Вячеслав Кеворков - О чем говорят президенты? Секреты первых лиц

• Название: О чем говорят президенты? Секреты первых лиц
• Автор: Вячеслав Кеворков
• Издательство: Алгоритм
• Жанр: История
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-4320-0006-4

Проблема утечки тайной информации существовала всегда, еще до сенсационных разоблачений сайта «Викиликс». Советский Союз активно вел переговоры с ближайшими союзниками США по НАТО, но те требовали полного засекречивания канала связи, потому что не хотели, чтобы о содержании переговоров узнали в Вашингтоне. Сначала таким образом осуществлялись контакты между советским руководством с французским президентом де Голлем. Они оказались настолько успешными в смысле сближения позиций Франции и СССР, что привели к ликвидации штаб-квартиры НАТО в Париже и выходу Франции из военной организации Альянса в 1966 году. В 1969 году «тайный канал» начал действовать между руководством ФРГ и СССР. Переговоры тоже весьма успешно завершились с точки зрения советских внешнеполитических интересов: ФРГ признала социалистическое немецкое государство — ГДР и границы со странами Варшавского договора по Одеру и Нейсе, сложившиеся по итогам Второй мировой войны.

О тайном канале связи между руководством СССР и ФРГ рассказывает в книге «О чем говорят президенты? Секреты первых лиц» ключевая фигура в поддержании канала с советской стороны Вячеслав Ервандович Кеворков. Читателям впервые становятся доступны подробности тайных советско-западногерманских саммитов, о которых умолчали в своих воспоминаниях их участники — канцлеры ФРГ Вилли Брандт и Гельмут Шмидт и советские дипломаты Валентин Фалин и Юлий Квицинский.

---

— Что, не одобряешь?

— Я не стал бы уничтожать, потом интересно будет прочесть… Больше вы уже таких стихов не напишете.

— Почему ты так думаешь?

— А потому, что при этом надо что-то чувствовать. А у вас для этого теперь нет времени.

— Это верно. К тому же, такие стихи пишут для двоих. Знаешь, во время войны поэт Константин Симонов написал и опубликовал стихи, посвященные его возлюбленной, Валентине Серовой, «Жди меня, и я вернусь…» Сталин тогда спросил, в скольких экземплярах изданы эти стихи. Стотысячным тиражом, ответили ему. «Вполне хватило бы двух, — возразил Сталин. — Один — ей, другой — ему».

— Слышал я эту легенду, и уверен, что ее придумали недруги поэта. Ведь это была, несомненно, лучшая лирика военных и послевоенных лет.

— Ладно, — примирительно произнес он, все еще улыбаясь, взял обе половинки листка и положил их в стол.

Н. ошиблась. Талисман не потерял своей силы. Даже в разорванном виде стихи помогли ей. Не знаю, что стало здесь решающим — человеческое благородство или благодарность за возвращение стихов автору, но она вскоре получила разрешение на выезд и след ее надолго исчез из моей жизни. Не так давно мне рассказали, что ее мечта сбылась: она вышла замуж за англичанина и уехала, как хотела, — на край свете, в Новую Зеландию. Дальше уже ехать некуда.

У опасной черты

Конец седьмого десятилетия характеризовался усилением процесса распада. Катастрофически дряхлело все: хозяйство, идеи, люди. Теряя силы, Брежнев становился все более необъективным к оценке событий и людей.

Как раз в этот период Андропов допустил тактический просчет, чуть было не стоивший ему высокого положения.

Располагая, как никто другой из приближенных Генерального, полной картиной процесса деградации и распада, охватившего страну, коррупции и взяточничества, процветавших всюду, халатного и бесхозяйственного отношения к технике, даже к той, что закупалась за границей, он старался остановить этот губительный развал, докладывая все Брежневу, не учитывая одного существенного фактора — тот уже не был способен «переварить» столь концентрированную негативную информацию. Срабатывали защитные силы дряхлеющего организма, и Андропов, делая доклад, все чаще замечал, как глаза Брежнева стекленели, лицо застывало и превращалось в неживую гипсовую маску. Становилось ясно, что он больше не видит и не слышит говорившего.

Прекрасно понимая, что происходит, Андропов тем не менее ухитрился пропустить тот опасный момент, когда количество перешло в качество.

Однажды в один ничем не примечательный день, Андропов, вновь просмотрев все отобранные для доклада Генеральному секретарю бумаги и собрав все соответственные мысли, отправился к Брежневу.

Поначалу тот принял его, как обычно, тепло. Вопрос первый, связанный с устным посланием Шмидта по поводу опостылевших всем ракет, решился довольно быстро и безболезненно. В основе предлагавшегося на рассмотрение Политбюро решения лежало уже известное мнение министра обороны Д.Устинова и А.Громыко. Последнее сводилось к тому, что нельзя уничтожать наши ракеты просто так, «меняя их на воздух», поскольку ничего подобного пока у Запада нет. Окончательное решение должно было принять «коллективное руководство».

Второй вопрос касался, кажется, развала на железнодорожном транспорте. Брежнев слушал, молча, хоть и без удовольствия. Затем поинтересовался, почему мнение главы ведомства госбезопасности столь разительно расходится с мнением других компетентных людей. В частности, не далее, как накануне вечером Генеральный секретарь долго беседовал с весьма ответственными товарищами, которые по роду работы много ездят по стране и прекрасно осведомлены о реальном положении дел. Так вот, они нарисовали совершенно иную картину. Подтекст вопроса был ясен: может быть он, Андропов, чересчур строго судит о происходящем?

