Журнал «Если» - «Если», 1993 № 08

• Название: «Если», 1993 № 08
• Автор: Журнал «Если»
• Издательство: Московские новости
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1993
• ISBN: ISSN0136-0140

Клиффорд Саймак. Призрак модели «Т».

Олег Табаков. Не оглядывайтесь назад, или Интервью без ностальгии.

Гордон Диксон. Полуночный мир. Повесть.

Андрей Подольский. В этом безумии есть система.

Реджинальд Бретнор. Госпожа Пигафетта очень хорошо плавает.

Р. А. Лафферти. Вначале был костыль.

Александр Кабаков. Только не надо знамен!

Станислав Лем. «Les robinsonades».

Роман Белоусов. Преступник найден. Было ли преступление?

Джек Вэнс. Когда планета сошла с ума.

Александр Борунов. Анатомия риска.

---

Следствие по делу рукописей длилось около трех лет. Пользуясь современными научными методами и имея в своем распоряжении новейшее техническое оборудование, исследователи медленно, но верно продвигались вперед.

Удалось обнаружить довольно много промахов, изобличающих авторов мистификации. Наконец установили главное: текст рукописей — Краледворской и Зеленогорской — написан на палимпсесте, то есть на пергаменте, с которого соскоблили прежний и нанесли новый, якобы более старый, чем уничтоженный, текст. Это означало, что КЗР не являются древним памятником, а созданы в более позднее время, то есть это мистификация, талантливая, даже гениальная, но подделка.

Тайны больше не существовало. И пятеро энтузиастов, пятеро упорных литературных детективов, разошлись по домам с чувством выполненного долга.

Святой обман?

Здесь возникает нравственная проблема. Может ли неправда, в данном случае литературная подделка, служить возвышенным идеалам, задачам национального возрождения? И можно ли в таком случае признать ее piaf raus — святой ложью и оправдать?

Еще в прошлом веке русский академик В.И.Ламанский писал по поводу «Краледворской рукописи», что такого рода подделки и обманы были стимулом национальных, даже, можно сказать, революционных мечтаний ускорить во что бы то ни стало подъем народного самосознания. Но, говорил он, нравственные цели не достигаются безнравственными средствами.

В кратком рассказе эта история выглядит почти заурядной. Но ведь из-за рукописей шла чуть ли не братоубийственная война, совершались самоубийства и даже убийства. А с другой стороны, в чуде возрождения в прошлом веке чешской культуры, словесности, Краледворская и Зеленогорская рукописи сыграли выдающуюся роль. Они словно проложили фарватер, по которому впоследствии пошло развитие отечественной поэзии с ее идеями борьбы за свободу, национальную самобытность и гражданственность. Может быть, это прозвучит парадоксом, но, несомненно, за двадцать лет до К.Г.Махи у чехов возникла великая поэзия. Да только ли поэзия! Вспомним созданные на их тему произведения Сметаны, Дворжака и Фибиха, картины и скульптуры Манеса, Алеша, Мыслбека…

Так что далеко не все однозначно в этой драме.

Мне посчастливилось увидеть уникальные манускрипты, подержать их в руках. Они хранятся в специальном сейфе подземного хранилища Национального музея, что на Вацлавской площади в Праге.

Осторожно беру в руки небольшие листки, и как-то не верится, что держу те самые уникальные странички, чья драматическая судьба превосходит иной роман.

Впрочем, я несколько удивлен. Какие они маленькие. Хотя и знал их формат (10x8 см), но, казалось, размером они должны соответствовать своему историко-литературному значению. Исписаны листы мелкими, словно пожухлыми, бледно-кирпичного цвета буквами без разделения на слова, характер письма книжный, готический.

— Не часто доводится показывать этот уникум, — говорит хранитель архива. — Стараемся не беспокоить рукописи. Последний раз, если не ошибаюсь, пришлось их потревожить несколько лет назад, когда проводилась экспертиза.

Интересно было узнать и мнение литературоведов, их отношение к проблеме КЗР.

Хотя рукописи и мистификация, заявили ведущие научные сотрудники Института чешской и мировой литературы, роль, которую они сыграли в культурном развитии страны, в особенности в первый период национального возрождения, отрицать не приходится. Своего рода историко-литератур-ный парадокс: подделка способствовала благородной идее.

В первый период национального возрождения отсутствие в чешской литературе древних произведений, которые бы свидетельствовали о самобытности народа, воспринималось как подлинное национальное несчастье. Неудивительно, что в этих условиях нашлись энтузиасты, которые пожелали восполнить этот пробел любыми средствами Эти люди были молоды, но, несмотря на возраст, обладали первоклассной для того времени филологической подготовкой. Преисполненные романтического порыва, они отважились на подлог во имя, как им казалось, «святой идеи». То, что произошло позже, они не могли предвидеть, а именно — травлю националистами всякого объективного исследователя, пытавшегося раскрыть истинный характер рукописей, когда они уже сыграли свою роль и когда стало невозможным «терпеть ложь и попустительствовать ей в науке».

