Мартин Хайдеггер - Мартин Хайдеггер - Карл Ясперс. Переписка, 1920-1963

• Название: Мартин Хайдеггер - Карл Ясперс. Переписка, 1920-1963
• Автор: Мартин Хайдеггер
• Издательство: Ad Marginem
• Жанр: Философия
• Год: 2001
• ISBN: 5-93321-022-6

Переписка двух великих немецких философов 20 в. — друзей а впоследствии политических врагов, создателей экзистенциализма. ЯСПЕРС, КАРЛ (Jaspers, Karl) (1883–1969), немецкий философ, представитель экзистенциализма. Родился 23 февраля 1883 в Ольденбурге (Германия), изучал право в Гейдельбергском и Мюнхенском университетах, медицину в Берлинском, Гёттингенском и Гейдельбергском университетах. В 1909 получил право заниматься медицинской практикой. В 1909–1915 работал ассистентом врача в университетской психиатрической клинике. В 1916 был назначен ассистентом по психологии, в 1920 ассистентом по философии, а в 1921 профессором философии Гейдельбергского университета. Брак с еврейкой в 1910 и политические убеждения привели к его отстранению при национал-социалистах от всех административных обязанностей в 1933 и от преподавательской деятельности в 1937. В 1938 была запрещена публикация трудов философа. Ясперс остался в Гейдельберге и много времени посвятил изучению Библии. После войны (1945) был восстановлен в должности, открыто высказывал в университете свои взгляды по таким вопросам, как вина немцев и угроза ядерной войны. Известны радиовыступления по проблемам политики, а также на философские темы. Пытался провести идею денацификации университетов. В 1949 стал профессором философии Базельского университета (Швейцария), в 1961 отказался от преподавания и посвятил себя науке и публицистике. Умер Ясперс в Базеле 26 февраля 1969. Большое влияние на Ясперса оказал Мартин Хайдеггер, однако теоретические разногласия между философами были актуализированы их политическим разрывом, связанным с симпатиями Хайдеггера к нацистам. Ясперс чувствовал личную обиду, поскольку он был женат на еврейке. Как бы то ни было, именно Хайдеггер и Ясперс вошли в историю философии как родоначальники экзистенциализма в Германии, хотя сам Хайдеггер отрицал свою принадлежность к этому течению, а Ясперс после 1933 года утверждал, что не имеет ничего общего с Хайдеггером.

---

бытия. А "тог край", откуда Вы шлете мне привет, — может быть, я ни разу там не бывал, но охотно принимаю, удивленный и заинтригованный, этот привет.

То, что Вы пишете о себе — "рост в корнях", — наверняка хорошо и важно. Решение 1911 года, известное мне пр Вашим рассказам, живо стоит у меня перед глазами. Оно-то и отличает Вас как предельно серьезное решение в самой основе философствования.

Обо мне у Вас, пожалуй, сложилось слишком радужное представление. Жизнь в скитаниях и жизнь в гостях — такова моя немецкая судьба; особенно ясно я понимаю это с 1934 года, когда мой восьмидесятичетырехлетний отец сказал мне: Мальчик мой, мы потеряли наше отечество! Горе накрыло все своим покровом. И при всей наружной беспечности я не в силах из-под него вырваться. В теперешних обстоятельствах мне кажется, что жить и преподавать в Базеле — самое благоприятное для меня и моей жены; за отбытый под угрозой смерти срок заключения на острове, существование которого есть странный анахронизм, — я получил ту же Германию, только лучше, причем по жизненному настрою и чувству свободы весьма сродни крестьянским общинам, из которых я вышел365. Для стариков Швейцария — прибежище. Будь я молод, я бы, без сомнения, устремился в Америку, чтобы добраться до духовных рычагов и подлинного опыта эпохи. Когда пришло приглашение в Базель — я не желал его и не прилагал никаких усилий, чтобы его получить, — решение все равно оказалось нелегким. Я никому не хотел причинять бол£. Однако связи со страной и ее населением, несмотря на наличие немногих прекрасных и надежных друзей, более не существовало. Мне стало ясно, что вопреки моим надеждам 1945 года новой

связи не возникло. Общественное мое бытие было бытием куклы, которая почти не имела ко мне отношения366.

