Газета "Своими Именами" (запрещенная Дуэль) - Газета "Своими Именами" №46 от 15.11.2011

• Название: Газета "Своими Именами" №46 от 15.11.2011
• Автор: Газета "Своими Именами" (запрещенная Дуэль)
• Жанр: Политика
• Год: 2010

«Дуэ́ль» — еженедельная российская газета (8 полос формата А2 в двух цветах), выходившая с 1996 по 19 мая 2009 года. Позиционировала себя как «Газета борьбы общественных идей — для тех, кто любит думать». Фактически была печатным органом общероссийских общественно-политических движений «Армия Воли Народа» (и.о. лидера Ю. И. Мухин).

Частые авторы: Ю. И. Мухин, В. С. Бушин, С.Г.Кара-Мурза. Публиковались также работы Максима Калашникова (В. А. Кучеренко), С. Г. Кара-Мурзы, А. П. Паршева, Д. Ю. Пучкова и др. Художник — Р. А. Еркимбаев

Первый номер газеты вышел 9 февраля 1996 года. До этой даты коллектив редакции выпускал газету «Аль-Кодс» (учредитель — Шаабан Хафез Шаабан). Главную цель новой газеты издатели газеты изложили в программной статье «Учимся Думать»[1].

В 2007 году Замоскворецкий районный суд города Москвы принял незаконное решение [2] об отзыве свидетельства о регистрации газеты. Решение вступило в силу в мае 2009 года, печать газеты прекращена. Коллектив редакции, не пропустив ни одного номера, продолжил выпуск новой газеты «К барьеру!», продолжающей традиции закрытой газеты «Дуэль».

[1] См.Статью «Учимся Думать» http://www.duel.ru/199601/?1_1_1

[2] Кремлевский режим и лобби одного маленького государства в России руками лоббистов этого маленького государства в судах России ..." http://www.kbarieru.info/200901/?01_1_1

---

А тут еще на моем сайте постоянный оппонент, рекомендующийся юристом Назаровым, подлил масла в огонь. В то, что он юрист, я охотно верю, но по его презрению к закону и, главное, по безразличию к справедливости, полагаю, что он все же бывший прокурор.

Несколько неожиданно он заговорил о том, что судей невозможно и глупо избирать народом, на это ему напомнили: «т. Назаров, такие выборы были в советское время, никакой “программы” не нужно. Выбирает район (1000-5000 человек), где все работают зачастую на одном заводе и все друг друга знают». На что Назаров бодро отреагировал:«Вы или сами плохо знаете советское время, или думаете, что я его плохо знаю, и пытаетесь мне мозги парить. Какие, нахрен, выборы?!?! В бюллетень вносилась одна-единственная фамилия. Кого именно включать в бюллетень, решал горком или обком партии. Вот кто решал быть или не быть человеку судьёй. Горком, а никакой не район и не завод».

В целом Назаров прав, но своей правотой извращает действительность, поскольку она неполная. Власть была советской, а суды при ней были карательными органами и естественно, что власть следила за качеством судей. Но избирал их народ, и совершенно безразлично, один был кандидат или десять. Не надо было даже большинства голосов - пара сотен бюллетеней «против» привели бы к тому, что этого судью, даже избранного, не допустили бы судить, а тех деятелей горкома, кто его порекомендовал, выкинули бы оттуда. Надо же понимать смысл работы работников горкома!

Но сначала хочу заметить, что Назаров, скорее всего, либо московский интеллигент, либо из каких-то крупных городов на западе России. Только в этих городах интеллигенция была поражена какой-то тупой трусостью: ей в СССР предлагали свободно избирать чуть ли не всех в государстве, она все равно тупо и послушно голосовала, как начальство скажет, а потом винила это же начальство в том, что оно говорило, за кого голосовать. А вот мой, неоднократно рассказанный пример поведения немосковской интеллигенции.

В зиму на 1974 год была у нас в городе Ермаке отчетно-перевыборная конференция горкома комсомола. Я был избран делегатом, на конференции заигрывал с нравившейся мне женщиной и выступлений не слушал, но к концу прений случился какой-то шум, кто-то переругивался из зала с президиумом, наконец, всех распустили на двухчасовой обед, во время которого в типографии должны были отпечатать бюллетени для голосования.

Наша заводская делегация, само собой, пошла в столовую «через гастроном», а обед начали с компота, чтобы освободить стаканы под водку. И, как говорится, уже хорошо гудели, когда к нам подошел представитель делегации ГРЭС и начал ругать секретаря горкома комсомола – я уже забыл его фамилию, помню только, что она была на букву Ш.

Суть обиды вот в чем. Были у комсомольцев ГРЭС какие-то критические замечания к горкому, наверняка в целом терпимые, делегация ГРЭС подготовила выступающего для их оглашения. Но этот Ш. счел себя уже опытным номенклатурным волком и применил обычный в таких случаях прием – он поставил этого выступающего в конец списка, а впереди выпустил болтливых и косноязычных зануд, которые замучили своими речами всех делегатов. И после двух или трех часов слушания этой белиберды Ш. предложил залу прекратить прения, так и не дав выступить делегату ГРЭС с критикой. Зал обрадовался и тут же проголосовал, грэсовцы пробовали возмущаться, но Ш. сослался на уже состоявшееся решение конференции о прекращении прений.