Что касается лично Ганки, то он, как никто, был подготовлен к роли мистификатора — прошел школу известного ученого И.Добровского, общался с другими видными филологами, знал старочешскую письменность, владел русским и сербохорватским языками, переводил, писал стихи.

* * *

На вышеградском кладбище (точнее сказать, некрополе деятелей чешской культуры) я пытался отыскать могилу Ганки. День выдался пасмурный, дождливый, на Вышеграде и самом кладбище было безлюдно. Я бродил меж надгробий со знакомыми именами: Ян Неруда, Вожена Немцова, Миколаш Алеш, Карел Чапек, Сватоплук Чех, Бедржих Сметана… Памятник Ганке расположен недалеко от стены готического костела святых Петра и Павла, почти рядом с входом на кладбище. На надгробии надпись: «Народ не погибнет, пока жив его язык». Над ним раскинула ветви старая акация, тщетно пытаясь укрыть от непогоды.

«Пушкин решительно поддался мистификации Мериме, от которого я должен был бы выписать письменное подтверждение, чтобы уверить Пушкина в истине пересказанного мной ему, чему он не верил и думал, что я ошибаюсь. После этой переписки Пушкин часто рассказывал об этом, говоря, что Мериме не одного его надул, но что этому поддался и Мицкевич. — Значит, я позволил себя мистифицировать в хорошем обществе, — прибавлял он всякий раз».

Из письма С.Соболевского Н.Логинову.

Результат

Джек Вэнс Когда планета сошла с ума

Реликт крадучись спускался по склону утеса — нелепое изможденное существо с испуганными глазами. Он передвигался судорожными рывками, стараясь держаться в каждой пробегающей тени, укрываясь за любым сгустком темного воздуха. Временами он опускался на четвереньки, голова его чуть ли не касалась земли, и тогда он становился похож на неуклюжего зверя. Достигнув подножия, он прилег за кучей валунов и осторожно выглянул из-за нее.

Равнина расстилалась перед ним, как истлевший бархат: рыхлый, черно-зеленый, мятый, испещренный пятнами цвета ржавчины. Вдали поднимались невысокие холмы, бросая с плоских вершин пламенные отсветы на мутный, желтовато-белесый купол, покрытый, как старое матовое стекло, сетью еле заметных трещин.

Это было небо нынешней Земли. В центре равнины бил фонтан жидкого камня, застывающего ветвями черных кораллов. Неподалеку какие-то серые предметы совершали загадочные эволюции, непостижимые, но таившие в себе некую неведомую целесообразность: сферы превращались в пирамиды, вдруг возникали соборы с башнями и высокими острыми шпилями, и внезапно, как финальный аккорд, все рушилось, завершаясь хаотическим нагромождением кубов и призм.

Впрочем, Реликта это нисколько не интересовало, просто на равнине водились растения, которые иногда годились в пищу, и за неимением лучшего ими можно было утолить голод. Они лезли из земли, покрывали парящие в воздухе водяные подушки, окружали скопления тяжелого черного газа. Растения — бесформенные комки слизи, пучки сухих острых колючек, длинные стебли с уродливыми листьями и чахоточными цветами, водянистые бледно-зеленые клубни — непрерывно менялись, и Реликт имел серьезные шансы отравиться сегодня тем, что вчера не причинило ему вреда.

Он осторожно попробовал ногой плоскую стеклянную поверхность равнины, выглядевшую как уходящая вглубь разборная конструкция из красноватых и серо-зеленых пирамид. Земля сначала приняла его вес, потом вдруг с чмоканьем и хлюпаньем начала засасывать, словно болото. Реликт в ужасе подался назад и с облегчением ощутил под собой камни, которые в данную минуту оказались твердыми и не растеклись под ногами.

Его терзал голод. Он не мог уйти без пищи. Снова спрятавшись за кучей валунов, он внимательно исследовал равнину. Поблизости появились двое Новых. Они играли, скользя и подпрыгивая, танцуя, принимая немыслимые позы. Если они подойдут поближе, можно попытаться убить одного. Новые чем-то напоминали людей и потому считались хорошей пищей.

Он ждал. Долго ли? Коротко? Время нельзя было ни измерить, ни ощутить — эта категория не имела смысла. Солнце выдохлось, угасло, естественная цикличность мироздания перестала существовать, а с ней утратили смысл и сами понятия причины и следствия.

Но так ведь было не всегда. Реликт сохранил смутные воспоминания о днях, когда в мире торжествовали система и логика. Человек господствовал над природой в силу одного-единственного обстоятельства: он сумел осознать, что все происходящее имеет причину, которая, в свою очередь, является следствием другой причины. Следуя этому закону, он покорил мир. Человек наслаждался плодами своего всевластия, полагая его вечным. Казалось, ничего более и не требуется. Люди могли жить в пустыне, в горах, в городе и в лесах — природа не ограничила их рамками какого-либо определенного места, ибо Закон действовал везде с равной силой. Человек не сознавал своей уязвимости, поклоняясь логике и разуму, способным все объяснить, взвесить и измерить.