Андропов вернулся со встречи в подавленном настроении, которое затянулось до того момента, пока не прояснилась причина гнева Генерального секретаря.

Вечером того же дня Брежнев, чувствуя себя вконец измотанным, высказал вслух сделанный им вывод:

— После мрачных докладов Андропова о положении в стране я чувствую себя совершенно больным, и потом целую неделю не могу прийти в себя. Он сведет меня, конечно, в могилу своими докладами.

Скоро выяснилось, что «монолог отчаяния» Брежнева дошел до ушей министра внутренних дел СССР Николая Щелокова. Тот вместе с первым заместителем Андропова Семеном Цвигуном возглавлял группу наиболее коррумпированных чиновников в окружении Генерального секретаря.

По представлениям того времени, Щелоков воплощал собою тип «советского мафиози»: напористый, беспринципный, алчный и беспощадный на пути к цели, он манипулировал страстью Брежнева к дорогим машинам и прочим атрибутам комфорта. Всей своей сутью он являл отрицание щепетильного в своих убеждениях Андропова, которого Щелоков и ненавидел, и боялся, не без оснований полагая, что тот прекрасно знает о его «проделках».

Неприязнь была обоюдной. Однако «правила двора» Брежнева вынуждали их улыбаться друг другу при встрече, тем более, что городские квартиры обоих располагались в доме № 26 по Кутузовскому проспекту, даже в одном подъезде, том же, кстати, что и квартира Брежнева, только на разных этажах.

Соседство не примирило министров. Андропов относился к Щелокову пренебрежительно и осуждающе, хотя до поры до времени избегал открытой конфронтации.

И тем не менее, настал день, когда министр внутренних дел вынудил Андропова высказаться по своему адресу несколько резче, чем это позволяла этика сложившихся в брежневском окружении отношений.

Однажды, приехав к Андропову по делу, Щелоков в конце разговора попросил взять на работу в КГБ своего сына. Андропов возмутился настолько, что не сдержался, и, поскольку разговор происходил с глазу на глаз, сказал, что не намерен превращать вверенное ему учреждение в пристанище для отпрысков высокопоставленных родителей.

Эта звонкая пощечина расставила точки над «і» в их отношения, и теперь, услышав жалобу Брежнева, министр понял: сейчас или никогда. Час пробил, нужно действовать, притом, действовать решительно, учитывая могущество соперника.

Теперь он знал точно, насколько губительны отрицательные эмоции для психического и физического состояния здоровья Генерального секретаря, а положительные, напротив, живительны. И в соответствии с этим строил свои с ним беседы: в стране благополучно, люди с одинаковым наслаждением трудятся, отдыхают, плодят детей и любят Генерального секретаря, ибо именно он создал им такую чудесную жизнь. Да Генсек и сам не раз убеждался в этом, наезжая с визитами в разные регионы, особенно кавказские и азиатские: счастливые дети первыми рвались к нему при встречах в аэропортах, а ведь дети не лгут. Они и не лгали: куда же лучше, если отменяют занятия в школах, везут в аэропорт в шикарных, а не грязных и переполненных автобусах, да еще и раздают подарки!

Не кривили душой и жители городов, начиная со столичной Москвы: куда приятнее махать флажком у положенного и пронумерованного столба на шоссе по дороге из аэропорта, чем без толку сидеть, ища себе занятия, за письменным столом в конторе!

Итак становилось очевидно, что идя на встречу с Генеральным секретарем министр внутренних дел прихватывал с собой эликсир жизни, а руководитель госбезопасности — яд. Выбирать было легко, и Андропов оказался на какое-то время потеснен, а его встречи с Брежневым стали более редкими. Это означало приближение к опасной границе.

Кульминацией подобного сложного для Андропова периода был его разговор с Брежневым, который явился своего рода проверкой на лояльность. Содержание разговора может быть восстановлено лишь по отдельным, брошенным им фразам.

— Слушай, Юра, ты ведь знаешь, как я доверяю тебе, поэтому мне так важно твое мнение. С разных сторон до меня доходят слухи, что я стар, плох и мне пора уходить. Да ты и сам видишь, как мне тяжело. То же говорят и мои домашние. Ну, сколько можно, в самом деле, работать?

О том, какой ответ дал Андропов, можно догадываться, зная его талейрановское мастерство обходить расставленные ловушки.

Разрядить опасно нагнетавшуюся обстановку помог опять случай. Кто-то, посвященный в семейные дела, рассказал Андропову, как болезненно реагирует Брежнев на все его лишенные прикрас доклады, а также о бурной активности Щелокова во время участившихся визитов на дачу Генерального.

Теперь становилось ясно, откуда дует ветер и какой аромат он несет. Исходный материал оказался теперь у Андропова в руках, а учить его, как им распорядиться, было излишне.

Однажды первого заместителя Андропова, генерала армии Семена Цвигуна вызвали в ЦК партии и поставили в известность о том, что на уголовном процессе по делу о коррупции в особо крупных масштабах, предполагавшем высшую меру наказания в случае вынесения обвинительного приговора, подсудимые дали против него, Цвигуна, показания.