Поскольку мы, заводчане, уже разогретые «компотом», тоже обиделись за грэсовцев, то дружно решили вычеркнуть Ш. из бюллетеней. Однако этого было мало. Ведь город был молодой, детей много и абсолютное большинство делегатов были школьниками или учащимися училищ и техникумов. А они, по малости лет, с нами не пили (мы бы им пить не дали – в те годы на пьющих несовершеннолетних смотрели очень плохо). Однако тут все дело решил один татарин, конструктор нашего заводского проектно-конструкторского отдела.

Я уже не помню, где именно проходила эта конференция, но зал был внутри здания и фойе были с обеих его сторон. Голосовали так. Делегаты входили в боковую дверь, поднимались на сцену, там получали бюллетени, спускались со сцены и шли вдоль второй стены и рядов кресел к столику, на котором были карандаши для вычеркивания, а затем – к урне для голосования. После чего выходили из зала в фойе.

Татарин пошел в числе первых, проголосовал, но не вышел, а сел в кресло возле столика, и когда к столику подходил школьник, то татарин командовал ему: «Ш. вычеркивай!» И что школьнику было делать? Сидит солидный дядя в костюме и при галстуке и дает команду. Может, так и надо. Детки послушно вычеркивали. А этот Ш, вместо того чтобы посидеть с нами в столовой, по примеру тогдашней номенклатуры повел куда-то поить представителей обкома. Вернулся в зал, когда голосование уже заканчивалось, и его довольная морда говорила, что он в полной уверенности, что все идет по плану.

Это сильно разозлило счетную комиссию, которая даже намека не сделала президиуму на то, что произошло. Собрались в зал слушать итоги. Председатель счетной комиссии начал зачитывать голоса, поданные за членов нового горкома. Начал с буквы «а» и звучало это: «А» - 220 – «за», «против – нет». И так вниз по списку по алфавиту. Ш. был, благодаря своей фамилии, последним. Доходит председатель и до него и оглашает: «Ш. – 40 – «за», 180 – «против». Надо было видеть, как в президиуме вытянулись лица Ш. и представителей обкома. А председатель счетной комиссии невозмутимо продолжает, что в составе горкома не хватает одного члена, и предлагает добрать его открытым голосованием. Зал радостно поддерживает эту идею, тут же называют фамилию нового кандидата в члены горкома и тут же зал за него голосует мандатами. Конференция закончилась, а мы поехали расслабляться, раз уж этот день оказался нерабочим. Ну вычеркнули того, кто не нравился, ну и что – чего бояться?! Это наше право!

До референдума о сохранении СССР я вообще никогда не голосовал «за» ни на каких выборах. Брал бюллетени, подходил сразу к урне, клал их на урну, доставал ручку, всех вычеркивал в знак протеста против того, что там только один кандидат, пионеры у урны отдавали мне салют, а я бросал бюллетени в урну. Что тут такого?

Много лет спустя я рассказал об этой комсомольской конференции в компании, в которой оказался компетентный слушатель. Он в свою очередь сообщил, что этот случай голосования против предложенной кандидатуры произвел большие кадровые изменения не только в комсомольской номенклатуре вплоть до ЦК ЛКСМ Казахстана, но выговоры получили и работники горкома и обкома партии за то, что не знали истинного настроения комсомольцев города Ермака и предложили им не того секретаря. И то же самое было бы с работниками горкома, если бы граждане подали много голосов против судьи.

Так что скажу Назарову, что не надо делать кувшинное рыло: власть в СССР все менялась и менялась к худшему, но вы-то, законники, были впереди всех – это вы хотели служить не закону, а ухудшающейся власти, вы хотели быть независимыми от народа.

Начнем с собственно судей.

Избрание народного судьи

Судьи, если не считать работ Вышинского, мало оставили мемуаров, надо думать, им о своей подлости писать не хотелось, а больше не о чем было и писать. Но как-то уже давно получил странички журнала «Нева» с повестью Виктора Курочкина «Записки народного судьи Бузыкина». Курочкин с 1949 по начало 1952 года был народным судьей в поселке Уторгош Новгородской области и его «Записки», по сути, являются мемуарами.

К мемуарам надо подходить осторожно, поскольку их авторы лгут, порою даже не замечая этого, а Курочкин мало того, что облек их в форму художественного произведения, так еще и сам вызывает у меня подозрения в своей честности. Но дело в том, что мемуаристы зачастую сами не понимают, что видели и слышали, кроме того, они лгут о тех обстоятельствах, которые либо касаются их лично, либо по которым они хотят навязать читателям свой взгляд, а о сопутствующих обстоятельствах мемуаристам проще написать правду, чем выдумывать ложь.

Вот, скажем, зачем Курочкину выдумывать, как именно его избирали судьей? Он пишет, что по приезде на место, две недели занимался следующим: «разъезжаю по району и знакомлюсь со своими избирателями». Делал он это, разумеется не сам: «Инструктору райкома Ольге Андреевне Чекулаевой, вероятно, лет двадцать пять. Она высока, полновесна, остра на язык и даже красива. Но красота у нее не своя — краденая. К ее сильной ловкой фигуре с сочным голосом ну никак не пристало тонкое, нежное лицо хрупкой белокурой девушки. И чем меньше я стараюсь на нее смотреть, тем больше она насмехается надо мной и язвит. Я все терплю. А что мне остается делать? От нее зависит моя судьба. Я отдан ей в руки на весь период предвыборной кампании. Она развозит меня по району на показ избирателям и расхваливает. А когда остаемся одни, с глазу на глаз, говорит мне, что я кот в мешке, которого навязали ей возить и расхваливать».