Валерий Лобачев - И печатью скреплено

• Название: И печатью скреплено
• Автор: Валерий Лобачев
• Жанр: История

---

Мера

Лодью сняли с повозки. Первой завели в нее белую лошадь эпарха, затем арабскую кобылку доместика Романа и две печенежские лошадки. Четыре лошади стояли в ряд, смотрели в северную сторону.

- Девяносто шесть номисм. Двадцать четыре тысячи серебряных гривен. По двенадцати гривен на лодью. - Стратимир махнул рукой черниговскому купцу. - Выводи коней на землю!

Арабская кобылка коротко ржанула.

Подслушанное у дворца

Гуннар, прохаживаясь в карауле, говорил напарнику:

- У нас на родине хорошее правило: не спеши с местью. Не поторопились ли славяне? Пришли бы через два года, следующим летом - год без константинопольской торговли, большой убыток! - воины были бы вдвое злее! Город бы не отделался так дешево...

Этериарх, проходя мимо, буркнул под нос:

- Опять сплетни...

Купцы

(из записок Абу Халиба)

"В мире не так много известных дорог. Повстречавшись на одной из них, два человека вполне могут, спустя время, увидеться на другой. Звезды, двигаясь по небу, раз в сто лет встречаются в одном и том же месте. Люди, склонные к странствиям, могут встречаться в разных точках земли. Несколько лет назад в Итиле* я узнал одного русского купца. Он приплыл туда из самых дальних пределов Руси, из Новгорода, то есть "нового города", что стоит почти у самого Моря Варягов. Русь - страна загадок, и не стоит удивляться, что "новым городом" зовется у них один из самых старых и сильных городов. Человек этот, судя по всему, был очень похож на свой родной город. Почтенных лет и немалых знаний, он мог бы называться мудрецом, но занятия торговлей и иными делами оставили размышлениям в его жизни не очень много места. Однако разве узор, что идет по периметру ковра, менее ценен для нас, чем рисунок, вырастающий из его сердцевины?..

_______________

* И т и л ь - город в тех местах, где нынешняя Астрахань.

Этот человек нашел меня в Константинополе, ибо он был в войске князя Руси, а затем среди тех, кто осматривал товары ромеев, предназначенные славянам по установленному миру. Новгородец предложил мне обмен: тайну на путешествие. Тайной должно было стать то, что я возьму его деньги и закуплю для него у известного константинопольского торговца Бакуриани небольшую партию дорогого оружия, мечей и кинжалов, украшенных драгоценными камнями, отделанных золотом и серебром, ибо ромеи никогда не продавали оружие славянам, а в эти дни об этом было бы неумно даже мечтать.

В обмен на совершение этой тайны он предложил мне путешествие в своей лодье через всю Русь до самого Новгорода, где обещал поселить в своем доме на столько времени, сколько я захочу, а затем, когда я пожелаю плыть дальше, он устроит меня в надежный купеческий караван, идущий туда, куда пожелает мое сердце, и все это также за его счет. "Уверен ли ты, что мне нужно в твой город?" - спросил я его. "Я уверен, что ученый странник, каков ты есть, захочет понять то, что здесь увидел, - сказал он про осаду славянами Города. - А понять это можно, только увидев своими глазами Русь от Киева до Новгорода".

Я решил, что тайна и путешествие стоят одно другого и торг выгоден. Я, однако, усомнился, легко ли мне будет преодолеть Русское море в небольшом корабле, не имея к тому привычки. Но он сказал, что круглые просмоленные корзины, в каких пускаются по реке рыбаки моей родины, управляясь с течением всего лишь длинным шестом, еще менее похожи на большой корабль, чем его лодья, и мы заключили уговор об обмене тайны на путешествие.

Удивило же меня только одно: как новгородец угадал, что с этим предложением ему нужно подойти именно ко мне. Ведь он не мог знать, что я сам собирался в тот день к Бакуриани, чтобы купить себе кинжал. А поскольку мой антиохийский клинок купил сам василевс, я мог, не вызывая лишних разговоров, купить и небольшую партию дорогого оружия. То, что обо мне уже знали во дворце, вполне объясняло это приобретение. Еще в Итиле я поражался тому, как русские купцы верно находят пути и случаи удачи. Я не могу объяснить это долгим расчетом - славяне еще менее склонны рассчитывать, чем варяги. Но солнце само выбирает, какому народу светить в тот или иной век, и сейчас посылает сильные лучи славянам, а они умеют видеть этот свет.

