Мартин Хайдеггер - Мартин Хайдеггер - Карл Ясперс. Переписка, 1920-1963

• Название: Мартин Хайдеггер - Карл Ясперс. Переписка, 1920-1963
• Автор: Мартин Хайдеггер
• Издательство: Ad Marginem
• Жанр: Философия
• Год: 2001
• ISBN: 5-93321-022-6

Переписка двух великих немецких философов 20 в. — друзей а впоследствии политических врагов, создателей экзистенциализма. ЯСПЕРС, КАРЛ (Jaspers, Karl) (1883–1969), немецкий философ, представитель экзистенциализма. Родился 23 февраля 1883 в Ольденбурге (Германия), изучал право в Гейдельбергском и Мюнхенском университетах, медицину в Берлинском, Гёттингенском и Гейдельбергском университетах. В 1909 получил право заниматься медицинской практикой. В 1909–1915 работал ассистентом врача в университетской психиатрической клинике. В 1916 был назначен ассистентом по психологии, в 1920 ассистентом по философии, а в 1921 профессором философии Гейдельбергского университета. Брак с еврейкой в 1910 и политические убеждения привели к его отстранению при национал-социалистах от всех административных обязанностей в 1933 и от преподавательской деятельности в 1937. В 1938 была запрещена публикация трудов философа. Ясперс остался в Гейдельберге и много времени посвятил изучению Библии. После войны (1945) был восстановлен в должности, открыто высказывал в университете свои взгляды по таким вопросам, как вина немцев и угроза ядерной войны. Известны радиовыступления по проблемам политики, а также на философские темы. Пытался провести идею денацификации университетов. В 1949 стал профессором философии Базельского университета (Швейцария), в 1961 отказался от преподавания и посвятил себя науке и публицистике. Умер Ясперс в Базеле 26 февраля 1969. Большое влияние на Ясперса оказал Мартин Хайдеггер, однако теоретические разногласия между философами были актуализированы их политическим разрывом, связанным с симпатиями Хайдеггера к нацистам. Ясперс чувствовал личную обиду, поскольку он был женат на еврейке. Как бы то ни было, именно Хайдеггер и Ясперс вошли в историю философии как родоначальники экзистенциализма в Германии, хотя сам Хайдеггер отрицал свою принадлежность к этому течению, а Ясперс после 1933 года утверждал, что не имеет ничего общего с Хайдеггером.

---

Объяснение, видимо, в том, что я пока не понимаю истину как несокрытость в таком смысле, какой подразумеваете Вы. То, что Вы намечаете в последних шести строках?35, я хотел бы видеть в более подробном изложении. Если уж ограниченный объем публикации, вынуждает к краткости, то для меня эти строки были бы неизмеримо важнее, нежели интерпретация Платона, которая по-

пятна опять-таки лишь на этой основе. Вот почему все в целом производит на меня впечатление постоянного напряжения без разрядки и обещания, которое в итоге не оправдывает надежд. Я бы даже сказал, что после чтения чувствую себя обманутым, ибо речь все время шла о несокрытости, но так и не было сказано, что же это, собственно, такое. Поначалу казалось, что все опирается на смысл греческого слова, о котором я вычитал у Зодена™, однако в конце концов об этом не сообщается ничего, кроме обещаний на будущее, на мой взгляд пустых. Таким образом, я вынужден при-знать недостаточность моего понимания, что не мешает мне оценить Вашу тщательность и осмотрительность, искусство интерпретации и серьезность обоснований.

С сердечным приветом из далекого прошлого

[125] Карл Ясперс — Мартину Хайдеггеру**1

Гейдельберг, 1.3.1948 г. Профессор Ясперс

Гейдельберг/Плёк, 66 [штемпель]

Дорогой Хайдеггер!

То, что я Вам сегодня пишу, вызвано нынешней ситуацией перед переселением в Базель™, но основано на давнем желании после столькихлет сказать Вам хотя бы несколько слов. Я не мог взять на себя инициативу, коль скоро у Вас она исчезла, и я совершенно не

знал, с кем буду говорить. Этого я и сегодня не знаю, однако, мне кажется, молчания достаточно.