Меня не оставляет основополагающее сознание, будто я по-прежнему "стою перед вратами" и пока не вошел в них, а равно и чувство, будто нечто решающее еще может мне уясниться или прийти от других, и, кроме того, печаль Канта, Вам известная: необходимость уйти как раз тогда, когда мог бы начать философствовать по-настоящему.

Посылаю Вам некоторые из моих выступлений. Если у Вас есть желание заглянуть в мои труды, я с удовольствием пришлю Вам те, что вышли после 1945-го, если они у меня еще остались. Без Вашего желания я бы не хотел загружать Вас большим количеством бумаг. Насколько я помню, из Ваших публикаций у меня есть все, кроме Вашей статьи "Что такое метафизика".

Сердечно благодарю за Ваше письмо, шлю привет Вам и наилучшие пожелания Вашим сыновьям.

Ваш Карл Ясперс.

[131] Карл Ясперс — Мартину Хайдеггеру

на наст, врем.: Санкг-Мориц, 6 августа 49 г.

Дорогой Хайдеггер!

Один мой американский друг рассказал, что читал в "Нью-Йорк тайме", будто Вы получили и приняли приглашение в Буэ-

нос-Айрес. Как бы там ни было, я сердечно поздравляю Вас с этим приглашением — в таком слухе все-таки должно быть зерно истины. А нашему брату всегда приятно чувствовать себя востребованным.

За Ваши три работы367, которые Вы мне выслали — очевидно, в ответ на мое последнее письмо, — я очень Вам благодарен. Сейчас, на каникулах368, они оказались весьма кстати. "Письмо о гуманизме" я прочитал только сейчас, хотя еще в прошлом году купил его в швейцарском издании369.

Я был заворожен. Ваша резкая критика ложного понимания очень впечатляет. Ваши интерпретации древних философов всегда неожиданны. Верны они или нет, значения не имеет — ввиду того, о чем Вы говорите и куда желаете повести. Мне понравилось, хотя ясности нет. Вопросов возникает много. Ухватить главное пока не сумел. Помогают воспоминания об азиатском, к которому я с удовольствием шел все эти годы, прекрасно понимая, что по-настоящему в него не проникаю, но странным образом получаю стимул. Ваше "бытие", "просвет бытия", переворачивание отношения человека к бытию в отношение бытия к нему, "сохранение" самого бытия — мне кажется, в Азии я почувствовал нечто подобное. То, что Вы вообще идете в этом направлении и, согласно Вашей собственной интерпретации "Бытия и времени"370, всегда шли, — необычайно. Добраться туда я не в состоянии, хотя и не желал бы ничего так сильно и хотя неизменно надеюсь, что нахожусь, так сказать, вблизи, на подступах. Все, что Вы делали до сих пор, по моему разумению, остается еще по сути своей обещанием — Вы говорите о подготовке и даже о запинках, но и это много. Очевидно, "Бытие и время" я понял совершенно не в Вашем смысле.

Спорить имело бы смысл только при непосредственном устном общении. Зная о сомнительном характере дискуссии, Вы все же намерены сделать ее возможной в сообщении. Вы спорите сами, даже резко, даже аргументированно. Однако вопрос о том, как выйти из монолога и из повторения монологов другими, вероятно, есть вообще жизненный вопрос нашего теперешнего философствования.

