Борис Божнев - Элегия эллическая. Избранные стихотворения

• Название: Элегия эллическая. Избранные стихотворения
• Автор: Борис Божнев
• Издательство: Водолей
• Жанр: Поэзия
• Год: 2000
• ISBN: 5-7137-0148-4

Борис Божнев (1898-1969), один из самых талантливых поэтов русской эмиграции, в России практически неизвестен. Книга достаточно полно представляет читателю творчество поэта, о котором Г.Адамович писал: «Это единственный «мастер» среди молодых парижан, самый опытный и взыскательный у них».

---

«Одни и те же каменного улья…»

Одни и те же каменного улья
Нас давят стенки или потолки,
Но мы на двух, на двух разложим стульях
Мои одежды и твои чулки.

И нежности у нас настолько хватит,
Что, простыни прохладные постлав,
Мы ляжем на несдвинутых кроватях,
Друг другу сон спокойный пожелав…

Почувствовавши плотские уколы,
Отрадно будет зубы крепко сжать,
И на матрасе тощем и бесполом
Под девственною простыней лежать.

И нас разделит навсегда без болт
Не грозный ангел острием меча,
Но деревянный неширокий столик
И белая на столике свеча….

О, пусть из тела моего не вышли
Всем демоны, которых веселю –
Ведь если я спрошу тебя: ты спишь ли,
А ты ответишь: нет, еще не сплю.

То сдержанный мой голос будет суше,
Чем серый пух подушек пуховой,
Чтоб услыхать и без волненья слушать
Целующий и сонный голос твой…

«Твой воротник, как белые стихи…»

Твой воротник, как белые стихи,
И смокинг твой, как чистовик рассказа.
А я одет… Ах, брюки так ветхи
И мой пиджак не сделан по заказу…

Я осмотрел твой шкаф и твой комод,
И мы стоим перед зеркальной дверцей…
Ты – милый франт, а я – почти урод.
И старомоден, как цветы и сердце.

«Старик! Тебе не тяжело мешки…»

Старик! Тебе не тяжело мешки
Таскать под ослабевшими глазами,
И вызывать улыбки и смешки
Внезапно заблестевшими глазами…

Слеза дрожит, слеза, дрожит слеза,
Поблескивая тепловатым блеском,
Туманя ослабевшие глаза,
Пока рука ее не сбросит резко…

Старик! Зачем ты наложил в мешки
И под глазами бережешь болезни,
Излишества, наследственность, грешки, –
Закон возмездья, о, закон железный.

А я иду с большим мешком добра,
Под тяжестью его согнулись ребра,
И есть в моем большом мешке дыра,
И сыпется добро, и в руки добрых…

«Съедая за день высохший сандвич…»

Съедая за день высохший сандвич
И думая о чае, как десерте,
С тобой ходил я всюду, как сандвич
С плакатами о нежности и смерти.

Вниманье… у меня… последний час…
Доступно бедным… но не распродажа…
Ты в сотый раз читала, огорчась,
Тогда как все не примечали даже.

«О, темные ночные разговоры…»

Борису Шлецеру

О, темные ночные разговоры,
Незримые, незримые слова…
Во мраке с головою голова
Беседуют, как опытные воры…

Ужасный час… На собственной подушке
К законной страже каждый приступил,
И слышен скрип убийственнейших пил,
И сыпятся секретнейшие стружки…

О, как чарует песней лебединой
Под наволочкой лебяжий пух,
И лебедь умирающий распух,
И умер по бокам и в середине…

Ужасный час… Двуспальная скамья
О, для неподсудимых… Ночью судной
Все ангелы сидят на белых суднах…
Спокойной ночи вам желаю я.

Сплелись мужской и женский голоса,
Запутался, оправдываясь голос,
И отсекает голосящий волос
Ее косы о, смерть, твоя коса…

«Я полагал, что нервные припадки…»

Я полагал, что нервные припадки
Давно прошли… Всего их было семь…
И я, на слезы и на нежность падкий,
Почти спокоен… Сплю, пишу и ем…

Но был восьмой припадок… Я сегодня
Так долго бился… И мой страх воскрес…
Тебя уж нет, но есть любовь Господня…
Мне помогли молитвы и компресс.

«По кладбищу хожу веселый…»

По кладбищу хожу веселый,
С улыбкой светлой на губах,
Смотря как быстро новоселы
Устроились в своих гробах.

