Антон Санченко - Вызывной канал

• Название: Вызывной канал
• Автор: Антон Санченко
• Издательство: Пересвет
• Жанр: Морские приключения
• Год: 2003
• ISBN: 966-7505-38-3

Большинство рассказов из этой книги можно найти в сети. Однажды один из них даже выиграл конкурс сетевой литературы "Тенета-2002". В книге они лишь собраны под одной обложкой и сопровождаются предисловием Виктора Сильченко и словариком морских терминов. То есть — на любителя бумажных носителей.

После выхода книги из печати были замечены следующие особенности:

* У неё ужасно пачкающаяся обложка, которую необходимо сразу же чем-то обернуть. Полиграфисты слишком буквально восприняли желание автора отобразить пачку "Беломора".

* Она на скобочках и не рассыплется после первого прочтения.

* Она заставляла безудержно смеяться заключённых в камере херсонской тюрьмы капитанов, которые ожидали суда за совершенную аварию на транспорте.

* У женщин, которые неосторожно начинали читать рассказ "Херсон-Батуми" с поставленным на огонь чайником, чайники выкипали сгорали, даже если были со свистками.

* Один её экземпляр обошел вокруг мыса Доброй Надежды.

* Она писалась около десяти лет действующим моряком, а не филологом.

* Карта на обложке — не в проекции Меркатора, и запрещено использовать её для навигации, хотя у моряков и бытует поговорка "идём по пачке Беломора".

---

Настигнет, и тут же уйдёт, перекатившись, как волны. Я просто пойму, что вопреки всем трудным дням, и холодным ветрам на аэродромах, просто — Хочу тебя.

Бог мой, сладкая моя жёнушка. Благодарен буду даже самому гневному Богу только за то, что вот уже десять лет каждый день и каждую ночь я

Хочу тебя.

Какое это счастье, и какая мука — десять лет, день в день, познавать одну единственную во всём мире женщину, но так до конца и не знать. И пусть Всевышний простит, когда я скажу ещё одну правду:

— Когда я с тобой, мне не нужен бог.

Он — простит. Если б он не хотел, чтоб вкусили мы от этого плода, он бы просто выкорчевал то дерево.

Бог — простит. А Стругацкие не обидятся.

Бог мой, тёплая моя жёнушка, рядом с которой даже пророку Ионе было бы не страшно жить в этом Содоме с Гоморой, наступившем по окончании света.

Не знаю, сколько ещё предстоит проплыть нашей лодке, и далеко ли осталось до устья нашей Реки. Не знаю уже, кто гребёт, а кто правит в ней.

Я благодарен жестокому Богу уже за то, что мы до сих пор живы, и до сих пор — рядом, и — уже не одни в этой лодке. И каждую последующую милю Реки готов отмечать крестом на берегу во славу его, как делали и поморы, и португальцы, продвигаясь вдоль берегов в неведомое.

К счастью, я не пророк.

Не преследует меня гневный Бог, чтобы шёл я куда он прикажет, и нёс его слово.

Мы всего лишь плывём в нашей лодке вдоль пустынного берега, и читаем надписи на почерневших крестах.

Одна из них:

Бороздящие море вступают в союз со счастьем.

Ибо море есть поле надежды.

M/V SURSK/3FZW5

1996.

"Невыносимо жить без дельфинов…"

Невыносимо жить без дельфинов.

Годами, десятилетиями на суше. Тычась в берега, как в стенки камеры. От этого можно спятить.

Пусть на твою только что пригнанную с Фарерских островов тачку упал телеграфный столб;

Пусть сын-балбес стащил из бумажника двести баксов и купил игровую приставку «Денди» вместо того, чтобы зубрить бином Ньютона;

Пусть возгорелся и сгорел синим пламенем твой курень на Сухом лимане;

Пусть упали мировые цены на сало, доллар упал, скакнула марка, в общем — ты разорен;

Пусть тебя преследуют неудачи и долги, разыскивают алименты и интерпол, а импотенция не лечится даже пантокрином из собственных рогов;

Пусть жизнь — одна сплошная, как рана, и черная, как дыра, полоса — все нипочем, пока можешь сплюнуть под ноги, хлопнуть дверью и выйти вон с осточертевшей земной тверди.

Не в запой и не в петлю — выйди в море. Ощути ногой и нутром, как ходит палуба. Стань у борта. Всмотрись в лазурную зыбь. В пенные усы под форштевнем и сполохи солнечных зайчиков на волне. И они появятся.

Обязательно появятся, легки на помине.

Вынырнут стаей из толщи вод.

Примчатся торпедами.

Прискачут мячиком, вонзая в волну веретенообразные упругие тела. Будут мчаться перед самым носом судна, выпрыгивая, изгибаясь и кувыркаясь, рискуя получить штевнем по заднице.

Канальи! Бестии! Сучьи дети!

И как удается им вот так вот, играючи, мчаться наперегонки с табуном железных коней, громыхающих в машинном отделении?

Без пыханья задыхающихся клапанов, стука поршней, без дыма и копоти из труб, без надсадных вибраций винта. Без исходящих потом кочегаров у топок. Двенадцать узлов играючи. Лёгко. Даже не заметишь движений хвоста.

У дельфинов высокие сократовские лбы, хитрый прищур, и улыбка на все тридцать два, или сколько у них там, зуба. У дельфинов не оскал, а

именно улыбка. Не резиново-американская: «С-ы-ы-ы-р!». Натуральная, скоморошья. Острые зубы не кажутся хищными. Хотя те же акулы, машины для убийства с шестью рядами зубов, предпочитают с ними не связываться.