Когда в 1945 году миновала опасность национал-социалистской цензуры, я ждал от Вас письма, которое объяснило бы мне непонятное. Поскольку начиная с 1933 года Вы, не сказав ни слова, перестали встречаться со мной, а потом и писать™, я надеялся, что Вы воспользуетесь возможностью и откровенно объяснитесь.

Но произошло нечто иное. В конце 1945 года комиссия Фрайбургского университета™, ссылаясь на Ваше собственное пожелание, запросила меня о Вас. После некоторых колебаний я счел, что отказать нельзя, и ответил"1. Адресата я уполномочил, если Вы пожелаете, ознакомить Вас со всеми практически важными пассажами. На всякий случай прилагаю копию того письма. Содержание его я и сейчас считаю правильным.

Когда много лет назад, году в 1934, передо мной на столе лежала достоверная и полная копия Вашего письма насчет приглашения Баумгартена в Гёттинген342, я еще мог сказать Вам, что я думаю. Я этого не сделал — из недоверия ко всякому, кто в государстве террора конкретно не выказал себя настоящим другом. Я последовал caute Спинозы343 и совету Платона: в такие времена следует укрыться, как во время урагана344. То, что я мог сказать тогда, я не сказал и в упомянутом письме 1945 года. По мере сил отодвинув личные обиды — Ваши слова об интеллектуальном окружении Макса Вебера и о Вашем использовании слова "еврей", учитывая его тогдашнее значение, не могут быть между нами забыты, — в том письме во Фрайбург я ограничился объективно важным. Трезвая сдержанность этих слов не позволит Вам ощутить, что у меня на сердце. Письмо было написано с намерением высказать неиэбеж-

нов и в опасной для Вас245 ситуации сделать все возможное, чтобы Вы могли продолжить работу,

Связывающие нас добрые воспоминания из давно ушедшего мира для меня живы по-прежнему. Хотя с 1933 года мы жили в разных. мирах, не поддерживая никаких контактов. Фактически произошел разрыву тем более что безмолвно возобновить былые отношения едва ли возможно.

Но мне не по душе и почти невыносима разлука с человеком, с которым я был некогда связт. Разлука с Вами ящ>залам^я с 1933 го^ да, но со временем, как обычно бывает, еще в тридцатые годы, эта боль почти исчезла под напором куда более чудовищных, событий. Осталось лишь далекое воспоминание да изредка, снова и снова, удивление.

Однако сейчас, как и прежде, мне не хочется, чтобы этот разрыв — ведь он и в самом деле не был осуществлен Вами нарочито и определенно — стал окончательным оттого, что я о нем говорю. Что до меня, то я скорее хотел бы сохранить возможность когда-нибудь вновь серьезно с Вами побеседовать. Еще мне хотелось бы при случае помочь моими скромными силами, если Вам вдруг не разрешат печататься. Публикация Ваших работ важна не просто с точки зрения лично моего негасимого интереса, но, само собой разумеется, с точки зрения несомненного и реального общеевропейского интереса. С 1945 года я при всякой возможности твержу об

Зимой 1945 года я послал Вам первый номер "Вандлунг" с двумя первыми моими заявлениями по поводу нынешней ситуацшш. Как и ранее, Вы не подтвердили получение. Я бы и впредь охотно посылал Вам мои публикации, коль скоро Вы бы не запретили мне это Вашим непрерывным молчанием, которому я уступаю.

Опасиотш, чтат>1пережили, янепишу. Что мы с женой все еще живы, я по-прежнему каждый день воспринимаю как чудо. Физическое мое нездоровье без изменений. Сил, как всегда, мало.

Приветствую Вас, с наилучшими пожеланиями,

Ваш

[КарлЯсперс]

[126] Карл Ясперс — Мартину Хайдеггеру"*

Базель, 6.2.1949

Дорогой Хайдеггер!

Я уже давно хотел Вам написать. И вот сегодня, воскресным утром, наконец-то пришла решимость. Попробую.