В тот же день на улице Меси я говорил с одним из стражников-варягов по имени Гуннар. Он остановил меня, поймав за халат, и я было решил, что он выследил мою с новгородцем тайну. Но он попросил только растолковать, зная мою ученость, что означает фраза "погасить свет месяца сердцем", ибо он слышал, как Бакуриани говорил мне: "Еще вчера, глядя на то, что творится в Городе, я хотел погасить свет месяца сердцем. Но теперь вижу, что месяц, знак Ромеи, не пойдет на убыль. Славяне думают о торговле больше, чем другие варвары, а торгуя, можно лишиться разума, но нельзя потерять жизнь". Я объяснил варягу, что "погасить свет месяца сердцем", значит в лунную ночь, когда клинок отражает желтый свет, поручить кинжал своей груди так глубоко и верно, чтобы только на рукояти остались плакать серебряные чеканные искры. Фраза понравилась варягу своей красотой. Эти люди Севера умеют слушать поэзию; должно быть, потому, что, как говорят, в их краях часто бывает холодный дождь, похожий на осколки хрусталя, а над Морем Мраков вспыхивает звездный шелк. Но варяг не смог постичь, зачем Бакуриани хотел погасить лунный свет собственным сердцем...

Затем этот Гуннар рассказал мне историю своего друга, тоже стражника и варяга, который в дни осады Города был предан одним ромеем, подобран славянами, выкуплен другим ромеем, а потом третий ромей погубил его. Гуннар не понимал, каков смысл этой судьбы. Я сказал: "Его судьба прошла четыре колена, то есть законченное число превращений. Это значит, ее нельзя было изменить, но можно сделать из нее уроки. Первое, что стоит запомнить: споры ромеев и славян не полезны варягам. Второе: нельзя дважды войти в одну и ту же воду, а твой друг, выйдя на берег из бурного потока, ступил обратно уже в огненный ручей и сгорел. И третье: как написано на кинжале, что купил у меня василевс, "все солгут, скажет правду только клинок".

Я подумал, но, конечно, не сказал варягу, что иногда клинки тоже молчат, как сейчас, например, оружие, купленное мною у Бакуриани, верно хранило нашу с новгородцем тайну. Но это неудивительно: эти клинки еще не были оружием, они пока что еще оставались товаром, а товар умеет молчать".

Сделки продолжаются

В тот же день Стратимир заключил с эпархом еще более удивительный договор, чем новгородец с Абу Халибом. Воевода попросил, чтобы на русских лодьях отпустили в Киев одну из константинопольских киноний строителей.

- Этого еще не хватало! - откровенно разозлился эпарх.

- Не хватает статуи на ипподроме, - поправил его Стратимир, - а строительных киноний в Городе хватает.

- При чем тут статуя!

- Я знаю, где она, - Стратимир хитро прищурился.

- Не может этого быть! - эпарх просто не верил, что воевода может быть осведомлен в делах Города более, чем он. - Но если будет Прекрасная Елена, будут тебе и каменщики!

- Только уговор: ты отпустишь с нами не такую кинонию, которая уже в третий раз строит один и тот же дом...

В Константинополе был закон: если дом начинал разваливаться, не простояв десяти лет, те, кто его строил, делали всю работу заново, но уже бесплатно.

- Другие в твой Киев не поедут!

- Недавно, - сказал Стратимир, - в одной из киноний судили каменщика за убийство. По законам Города кинония должна теперь быть распущена, хотя остальные ни в чем не повинны. Так пусть они поедут со мной на Русь, а в Константинополе не будет безработных бродяг.

- Судили! Но не за убийство, а за поджог! - Эпарх был уязвлен тем, как много знал Стратимир. Он не подумал, что воевода сказал про преступление наугад. - Но я же сказал: если только будет Елена!..

Эпарх не предполагал, что статуя находится не в Городе, а чуть за его пределами, в чем и была удача Стратимира...

Сосуд

Фома, логофет дрома, не спал в эти дни и всю ночь писал:

"...Отношения между народами текучи, как вода или любая другая жидкость. Они требуют соответствующих сосудов, чтобы они, хоть на время, могли обрести постоянную форму. Такие сосуды - договоры между народами.

Но если варвар пользуется привилегиями в великой стране, надо ли еще этим привилегиям придавать безусловную форму законов?.."

Фома не хотел заключать письменный договор с Русью. Пусть уходят, а там видно будет. Между Ромеей и Русью есть еще печенеги - не заслонят ли одни варвары от претензий других?..

Поутру Фома отдал слуге странное приказание - принести кувшин вина (само по себе странно в такое время), но глиняный кувшин (да где его взять-то во дворце среди обилия драгоценной посуды?..). Когда кувшин прибыл к Фоме, он жестом пресек попытку слуги налить вина в золоченый кубок, а сам взял в руки дешевый сосуд и бросил его на пол.

Вино разлилось, а кувшин почему-то не разбился, только у горлышка откололся небольшой плоский кусочек. Сосуд был цел, а Фома, и без того измучившийся и усталый, стал совсем мрачен.