Антон Санченко - Вызывной канал

• Название: Вызывной канал
• Автор: Антон Санченко
• Издательство: Пересвет
• Жанр: Морские приключения
• Год: 2003
• ISBN: 966-7505-38-3

Большинство рассказов из этой книги можно найти в сети. Однажды один из них даже выиграл конкурс сетевой литературы "Тенета-2002". В книге они лишь собраны под одной обложкой и сопровождаются предисловием Виктора Сильченко и словариком морских терминов. То есть — на любителя бумажных носителей.

После выхода книги из печати были замечены следующие особенности:

* У неё ужасно пачкающаяся обложка, которую необходимо сразу же чем-то обернуть. Полиграфисты слишком буквально восприняли желание автора отобразить пачку "Беломора".

* Она на скобочках и не рассыплется после первого прочтения.

* Она заставляла безудержно смеяться заключённых в камере херсонской тюрьмы капитанов, которые ожидали суда за совершенную аварию на транспорте.

* У женщин, которые неосторожно начинали читать рассказ "Херсон-Батуми" с поставленным на огонь чайником, чайники выкипали сгорали, даже если были со свистками.

* Один её экземпляр обошел вокруг мыса Доброй Надежды.

* Она писалась около десяти лет действующим моряком, а не филологом.

* Карта на обложке — не в проекции Меркатора, и запрещено использовать её для навигации, хотя у моряков и бытует поговорка "идём по пачке Беломора".

---

Бог ты мой, ну зачем мне так важно, что скажет матрос Серёга? Что со мной, — и со мной ли? — только два проходимца. Все уже меня бросили. Даже ты. Маячок мой. Моя тихая гавань, где всегда мне бывали рады.

Ладно. Утрёмся. В Одессу. Всё по новой.

Никогда я не разбогатею. Слаб, чтобы переступить через сантименты. Таким никогда не везёт. И богатство не дарит им радости. Если вообще хоть кому-то способно хоть что-то дарить. Дарить, это что — даром?

Почему мне так важно, что два года я не смог написать ни строки?

***

Я только сейчас понял, что занимался-то просто привычным делом: кормил войну. И уже не за семью морями, на другом берегу нашего моря.

Сколько, вернувшихся с тех неизвестных воен пацанов-футболистов с обгоревшими под тропическими пилотками ушами так же как я занимались привычным делом? Только привыкли к другому. Убивать, чтобы не быть убитым. За деньги и даром. И ещё — защищать свою родину. Даже от — Родины. Мне судить их? Мне — тыловой крысе?

Помню лекцию капвторанга из политотдела эскадры. Англичане обычно делили колонии не по границам. Просто как им удобно было. Англичане ушли — и везде разгорелись войны. И здесь восьмой год делят полоску земли вдоль Евфрата.

Бумеранг. Но ведь мы — не Томми.

А Батуми — совсем не колония.

Ещё три года назад здесь жили гораздо лучше, чем в Лондоне и Бирмингеме.

Но — до чего всё похоже. Пыльные пальмы вдоль набережной. Бредут по дорогам коровы навстречу грузовикам. Ездят здесь по туземным правилам." Кому надо — объедет,"- главное. И мальцы в порту не ныряют за брошенной в воду монетой лишь потому, что монеты давно обесценились, а бумажек никто не бросает. Зато они первыми, по якорь-цепи, проникают на подошедшее судно и первыми, до всех таможен и портовых властей, задают главный туземный вопрос:

— Что привёз?

Мы возили муку, и сахар, и масло, и мыло, и яйца, и коньячный спирт, и сыр в бочках. Дожились: в Грузию — со своим коньяком и своим сулугуни. Если б не племя базарных торговцев, привыкших ещё при советах возить мандарины в Архангельск, Амдерму и Воркуту, Грузия умерла б с голоду. И гуманитарии Бонна, пожалуй, и не заметили бы. Они больше переживали, что проголодается Ельцин и нажмёт на красную кнопку: кормили Москву из армейских запасов Западного Берлина.

У базарных — свой образ мыслей:

— Дураки, — говорят, — воюют. Умные делают деньги. Всё во время войны дорожает.

Интересно, с каким наваром кормили морские гёзы осаждённые Нидерланды? Тоже с тройным, как минимум? Что-то скромничают историки. Нет ни строчки в учебниках, что в осаде всё дорожает.

Кроме жизни. Грузинские женщины от рождения носят траур. Всегда в чёрном. Но мать погибшего отличишь и среди сотни чёрных косынок. По глазам и по фотографии сына — на груди в траурном банте. И прохожие целуют им руки.

Жизнь дешевеет. На улицах после восьми — повымерло. И слышны одиночные выстрелы вперемешку с воем собак. А ведь война — за горами. Семь часов полным ходом, как минимум.

В порту на ночь не остаются. Все выходят на рейд. Орудует банда в чёрных масках и с автоматами. Зачищают сейфы, как докеры трюм.

Все официальные лица с пистолетами ходят по улицам. С автоматом — значит не меньше, чем прокурор.

Бегут из осады беженцы. Но — кавказские. Все на машинах и с семьями. Больше греки, армяне и прочие русские. Сейнера берут их на палубу. Нидерланды спасли морские разбойники. Грузию — браконьеры, тюлькин флот. История повторяется. Но никто ничему не учится.

У вояк тоже — эвакуация. Стоит у причала транспорт. "Баскунчак". Вот так встреча. Штабное судно Восьмой Тихоокеанской. Раз этот здесь — значит всё правда.

Колония. Эвакуация. В Персидском как-то не думалось, что на вертолётной площадке отлично становятся фуры с чаем и с мандаринами. Фрахты они нам сбивали…

По рынку бродят солдаты армии метрополии: лопоухие, в летних тельниках. Роются в колониальных товарах перед отправкой на родину. Хороший подарок милахе. А эта вот шаль — для мамаши.

