
Сегодня в сердце у меня!

То я горю, то сладко гасну.
Всем отвечаю невпопад.
О, как невыносимо-страстно
Меня терзает аромат!

Я в исступленьи! я до боли
В ноздрях вдыхаю целый день,
Меня лишающие воли
Цветы под именем — Сирень!

Как призрачно! как белолистно!
Последней белой ночи мрак…
Любимая! ты — ненавистна!
Ты вражий друг! Ты дружий враг!

Канцона («О, водопады Aluojа…»)