Под сократовским лбом дельфины прячут уникальный свой разум. Мозг дельфина больше и совершеннее человеческого. Они, например, могут спать, ни на секунду не прекращая движения, попеременно отключая полушария мозга. Решать навигационные задачи и размышлять о жизни одновременно. Судя по веселому нраву, большинство дельфинов придерживаются эпикурейской школы. Хотя попадаются среди них и стоики, не без того.

Не даром древние эллины, народ моряков и философов, признавали в них равных, называя морским народцем.

А голландцы, народ Моряков и негоциантов, знали, что Большой Халль, демон лютой тоски, преследующий моряка в океанском плавании между тропиками Рака и Козерога, бежит как черт от ладана, стоит хотя бы одному дельфину появиться у борта заштилевшего парусника.

Вот они! Появились! Ясно вижу! Право десять! Вот бестии! Прохвосты! Еще насмехаются, клоуны!

Перевожу с дельфиньего на человеческий:

Да, не везет тебе. Да, жизнь — копейка, злодейка судьба. Но — take it easy, дружок, take it easy.

Будь проще, и к тебе потянутся люди и другие дельфины. Do you read me?

— Roger, — отвечу по-гречески с филиппинским акцентом.

M/V KONKAR THEODORA/3FZMN

не позже 1998

ПРОЛОГ 1986

Книга написана давно.

Задумывалась она еще раньше, и такое впечатление, что вообще не этим автором.

Много воды утекло. Автор уже не только материться разучился, но и третий тост забывает правильно пить. Последний рейс — тысячелетие назад.

И уже четыре года простираются перед ним кривые пыльные окольные тропы.

А море — не высохло.

Обидно, но что поделаешь. Не внутреннее, не Аральское оно. Приходится делиться.

Книга эта с самого начала задумывалась долгой и нудной, как собачья вахта. Так что автору некого винить, если читатель не добрался до этой страницы. Как некого винить в том, что главного рассказа он так и не написал. И уже не сможет. Как та змея, пережившая свой яд.

Но безвыходных ситуаций автор не признает. Прологом он запасся еще в годы стажерской юности, а вместо эпилога он что-нибудь да придумает.

МАКСИМКА ИЗ МОМБАСЫ

Такие сюжеты называют бродячими. И считают, что все они уже есть в Библии. Но если задуматься, Станюковичу удалось написать не просто небиблейский, а отрицающий Библию сюжет.

Пророка Иону корабельщики выбрасывали за борт, а Максимку — наоброт спасали.

Мальчик (Давид) подружился с добродушным великаном — пьяницей Голиафом — и даже спас его.

Кстати, ты знаешь, что Станюкович стал писать морские рассказы через двадцать лет после того, как в ужасе сбежал с флота? И дядя-адмирал ничего поделать не смог.

Из вахтенного трепа со старпомом Серегой.

Когда-то я поклялся страшной клятвой, что впредь буду писать лишь о том, что видел своими глазами. Моряку поверить — себя обмануть.

Сами приплатят, дай только приврать. Ну хоть самую малость.

И гуляют по промыслам, переносятся с судна на судно совсем уж невероятные истории, в которых, если разобраться, ничего невозможного нет. Скорее наоборот. Все — до боли типично, но обязательно неожиданно и смешно.

Не внушает доверия к этим байкам то, что каждый рассказчик непременно утверждает, что случилось это именно с ним. Или с Вашим общим знакомым по пароходу N.

До этого я свято верил в эти россказни старых моряков, и заглядывал им в рот, и скрипел пером, боясь упустить хотя бы слово из их бесконечной вахтенной травли. Но случалось так, что одну историю мне приходилось выслушивать на разных пароходах и из разных уст дважды, и трижды, и даже — четырежды.

В конце концов я разозлился на свою доверчивость, и поклялся. Даже слова из старинного вахтенного журнала в книге писателя Сахарнова нашел:

ЧТО НАБЛЮДАЕМ, ТО ПИШЕМ.

А ЧЕГО НЕ НАБЛЮДАЕМ, ТОГО НЕ ПИШЕМ.

Вот как все просто. А прежние записи все — сжечь, разорвать, посечь в капусту, привязать балластину и вышвырнуть за борт — все что угодно, только не развешивать эту флотскую лапшу на ушах своих читателей.

И это было правильное решение. Я так и сделал бы, наверное. Но…

Историю эту подбросил мне наш начальник радиостанции. Он знал, что я записываю всяческие сюжеты, но я еще не успел сказать ему о моей страшной клятве. Максимкой из Момбасы обозвал негритенка тоже он.

— Да, представь себе. Прямо по Станюковичу. Негритенок-путешественник. Забрался ночью к нам на палубу, спрятался. Мы на следующее утро из Момбасы ушли, а через сутки глядь — Максимка собственной персоной. Улыбается, тараторит что-то по-своему.

Мы сидели на потертом диванчике в каюте начальника. Чай в наших чашках плескался в такт качке. Начальник со смаком прихлебнул из своей литровой бадьи, взял предложенную мной сигарету. Он так заботился о должном эффекте от своего рассказа, что даже запамятовал, что официально он уже месяц назад бросил курить. Начальник знал цену точно выдержанным паузам. Он выдерживал их каждый час дважды в периоды радиомолчания. Он сладко затянулся, и…