Некогда между нами было что-то, что нас связывало. Я не могу поверить, что это исчезло без остатка. Мне кажется, настало время обратиться к Вам в надежде, что Вы пойдете навстречу моему желанию изредка обмениваться словечком-другим.

До 1933 года оба мы были не такими, как сейчас. Необходим какой-то минимум фраз, чтобы вновь отыскать точку соприкосновения, которая позволяла нам говорить друг с другом — уже и тогда с некоторыми странными сопутствующими обстоятельствами.

В 1945 году я ждал объяснения с Вашей стороны, — ждал, так как мне казалось, что инициатива с моей стороны разрушит все, что было в то время возможно. Осенью 45-го я послал Вам пер-

Мартин Хайдегтер/Карл Ясперс

вый номер журнала "Вацдлунг"350. Может бьпъ, думал я, мои первые публичные заявления в этом издании дадут Вам повод сказать мне нечто такое, что до 1945 года высказать было невозможно.

В декабре 45-го на запрос фрайбургской комиссии, которая в свою очередь ссылалась на Вас, я написал касательно Вас письмо351. И уполномочил комиссию ознакомить Вас с этим письмом, прежде всего с важнейшими его положениями, а затем и с полным текстом. Читали ли Вы его, я не знаю, но смею предположить, что читали. Из него Вам известно, что вынуждало меня ждать, не найдете ли Вы слова для меня: не только Ваш молчаливый разрыв всех контактов с 1933 года, но прежде всего Ваше письмо о Баумгартене, копию которого я видел в 1934-м352. Эта минута была одной из важнейших в моей жизни. Личное недоумение было неотделимо от объективной значимости происходящего. Я не упомянул о письме, написанном Вашей собственной рукой и прочитанном мною в августе 1933-го. Молодой человек, которому оно было адресовано, в смятении приехал ко мне в Ольденбург, чтобы вместе со мной мотивировать радикальность решения — противоположного тому, которого Вы требовали в письме353, причем в манере, дотоле мне незнакомой.

С тех пор прошло много времени. Теперь в качестве предпосылки для дальнейшего я допускаю, что по отношению ко мне Вы не считаете необходимым дать объяснение этим вещам, которые лично касались нас обоих ("еврей Френкель", "интеллектуальное окружение Макса Вебера" и т. п.)354. Я это принимаю.

Что именно Вы — возможно, вполне оправданно, — ставите мне в упрек, я не знаю. Со своей стороны позволю себе сказать, что я Вас не обвиняю, так как Ваше поведение в этой мировой

катастрофе находится не на том уровне, который предполагает морализирующие рассуждения. Бесконечное горе начиная с 1933 года и нынешнее состояние, в котором моя немецкая душа лишь все больше страдает, не соединили нас, а, наоборот, безмолвно разделили. Чудовищность, которая не сводится к одной только политике, за долгие годы бойкота, когда и жизнь моя была под угрозой, не дала нам произнести вслух ни единого нужного слова. Как люди мы отдалились друг от друга. У меня все время стоит перед глазами моя жена355, о которой я при нашей предпоследней встрече356 сказал, что она играла решающую роль для всего моего философствования (до сих пор вижу ее удивленное лицо).

На все это я не закрываю глаза. Принимаю как факт, который можно интерпретировать, но его объяснение, которого годы тому назад я ожидал, не должно оставаться условием нашего разговора друг с другом. Если между нами не случится ничего чрезвычайного, непроясненность останется, но не помешает нам в философствовании, а может быть, и в личном плане общаться друг с другом.

Мне кажется, этому совсем не помешает, что в философии наши устремления, пожалуй, весьма различны и мое философское самосознание совершенно чуждо Вашему. Тот факт, что в мире наши имена так часто произносят вместе, не под стать ни Вам, ни мне. Вот почему мы независимо друг от друга в 1936-м или в 1937-м, в письмах Жану Валю357, которые он опубликовал358, высказали это, разным тоном, но сходно по смыслу359. Однако и это не повод для того, чтобы мы оба отмалчивались. Ведь при всех непростых подспудных различиях, достигающих до самых глубин наших позиций, философия, чем бы она ни являлась, в истоке и цели не может не быть едина. Эта вера подобна вере в