Я не перестаю спотыкаться о Ваши фразы. Смысловой материал, в котором Вы философствуете, я зачастую не могу воспринять в непосредственности его выражения. Я не могу понять иных Ваших центральных понятий. Язык как "дом бытия"371 — я противлюсь, ибо всякий язык кажется мне только мостом. Ведь в сообщении язык можно привести к снятию в самой действительности — за счет действия, присутствия, любви. Я мог бы сказать прямо противоположное: где есть язык, там либо еще нет, либо уже нет самого бытия. Но тем самым я не скажу ничего, что имело бы отношение к смыслу, в каком об этом пишете Вы. С нетерпением жду, что еще из этого получится и как Вы одержите Ваше обещание.

С сердечным приветом,

Ваш Карл Ясперс

Ручка, которой я здесь пишу, делает почерк еще неразборчивее, прошу прощения!

[132] Мартин Хайдеггер — Карлу Ясперсу

Тодгаауберг, 12 августа 49 г.

Дорогой Ясперс!

Уже более двух недель у меня на столе лежит наполовину готовое письмо для Вас — ответ на Ваше и благодарность за два Ваши доклада о Гете и инаугурационную лекцию372. Последнее время мне мешали корректуры, пустые визиты, начинающиеся с окончанием семестра и началом каникул, а также поездка жены во Фрайбург, чтобы посмотреть, все ли в порядке с домом, который сейчас полностью занят.

Я особенно рад, что Вы прислали мне Ваш франкфуртский доклад о Гете, ведь я еще не был знаком с этим текстом.

Опыт недавних и прежних лет позволил мне сразу заметить — по тону и низкопробному хамству Э.-Р. Курциуса373, — что намерения его, в сущности, сомнительны. Но я все же никак не ожидал, что человек, ныне слывущий первым филологом в мире, так плохо читает. В Вашем докладе обнаруживается полная противоположность тому, что Вам приписывает К. Мне все это непонятно и противно. Однако общественность питается исключительно подобными пустыми сенсациями. В своей ничтожности такая писанина не опасна; другое дело — направленная против меня атака Лукача374 в одном из берлинских журналов, преследующая вполне реальную цель: вовремя позаботиться о моей "ликвидации".

Конечно, атака могла быть направлена и против Ваше/го "Гете"; не знаю, правда, как бы это могли сделать, не скатившись в минувшую эпоху праотцев. К. совершенно не понима-

ет, где мы находимся', он просто не желает этого понять. Это за* блуждение, возводимое ныне в университетах в принцип, — наихудшее, особенно когда вокруг еще и выстраивают псевдохристианский фасад. Центральное место, стержень Вашего доклада я вижу в страницах 19–21, где Вы говорите о технике нового времени.

Впрочем, все, что сегодня говорят о технике, насколько мне известно, нигде не входит в масштабы того, что происходит с нами теперь и будет происходить под этим именем впредь.

Мне кажется, нам пока не хватает еще оснований, чтобы это понять. Но уже само обращение к Гете не дает возможности задаться вопросом об этих основаниях. Правда, я и сам до сих пор не имею удовлетворительного отношения к Гете. Это действительно недостаток, однако лишь один из многих. Думаю, Вы давным-давно забыли о хамстве К-а. Хуже этого — всеобщий упадок прессы.

Ведь я не только не соглашался на приглашение из Аргентины, но и не получал оного. Эту "новость", пришедшую из Америки, еще в мае перепечатали немецкие газеты. Я тогда, в порядке исключения, послал краткое опровержение в гамбургскую газету "Вельт"; но там его вставили в номер так ловко, что оно, видимо, осталось незамеченным.

Но Ваши поздравления со всем этим не связаны. И я Вам за них благодарен.

С большим удовольствием я бы остановился на двух последних Ваших письмах. Но с чего начать? Все, что Вы говорите о монологах, верно. Однако было бы уже много пользы, если бы монологи могли остаться тем, что они есть. Мне думается, они еще не таковы, еще недостаточно сильны для этого.

Читая эти строки Вашего письма, я вспомнил слова Ницше, которые Вы, конечно, знаете: **Сотня глубоких одиночеств в совокупности образует город Венецию — это его очарование. Картина для людей будущего",