На кладбище всегда веселье –
Ко всем, кто бесприютно жил,
Пришел на праздник новоселья
Живущий выше старожил.

«Я не люблю оранжереи…»

Я не люблю оранжереи,
Где за потеющим стеклом
Растенье каждое жирея
Зеленым салом затекло.

И, к грядкам приникая ближе,
Цветов прожорливые рты
Навозную вбирают жижу
В извилистые животы…

О, если бы стеблям высоким
При свете газовом не зреть,
Не пить химические соки
И за стеклом не ожиреть.

А солнечный остроконечник
Очистил бы своей водой
Благоухающий кишечник
Цветов пресыщенных едой…

«Чрез струны железные лиры…»

Чрез струны железные лиры
Я видел при утренних звездах
Как взвеяли ангелов клиры
Крылами и пением воздух,

И я, прижимаясь к железной
Струне у подножья лиры,
Смотрел, преклоненный и слезный,
На воздух и пенье, и клиры…

«Я на соломинку чужого глаза…»

Я на соломинку чужого глаза
Указываю редко и с трудом,
Зато из бревен моего я сразу
Построить мог бы превысокий дом.

Он был бы выстроен в ужасном стиле,
Но подивился бы бездушный мир,
Узнав, что всех бездомных разместили
По светлым комнатам моих квартир.

Имелись бы в нем платье, обувь, пища,
Конечно, все простое – я не Крез.
Но тот, кто грязен был, тот стал бы чище,
Кто духом пал, тот скоро бы воскрес.

А для больных в нем были бы палаты,
Поправились бы все, в конце концов.
И я не брал самой низкой платы
За право жизни от своих жильцов.

Вы спрашиваете – который номер,
И улицу… Зачем Вам, Вы – богач.
Я не скажу. А полицейский – помер.
Бедняк – тебе же я скажу – не плачь.

Так я живу. О, что-то строят руки,
А что – не вижу, даже и во сне.
Не из-за бревен ли я близорукий.
Закрыв глаза, смотрю через пенсне.

«Ребенок, ушибившись, плачет…»

Ребенок, ушибившись, плачет
И трет синеющий ушиб,
Но что удар смертельный значит
Для тех, кто столько раз погиб,

А мать ребенка утешает
И на руки его берет,
Но что же значит боль большая
Для тех, кто столько раз умрет…

«Катушка ниток – шелковая бочка…»

Катушка ниток – шелковая бочка
Но я не пью и не умею шить.
Игла, пиши пронзающую строчку:
Как трудно шить, еще труднее жить.

Дрожит рука твоей ручной машины,
И ваши руки я поцеловал…
О, море, на тебя надеть бы шины,
Чтобы не громыхал за валом вал.

Катушка ниток заливает платье
Тончайшим белым шелковым вином, –
Ты говоришь – тебе за это платят…
Счастливая, ты здесь, а я в ином –

Материи нематерьяльный голос
О матери моей прошелестел…
Она любила, верила, боролась…
О, души голые одетых тел…

Прислушайся… Нет, то не грохот ветра,
То ветхий мир по дряхлым швам трещит.
Безмерна скорбь. Я не хочу быть мэтром.
И твой наперсток – мой последний щит.

«Стою в уборной… прислонясь к стене…»

Стою в уборной… прислонясь к стене…
Закрыл глаза…Мне плохо…обмираю…
О смерть моя… Мы здесь наедине…
Но ты – чиста… Тебя не обмараю…

Я на сыром полу… очнулся вдруг…
А смерть… сидит… под медною цепочкой…
И попирает… деревянный круг…
И рвет газеты… серые листочки…

«И – поле злаков или трав…»

И – поле злаков или трав –
Мое лицо – следы потрав,

И гибнут колос и листы,
Мое лицо – сгниешь и ты…

И леса или ветхой рощи
Мое лицо, о, будь попроще,

И ветром сломанные ветви
Мое лицо таит, заметьте…

И от сгнивающих растений
Мое лицо покрыли тени.

И, в небо простирая корни,
Мое лицо, о, будь покорней…

И плача и дрожа, как ива,
Мое лицо, ты некрасиво.

И как фальшивые цветы
Мое лицо не любишь ты…

«В твоих объятьях можно умереть…»