Вячеслав Кеворков - О чем говорят президенты? Секреты первых лиц

• Название: О чем говорят президенты? Секреты первых лиц
• Автор: Вячеслав Кеворков
• Издательство: Алгоритм
• Жанр: История
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-4320-0006-4

Проблема утечки тайной информации существовала всегда, еще до сенсационных разоблачений сайта «Викиликс». Советский Союз активно вел переговоры с ближайшими союзниками США по НАТО, но те требовали полного засекречивания канала связи, потому что не хотели, чтобы о содержании переговоров узнали в Вашингтоне. Сначала таким образом осуществлялись контакты между советским руководством с французским президентом де Голлем. Они оказались настолько успешными в смысле сближения позиций Франции и СССР, что привели к ликвидации штаб-квартиры НАТО в Париже и выходу Франции из военной организации Альянса в 1966 году. В 1969 году «тайный канал» начал действовать между руководством ФРГ и СССР. Переговоры тоже весьма успешно завершились с точки зрения советских внешнеполитических интересов: ФРГ признала социалистическое немецкое государство — ГДР и границы со странами Варшавского договора по Одеру и Нейсе, сложившиеся по итогам Второй мировой войны.

О тайном канале связи между руководством СССР и ФРГ рассказывает в книге «О чем говорят президенты? Секреты первых лиц» ключевая фигура в поддержании канала с советской стороны Вячеслав Ервандович Кеворков. Читателям впервые становятся доступны подробности тайных советско-западногерманских саммитов, о которых умолчали в своих воспоминаниях их участники — канцлеры ФРГ Вилли Брандт и Гельмут Шмидт и советские дипломаты Валентин Фалин и Юлий Квицинский.

---

Бар произвел на Брежнева прекрасное впечатление, несмотря на то, что в конце беседы попытался-таки вставить какую-то отсебятину во спасение Солженицына. После ухода гостя Брежнев принялся подробно расспрашивать Андропова, что значит пост статс-секретаря или министра, какой у него месячный оклад, какая положена ему машина и какими привилегиями он вообще пользуется.

Андропов позволил себе пошутить: уж не собирается ли Генеральный секретарь пригласить Бара к себе в аппарат, прицениваясь, во сколько это обойдется?

Вот о том-то он и подумывает, в тон ему ответил Брежнев, поскольку Бар кажется куда умнее многих секретарей ЦК. Обоим мысль эта страшно понравилась, и они долго еще перешучивались, представляя, что скажут другие члены Политбюро о таком назначении.

Хвалебную оценку, данную Брежневым, я Бару не передал, из опасения, что предпочтение, отданное ему перед иными секретарями ЦК, вызовет «головокружение от успехов».

От официального приглашения до официального согласия прошло полгода. Визит мог и должен был стать только «эпохальным». Стало быть, требовал времени для подготовки. Кроме того, до его начала следовало основательно пересмотреть состав Политбюро, многие члены которого не слишком охотно поддерживали брежневские начинания.

В конце апреля 1974 года Пленум ЦК вывел из состава Политбюро Петра Шелеста и Геннадия Воронова, заменив их министром обороны Андреем Гречко, главой внешнеполитического ведомства Андреем Громыко и ведомства госбезопасности Юрием Андроповым. Двух последних Брежнев неизменно старался удерживать на одном уровне во всех отношениях. Они были его надежной опорой в партийном руководстве, однако отношения с каждым из них строились по-разному.

Что касается Громыко, то они оба принадлежали к одному поколению, в разное время занимали видные, пусть и совершенно различные, посты; иными словами, находились «в одной обойме», а потому обращались друг к другу на «ты». Близких отношений, впрочем, не поддерживали, «домами» не дружили, прежде всего из-за различия в темпераменте.

С Андроповым дело обстояло сложнее. Он был на поколение младше, знакомство по-настоящему давним назвать было нельзя, и в силу совокупности всех различий сложилось так, что Брежнев говорил ему «ты», даже и не предполагая, что услышит то же в ответ. Вместе с тем, Андропов был допущен в самые темные закоулки интимной жизни Генерального секретаря и его семьи.

Помню, как при мне позвонил Брежнев и долго жаловался Андропову на зубную боль под коронкой, на всех кремлевских врачей, просил выяснить, так ли уж хороша на деле новая знаменитость стоматолог Никитина и можно ли ей доверить свою больную челюсть.

После каждого выступления на съездах или пленумах он непременно звонил Андропову и интересовался его мнением. Это всякий раз, естественно, было для Андропова тяжелым испытанием. Речевой аппарат Генерального ветшал столь быстро, что он с каждым разом все хуже артикулировал слова, а потому оценка его выступлений неизменно превращалась в моральную пытку и становилась пробой дипломатического искусства.

5 апреля было официально объявлено о предстоящем в мае визите Брежнева в ФРГ. До его начала осталось, таким образом, менее полутора месяцев. Суматоха началась невообразимая. Больше всего хлопот досталось сотрудникам протокольной службы с обеих сторон.

Брежнев должен был стать первым главой советского государства, приглашенным посетить Бонн с официальным визитом. Прежде в Бонне бывал только Анастас Микоян, но это— совершенно иной протокольный уровень. Основная сложность при организации визита заключалась в том, что состояние здоровья Генерального секретаря требовало особого распорядка дня.

