Сергей Кара-Мурза. - Россия не Запад, или Что нас ждет

• Название: Россия не Запад, или Что нас ждет
• Автор: Сергей Кара-Мурза.
• Издательство: Эксмо : Алгоритм,
• Жанр: Политика
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-699-50582-1

Книга известного писателя, публициста и общественного деятеля С Г. Кара-Мурзы посвящена актуальной теме взаимоотношений Запада и России. Цель и смысл своего исследования автор обозначил так: «Тема России и Запада сейчас стала остро необходимой нам для осознания того, что с нами происходит, перед какими историческими выборами и вызовами мы оказались и каковы варианты нашего возможного будущего как страны и народа. В наших интересах — понять, что собираются устроить на российской земле, куда мы должны «вернуться», по каким шаблонам будут переделывать наш культурный тип».

Книга С.Г. Кара-Мурзы содержит глубокий анализ всех этих проблем, в ней приводится множество фактов из современной политической жизни и делается обоснованный прогноз будущих путей развития России.

---

Чтобы овладеть временем и пространством, мы должны охватить мыслью оба процесса — устойчивость и изменчивость, оба уровня — устои и актуальную обыденность. Надо знать устои Запада, они определяют его вектор, направление его воли. Но надо знать и его нынешнюю обыденность — она определяет его «оружие». Поскольку речь идет о войне, но войне именно цивилизационной (это опять метафора), утрата любой компоненты в образе Запада для нас губительна.

Вообще войны цивилизаций— такая штука, что в них борьба и единство противников переплетены. Россия, имея многие корни в Азии, все же строила себя, «опираясь» на Запад. Шутка ли — дворянство говорило по-французски. Нельзя же это забывать. Когда мы устраиваем что-то в своей жизни, мы спрашиваем «а как это у немца?» — и делаем так же или наоборот. Но пока что в голову не придет спросить «а как это у малайца?». Это плохо, но это так. Конечно, и Запад строил себя: «опираясь» на «Восток» — беря оттуда и религии, и античную философию или индийские цифры (через арабов), и главные изобретения (как удила, стремена и хомут — через скифов). Считаться «вкладами» довольно глупо, в историческом масштабе времени человечество едино.

Надо признать, что тот образ Запада, что лепится в последние годы в нашей патриотической печати (левой и правой), выпадает из русской традиции как западников, так и славянофилов. Достоевский бы просто ахнул, почитав наши газеты. Славянофилы — в известном смысле более европейцы, чем западники, так как думали самостоятельно — относились к Западу очень чутко. Ведь Запад — трагическая цивилизация. Мы об этом как будто забыли — и сразу стали в суждениях о Западе легковесными. Да, Запад ставит на себе (и, к нашему горю, на других, в том числе на нас) «эксперименты злом» и доходит в этом до края. Но потом он как никто другой осмысливает результаты этих — экспериментов и само зло, анатомирует его и дает другим спасительное знание.

Это, начиная с античности, сопряжено с такими страданиями, которые нам, с нашим светлым мироощущением, просто неведомы. Мы, русские, никогда не жили в страхе. Мы боялись реальных опасностей, но не было у нас «страха перед бытием». Запад же, начиная с раннего Средневековья, как уже говорилось, жил в нарастающем коллективном страхе. Сначала перед адом, так что Церкви, чтобы чуть-чуть успокоить людей, пришлось в 1254 г. изобрести «третий загробный мир», чистилище (православие обсудило этот вопрос и решило, что нам чистилища не требуется — и так никто ада не боится). Потом Запад боялся чумы, так что в искусстве центральное место заняла Смерть. В язык входят связанные со смертью слова, для которых даже нет аналогов в русском языке. Печатный станок сделал гравюру доступной буквально всем жителям Европы, и изображение «Пляски смерти» пришло в каждый дом. Но мы на картины Босха смотрим с любопытством. У нас дело просто, как в поговорке: «Умирать — не лапти ковырять: лег под образа да выпучил глаза, и дело с концом».

Так и шел западный страх от эпохи к эпохе — «страх Лютера» перед соблазнами, страх не уплатить долг, страх перед Природой, страх перед своим «другим Я» (Фрейд), страх перед СССР и ядерной войной. И каждый раз страх порождал глубокие раздумья и сдвиги в культуре. Они отражались в литературе и музыке, в хозяйстве и поведении.

Трагедия зла и страха завершается на Западе покаянием, которое нам непривычно, — никто там не бьет себя в грудь, не рвет на груди рубаху и не свергает памятники. Это покаяние конструктивно и выражено в строительстве. Или кафедральных соборов, как в Средневековье (это было подвижничество, масштабов которого нельзя себе представить, пока не увидишь эти соборы своими глазами). Или музыки и живописи, или школ и фабрик, или науки и социальных служб.

Одно время у нас ходила необъяснимая формула «Запад бездуховен». Как вообще она возникла, непонятно. Вспомним хотя бы о том, что лежит на ладони. Данте, Рафаэль, Вивальди — разве это не духовное явление? «Дон Кихота» Достоевский считал главной книгой человечества, за нее человечество будет прощено на Страшном суде. А Шекспир, Рембрандт и Вольтер? А Бах, Бетховен и Моцарт? А Кант, Гегель и Маркс? А Ньютон и вся наука? А кино, спорт и рок-музыка? Или все это — желуди, а до корней нам дела нет?

