Ингеборг Фляйшхауэр - Пакт. Гитлер, Сталин и инициатива германской дипломатии. 1938-1939

• Название: Пакт. Гитлер, Сталин и инициатива германской дипломатии. 1938-1939
• Автор: Ингеборг Фляйшхауэр
• Жанр: История

---

В ходе этого второго раунда переговоров Риббентроп, опираясь на помощь Гауса и предъявляя принесенные с собой карты, которые имели отношение к разделу Польши, но которые, впрочем, не отличались точ­ностью, изложил Сталину и Молотову немецкие предложения относи­тельно предлагаемых договоренностей. Эти предложения обсуждались в последовательности составных частей пакта — договора о ненападе­нии и дополнительного протокола.

1. В отношении пакта о ненападении как такового совместная ито­говая редакция текста не представила «никаких трудностей, поскольку Гитлер в принципе уже принял советский проект»[1228]. В некоторых пун­ктах, однако, обращало на себя внимание примечательное расхожде­ние в позициях[1229]: Риббентроп сначала включил в преамбулу переработанного Гаусом советского проекта договора «одну весьма да­леко идущую по содержанию фразу относительно дружественного ха­рактера германо-русских отношений»[1230], в которой «в восторженных и высокопарных выражениях превозносилась только что возникшая гер­мано-русская дружба»[1231]. Сталин отверг эти формулировки, сопрово­див свое возражение замечанием: «Не кажется ли Вам, что мы должны больше считаться с общественным мнением в наших странах? Годами мы поливали грязью друг друга. И теперь вдруг все должно быть забы­то, как будто и не существовало? Подобные вещи не проходят так быст­ро. Мы — и я думаю, что это относится также к германскому правительству, — должны с большей осмотрительностью информиро­вать наши народы о перемене, происшедшей в отношениях между дву­мя нашими странами»[1232].

Риббентроп отказался от цветистой части преамбулы, и сторо­ны сошлись на первоначальном тексте советского предложения с одним характерным отклонением: вместо советской формулировки, гласившей, что правительства двух стран, «руководимые желанием укрепления дела мира между народами...», появились слова: «...ру­ководимые желанием укрепления дел мира между СССР и Герма­нией». Это означало, что обещание укрепить «дело мира между народами» в намечаемом союзе с Россией, создаваемом для войны против Польши и западных держав, превысило способность Риб­бентропа к идеологической мимикрии. Теперь для советской сторо­ны исчезла насущная потребность в сохранении исходной формулы: проект договора возник с учетом предпосылки, что дву­сторонний пакт о ненападении с Германией наряду с системой трехстороннего (военного) пакта мог бы стать средством совмест­ной защиты от агрессии, в том числе и агрессии против малых на­родов. Переговоры показали Сталину, что Германия, с одной стороны, стремилась полностью связать его по рукам, а с другой по-видимому, действительно была готова идти навстречу Советско­му Союзу во всех существенных вопросах, обеспечивающих пол­ную безопасность его границ, и даже принести ему в жертву гораздо больше, чем он вообще мог себе представить. Не исключе­но, что кажущиеся благодеяния, даруемые двусторонним союзом с щедрым агрессором, начали постепенно вытеснять мечты о совме­стном сопротивлении миролюбивых народов агрессору.

Статья I (заявление об отказе от применения силы) германо-советского пакта о ненападении содержала обязательство «воздерживаться от всякого насилия, от всякого агрессивного действия и всякого нападе­ния в отношении друг друга как отдельно, так и совместно с другими державами». По своему содержанию она совпадала со Статьей I советского проекта.

В Статье II (нейтралитет) была принята формулировка, отличная от формулировки советского проекта договора: если в советском проек­те соблюдение нейтралитета имело предпосылкой ситуацию, при кото­рой другая сторона окажется «объектом насилия или нападения со стороны третьей державы», то окончательный текст договора содержит лишь условие, что она должна стать «объектом военных действий со стороны третьей державы». Здесь германской стороне удалось настоять на формулировке, которая игнорировала вопрос о том, кто является инициатором «военных действий», и в которой квалификация любых «действий» других государств как просто «военных» лишала их объек­тивного определения (насильственный акт, нападение) и тем самым передавала такое определение на усмотрение заинтересованной сторо­ны. В этой формулировке особенно явственно отразилась особенность этого «соглашения о нейтралитете», которое должно было действовать независимо от характера войны.