А ведь они — не взрослеют. Десять лет назад, в Эфиопии, они были моими ровесниками. Я стал старше на десять лет. А они — по-прежнему пацаны с обгоревшими под южным солнцем ушами.

Бумеранг. Возвращаясь на родину, колониальные воины несут семена на подошвах сапог. Прорастут где-то в Ольстере. И всё равно — победитель вернулся домой, или проигравший сражение в Африке.

Когда крались мимо Сухуми, и за полста миль от берега полыхали зарницы залпов. "Грады", "шилки" и прочие модернизации бомб гросс адмирала Нахимова.

А у Рэнки там — брат и родители. Воюет ли брат? Поставят ли ему памятник на медяк, что найдут в кармане убитого? Мародёры и похоронщики тоже любят войну. Мы — не дикари.

Поставят ли памятник тому адмиралу, который планировал высадку пацанов из морпеха грузинам в тыл? "Без объявленья войны… Внезапно…Конфисковали тяжёлые вооружения…" А они артиллерией только и держались против чеченцев. Бумеранг. Морпехи теперь — в Чечне.

Воткнут ли пропеллер в могилу тем лётчикам, что за деньги бомбят обе стороны? Кто заплатит, тот с авиацией. Не видать с вертолёта ночью, что обстреливаешь сейнер с беженцами, а не подводную лодку грузин с ядерными боеголовками?

Нет, Левон, я — не русский. И этим горд. Я уже ненавижу их Третий Рим, как болгары не любят Второй.

— Я кричал Шеварнадзе, что он предал нас, когда он обходил позиции! Я не стал отдавать орудия. Я вернусь ещё, дайте срок.

Левон уже год живёт всей семьёй в гостинице. Он — директор завода, строитель. Он всегда не любил торговцев, но приходится вот торговать: сахар, мука, сулугуни, мандарины, лавровый лист, водка. Заботы о хлебе насущном. Он и в тире стрелять не любил, но вот пришлось воевать. Он командовал батареей. И дворник станет гусаром, когда война докатилась уже до второго подъезда.

— Звонил недавно соседу. Телефон-то остался прежний. Жалуется: очень наглый живёт в твоём доме теперь, оттяпал кусок огорода. Себе звоню. Говорю ему, давай квартирант, оттяпай ещё у соседа слева. Я вернусь и поблагодарю.

— Эх, мужики, что вы гробитесь за копейки? Заверните в Сухуми, за наши головы абхазы отвалят вам больше. Гия, правильно я говорю?

— Нет, нам честный клиент дороже. Те заплатят ещё ли? Или к стенке поставят? "Спартак" вон нашли в Сухуми. Стоит в порту без команды. А все думали — утонул.

***

Ну вот, всё наладилось. Не прошло и двух лет. Есть нормальные, из тех что не кинут, клиенты. Капитаном теперь — Барышевский. И команда — не воры и пьяницы. Все свои. Из тех, кого знал сто лет — ещё в Персидском заливе. Заняты привычным им делом: без геройства пройти войну ночью.

Сладкую парочку и не видим: один половинит взятки, второй нами везёт контрабандный свой сахар. Все довольны, смеются.

Только ты вот меня не любишь.

Почему? Появились деньги. Я — сильный. Я — выстоял там, где другие сломались. Я из ничего сделал деньги для себя и семи друзей. Все сидели б сейчас без работы, если б не я. Я, я, я!..

Только вот тебе это "я" противно. И не спешит оно в тихую гавань. И над другими ещё потешается.

Кирилл каждый вечер готов срываться и ехать. Разговоров всех — лишь об Ольке и о малом. Её и зовут как тебя. И всё так похоже на нас, когда были мы помоложе, чуть-чуть по течению выше, и я готов был цепляться зубами в крыло самолёта, чтобы на два выходных, но вернуться к тебе, Маячок.

Слушай, а если б не эти выходные, не было бы нашей Барби?

Куда всё ушло?

— Кирюха. Зарплату проездишь.

— Подожди Кирилл, будет всякое, — я ж куда умудрённей и опытней, могу поучать зелёных, и до первых размолвок не доживших, из училища — в молодожёны, как меня, шутя, поучают старые моряки:

— Всё нормально. По графику. Настоящий моряк обычно женится дважды. Второй раз — счастливо.

А ведь точно. Из тех трёх курсантов, которых кормила ты докторской перед КПП училища, соблюдают график все трое: один просто ушёл от жены, второго жена просто выгнала, третий… Да, об Андрюхе — потом.

Поучитель мой тоже просто узнал, что полгода уже, как разведен, и жена с другим живёт в Польше. Вернулся из рейса — пусто. Квартира продана. Гараж и машина — остались. Всё по-честному.

Рейс был прогарный. Стоял под арестом в Африке. Продал машину, живёт в гараже. Ты Уруса, должно быть, помнишь. Мы ходили к нему, когда он был в гипсе. Ты ещё возмущалась: стоишь в порту всего день, а жену в какие-то гости тянешь. Может быть, и жену его вспомнишь. Нынче — пани уже, оказывается.

Может есть этот график, этот порог?

Может есть, только не для меня.

Потому что хочу — тебя одну. Чем приворожила ты меня, ведьма моя? Что подсыпала в чашку и что нашёптывала? Никак от чар не избавиться.

***

Смейся. Пробовал — не получается.

В Ялте. Ещё в шоколадный год.

Пляж, безлунная ночь, волны плещутся. Рядом — голая девка какая-то. Водолазы с буксира сочинского удружили. Мол, выручи. Перебор получился с девками. Дарим, как представителю братского судна. Водка — в нагрузку.