Утверждения типа «Россия духовна, Запад бездуховен», строго говоря, смысла не имеют — нет бездуховных культур и даже людей. Можно сказать, что духовность у Запада иная, чем у России, но и такое сравнение — вещь непростая. До него и не доходят — обругали и пошли. А попробуй допытаться, тебе ответят: «Ну как ты не понимаешь? Да, был Шекспир, Моцарт. А «человек массы»? Это же филистер, бюргер, стяжатель». Может быть, так, но ведь и на себя посмотреть — не слишком приглядная картина.

Да это, если честно, и не так вовсе. Именно сейчас растет на Западе массовая молодежь, которая испытывает «комплекс вины» за стяжательство и буржуазность. Старшеклассники в массе своей представляют явление, которое трудно даже понять. Это именно стремление к духовности, к которому не готовы ни преподаватели, ни школьные программы, ни семья. Жизнь, конечно, приводит в норму, уже в университете, но это большая проблема.

Я, бывая в Испании, читал лекции даже в сельских школах. Не гнушался, ехал и за сотни километров. Хоть и немного в школе платят, одно занятие— всего-то моя месячная зарплата в Москве. Зато всегда большая радость. Темы лекций в школах просили такие: что такое Россия? В чем суть русской культуры? Как видится Испания из русской культуры? Почему НАТО бомбит сербов? Как в России устроена школа?

Нам перестройка прочистила мозги, и как раз когда нас стали душить, мы начали понимать, что такое Россия. Это я и объяснял. Иной раз чуть слеза не прошибала — с таким чувством и такой тягой к добру слушали испанские подростки. Даже страшно становилось: что с ними будет, блаженными, в этом суровом мире?

Вообще, много ошибок мы делаем оттого, что говорим о Западе как монолитном блоке. Но это так же глупо, как сказать, что Чубайс или Гусинский — это Россия. Запад — это гораздо более «расщепленная» культура, чем любая другая. Можно сказать, что здесь каждый человек расщеплен — его сознание дуалистично (говорят даже: «шизофрения европейского сознания»).

Надо, конечно, возмущаться тем, что «Запад бомбит Ирак», но не слишком. Можно ли ненавидеть Россию за бомбардировки Грозного? К тому же нам нередко подсовывают фальшивые гири, а мы не замечаем и взвешиваем ими дела и события. Ведь блокада Ирака была в тысячу раз более подлым делом, чем ракетные удары, но нас от этого уводят «горячими» спектаклями.

Вообще, мне кажется, лучше нам было бы не быть такими впечатлительными. Да, вся мировая закулиса без СССР распоясалась и назначила США мировым вышибалой и рэкетиром. Противно, а нам и позорно. Но зачем идеализировать того, с кем вышибала затеял драку (к тому же странную)? Представим, что Саддам Хусейн вдруг стал страшно сильным — никто ему не указ. Да ведь тогда за жизнь курдов никто и гроша ломаного не дал бы. И потом, почему в Ираке, такой большой стране, из-за блокады с 1991 года умерло полмиллиона детей? На Кубе без капли нефти и в такой же блокаде детская смертность вообще не выросла. Пахали на волах, а детей всех кормили, на касты не делили.

Повторяю, что Запад на многих направлениях шел «по пути зла» дальше других, до предела — и в то же время порождал сильную идею преодоления этого зла. Взять хотя бы религиозное насилие. Инквизиция была страшным, немыслимым для православия «молотом ведьм». Но она же быстро стала судом со строгими процессуальными нормами (отсюда во многом выросла наука как совершенно объективный и беспристрастный «допрос Природы под пыткой»). Точность записей инквизиторов была такова, что по ним сегодня строят медицинскую статистику душевных заболеваний в разных странах в Средние века (ведьмами и еретиками были в основном душевнобольные).

Затем сама инквизиция, изучив материалы, в начале XVI века (!) постановила, что «ведьм и демонов не существует»— и казни прекратились. Тогда же инквизиция постановила, что индейцы имеют душу и являются полноценными людьми, — и это положило начало возникновению новых наций в Латинской Америке. Это были очень непростые решения, к которым другие страны Запада, не имевшие инквизиции, пришли на два века позже. Глубокие размышления над насилием привели к идее естественного права неприкосновенности тела индивида, а затем и других прав личности. И это — не пустой звук.

На заре капитализма Запад проявил в эксплуатации рабочих поразительную жестокость— но он же породил целый веер социалистических утопий, а потом и марксизм, учение об освобождении труда от гнета капитала. С огромным трудом изживает протестантский Запад свой глубинный расизм — но ведь изживает, во всяком случае в стереотипах обыденного поведения. При этом все время идет поиск и анализ скрытых, подсознательных видов расизма, которые принимают порой причудливые формы. Этот поиск и говорит, что наряду с тупым, самодовольным Западом в его сердцевине бьется живая и страдающая мысль. Это — противоречие, но противоречие развития, а не регресса.