Статья III советского проекта (вопрос о консультациях) была по желанию германской стороны[1233] разделена на две статьи —III и V. Первая из них была больше соотнесена с ситуацией войны, а вторая—с ситуацией мира: Статья III пакта о ненападении определяла, что «Пра­вительства обеих Договаривающихся Сторон останутся в будущем в контакте друг с другом для консультации, чтобы информировать друг друга о вопросах, затрагивающих их общие интересы». Консультации здесь не ограничивались, как это предлагалось в советском проекте, случаями «споров или конфликтов». Они должны были быть постоян­ными и потому служить предотвращению взаимного ущемления инте­ресов в момент военной экспансии.

Статья эта учитывала также (и прежде всего) пожелание Гит­лера, чтобы Советский Союз ни под каким видом — например, на основании своих прежних договорных обязательств в отношении Польши или Франции — не оказался втянутым в той или иной форме в предстоящий конфликт. Ему нужен был инструмент для оказания перманентного воздействия на своего нового союзника, в вассальной верности которого он еще не был уверен, и при необхо­димости установления мелочной опеки над ним. (Выражением этой заинтересованности Гитлера явились упорное настаивание герман­ской стороны на направлении в Берлин советской военной миссии и на аккредитации нового советского полпреда в Германии Шкварцева в последние дни перед нападением на Польшу. Во время польской кампании эта возможность постоянных консультаций принесла Гитлеру свои самые благоприятные плоды: одним из ре­зультатов было дружественное, лишенное всяких трений соприкос­новение соединений вермахта и Советской Армии в центре Польши. В ходе дальнейшей германской экспансии, в частности на Балканах, обязательство консультироваться — о чем неустанно за­являло Москве германское посольство — стало все чаще нарушать­ся и в конце концов полностью игнорироваться.)

Учреждение арбитражных комиссий, предусматривавшееся совет­ским проектом пакта о ненападении для устранения споров и конфлик­тов, применительно к случаю, который для Гитлера был единственно определяющим при принятии им решения пойти на заключение этого пакта, а именно к casus belli, представлялось слишком громоздким и не­рациональным с точки зрения затрат времени методом. Поэтому дан­ное предложение нашло отражение в Статье V и было явно предусмотрено для решения таких «споров или конфликтов», которые не поддавались разрешению в рамках текущих консультаций, но не­посредственно не мешали желательному ходу (военных) событий. На деле статья эта так и осталась «неработающей».

Новой была Статья IV. В ней нашло свое воплощение стремление германской стороны нейтрализовать СССР[1234]. Статья эта определяла, что ни одна из договаривающихся сторон «не будет участвовать в ка­кой-нибудь группировке держав, которая прямо или косвенно направ­лена против другой стороны». Формально она представляла собой дублирование содержащегося в Статье I заявления об отказе от при­менения силы. В «200-процентной безопасности», жажда которой сквозила в данной статье, на сей раз была заинтересована германская сторона: за этим стремлением добиться недвусмысленно односторон­ней советской ориентации стояла неуверенность Гитлера и Риббент­ропа в том, что Советское правительство, как неоднократно заявлялось, не рассматривает подготовленный к подписанию договор всего лишь как двусторонний оборонительный союз, как один из ком­понентов глобальной стратегии безопасности, которая включала бы также другие концепции, а именно концепции, предполагающие су­ществование и многосторонних оборонительных союзов. Гитлер пола­гал, что, заручившись подписью под этой статьей Молотова, он обеспечит прорыв любого кольца «окружения» вокруг Германии, — кольца, к числу создателей которого прямо или косвенно принадлежал бы и Советский Союз.

В двух аспектах эта статья не принесла Гитлеру никакой выгоды. С одной стороны, содержавшееся в ней определение окончательно нало­жило на Германию ограничения в ее отношениях с Японией — ее союзником и инструментом окружения СССР с востока. Антикоминтерновский пакт как группировка, непосредственно направленная против Совет­ского Союза, утратил свою сил у и, как заметил с веселой расслабленностью во время последовавшего за подписанием пакта обмена тостами Сталин, растаял вопреки стараниям лондонского Сити. С другой сторо­ны, советское представление о чисто оборонительном характере потен­циальных антигитлеровских союзов, несмотря на чрезвычайно широкое формулирование этой статьи, в сомнительном случае могло выдержать упрек в косвенной или прямой конфронтации с Германией. Правда, Советское правительство, учитывая особый характер психоло­гического состояния и военно-политической ориентации своего опасного партнера, на протяжении всего периода существования этого пакта сознательно не прибегало к подобной интерпретации. (Так, например, советско-югославский договор о дружбе от апреля 1941 г.не означал— как подчеркивал германский посол в Москве в докладе Гитлеру[1235] — со­здания направленной против Германии группировки, а представлял со­бой форму декларирования советских интересов на Балканах, к которой Советский Союз прибег при соблюдении предусмотренного в пакте о ненападении обязательства относительно проведения консультаций.)