Брежнев страдал бессонницей. Никакого систематического лечения не проводилось, а постоянно сопровождавший его повсюду врач имел при себе небольшой темный чемоданчик, набитый небольшими пакетиками со снотворными различной силы воздействия. В шутку саквояжик называли «черным ящиком». В случае, если желаемый эффект содержимым одного пакетика достичь не удавалось, из «черного ящика» извлекался следующий пакетик.

Очень скоро Брежнев оказался накрепко привязанным к этому чемоданчику. Помимо того, с целью повышения работоспособности, члены Политбюро порешили сделать обязательным для себя часовой ежедневный сон после обеда. Брежнев неукоснительно следовал этой партийной установке. Отобедав, он отправлялся в специально оборудованную для покойного сна комнату, смежную с рабочим кабинетом, принимал пакетик снотворного и укладывался на покой. Если Морфей медлил со своими объятиями, то Брежнев взывал недовольным голосом его лейб-медику: «Не берет, дай покрепче!»

После этого доктор послушно доставал из чемоданчика аккуратный пакетик под следующим номером и относил его страдающему дневной бессонницей генсеку.

Очнувшись от такого искусственно спровоцированного сна, Брежнев долго приходил в себя, нетвердыми шагами передвигаясь по кабинету, словно после похмелья. Естественно, что подобный режим должен быть сохранен и на время визита, причем Брежнева и Громыко следовало разместить рядом, но с учетом табели о рангах.

13 мая правительственный самолет совершил посадку в аэропорту Кёльн-Бонн. Отгремели гимны, Брандт и Брежнев обменялись речами и направились в Бонн.

Тем же вечером во дворце Петерсберг состоялся торжественный и пышный прием, данный немецкой стороной. На следующий день в здании Министерства иностранных дел ФРГ Брандтом, Громыко и Шеелем были подписаны договоры об экономическом, техническом и культурном сотрудничестве. Протокол об установлении прямых воздушных сообщений подписал один из самых приближенных к Брежневу— министр гражданской авиации Борис Бугаев. Который, со слов Андропова, на одном из празднований дня рождения Брежнева, произнося тост за юбиляра, не удосужился заглянуть в толковый словарь и впервые назвал его не «генеральным», а «гениальным» секретарем и при этом не поперхнулся. Впоследствии, гениальным его называли все, включая ныне здравствующих.

Мужество летчика было вознаграждено: он стал маршалом авиации и получил очередную Золотую Звезду Героя.

В ходе подготовки к визиту встал вопрос: какое внимание должен генеральный секретарь уделить оппозиции? Наиболее проблематичной и вызвавшей максимум разногласий, оказалась идея его встречи со Штраусом. В те годы в Советском Союзе Штрауса воспринимали лишь как «поджигателя войны». Иных эпитетов он ни в периодических изданиях, ни в политической литературе ни разу удостоен не был.

Мнение советского посольства, советских внешнеполитических ведомств и индивидуальные воззрения экспертов-германистов далеко разошлись.

Одни считали встречу вполне допустимой, другие убеждали, что она совершенно непозволительна, и лишь немногие считали, что каждый дальновидный политик, нанося визит в страну, встречается не только с теми, кто правит ею сегодня, но и с теми, кто может встать «у руля» завтра.

Брежнев попросил нас выяснить мнение Брандта на этот счет, и был искренне удивлен, узнав, что канцлер с энтузиазмом высказался в пользу такой встречи.

Подобная открытость и непредвзятость в подходе были для Брежнева столь непривычными и удивительными, что надолго повергли его в размышления. Из этого состояния генсека вывела одна небольшая деталь. Она же, вполне возможно, послужила и той последней каплей, которая окончательно перевесила чашу весов в пользу встречи со Штраусом.

Однажды, выступая перед избирателями, Эгон Бар следующим образом охарактеризовал баварского лидера:

«Штраус представляет собой мощную атомную электростанцию с предохранителями от сельского электродвижка».

Услышав это, Брежнев долго смеялся, после чего решительно заявил:

— Я должен повидать этого человека!

Сказано — сделано. Брежнев встречался со Штраусом не только в рамках первого своего визита, но и позже. И Штраус ни разу не разочаровал его.

Одна из таких встреч Брежневу особенно запомнилась, но о ней — несколько позже.

О том, как проходил визит Брежнева в Западную Германию поздней весной 1973 года и какое впечатление он произвел на немцев, написано и рассказано немало. Здесь интереснее рассказать о том, какое впечатление на Брежнева произвела страна и люди, с которыми ему довелось встречаться.

22 мая Брежнев, завершая визит, во второй раз прослушал советский и немецкий гимны, стоя на летном поле аэропорта Кельн-Бонн, попрощался с канцлерской четой и всеми, кто явился для проводов, после чего вылетел в Москву, преисполненный самых положительных впечатлений.

Члены его семьи и люди из близкого окружения не раз вспоминали потом, что такого приподнятого настроения он никогда не привозил прежде из поездки за рубеж. Позже сам Брежнев так часто возвращался к эпизодам этой поездки, что рассказы эти поневоле со временем стали напоминать заезженную грампластинку с бесконечными повторами.