Н. Сильченко - Каменный пояс, 1975

• Название: Каменный пояс, 1975
• Автор: Н. Сильченко
• Издательство: Южно-Уральское книжное издательство
• Жанр: Публицистика
• Год: 1975

Литературно-художественный и общественно-политический сборник. Его подготовили Курганская, Оренбургская и Челябинская писательские организации.

Особое место в книге отводится статьям и очеркам, посвященным 30-летию Победы советского народа в Великой Отечественной войне.

---

В самое трудное для страны время советское искусство верно служило своему народу. Оно выполнило предназначение, о котором говорил великий Ленин, — объединять чувство, мысль и волю масс, подымать их.

Мастера большого искусства оказали огромное влияние на развитие местных творческих сил, формирование художественного вкуса уральцев, прежде всего — молодежи.

После того как москвичи вернулись домой, приехал из Шадринска в родной город драматический театр имени Цвиллинга. В годы войны наш театр «сделал наиболее крупный шаг по пути творческой зрелости». («Челябинск», ЮУКИ, 1971.) С аншлагом шли спектакли: «Кремлевские куранты» Н. Погодина, «Русские люди» К. Симонова, «Партизаны в степях Украины» и «Фронт» А. Корнейчука. Коллектив в это время пополнился рядом ведущих артистов — таких, как Н. Соколов, М. Горбатова, И. Баратова, Е. Агеев.

Не раз выезжали челябинские артисты на фронт. Вот что рассказал об одной из таких поездок Я. Лельгант:

«Сваленные стволы деревьев. Терпкий запах горелой хвои. Косые лучи солнца освещают верхушки сосен.

Мы выступаем перед частью, которая несколько дней назад была в тылу врага, громила немецкие штабы, рвала вражеские коммуникации и, прорвавшись через фронт, теперь находится на кратком отдыхе.

Дружно звучат аплодисменты и смех. Теплый прием еще более подбадривает нас, хотя невдалеке от «театра» ложатся снаряды.

За время поездки выработалось правило: если бойцы и офицеры не уходят в укрытие — продолжать выступление. Это стало законом, и никто из артистов бригады ни разу не нарушил его».

Немногим более тридцати лет назад советские воины добили врага в его логове. И повсюду вместе с ними и с теми, кто ковал меч воину-освободителю, были мастера искусств, артисты.

АНАТОЛИЙ ГОЛОВИН ПРИНАЛЯГ, ПОДНАЖМИ, ПОСПЕШИ!.. (Отрывки из поэмы)

Бригадир наш,

уральскою стужей каленный,

в пестрой шубе собачьей

хромал впереди.

Пулей финской еще

навсегда окрещенный,

нас, как в бой, поднимал:

— На объект выходи!

Дружно шли на объект.

И пимы, и сандали,

и ботинки с обмотками —

был бы согрет.

Словно Север и Юг

собрались на Урале —

полушубки, плащи,

и тулуп, и бешмет.

Как-то радостней стало,

теплее и проще,

будто души раскрылись —

светлей, веселей.

Тачка легче,

и путь до отвала короче.

Пайку другу отдай

и себя не жалей.

Снова

шаг одного

подгоняет другого,

и веселая,

звонкая искра души

зажигает нас

яростной силою снова:

Поскорей!

Приналяг,

поднажми,

поспеши!

Так с темна до темна —

день за днем — неустанно.

* * *

Сколько лет улеглось?..

Скольких нет среди нас?..

Помнишь,

грузно поднявшись со дна котлована,

мы спустились

в колодец глухих теплотрасс

обсушиться,

погреться от слякоти жесткой.

Крепко спали у труб,

как на летнем огне.

Что-то в полночь кричал

про кетмень и картошку

тот, веселый,

в бешмете

туркмен Кемине.

Кемине под бешметом

к земле прижимался.

Мы с тобою за ним —

голова к голове.

Где-то влево от нас

паровоз задыхался,

котлован заполнялся бетоном —

правей.

Явь, наверно, во сне

повторялась сначала,

и тяжелая тачка

тянула к земле.

Из-под ног

уходила земля и качалась.

И веселые искры

погасли в золе.

Лом врубается в камень,

огонь высекая,

и лопаты скрежещут,

подобно штыкам...

...Мы еще землекопы —

братва заводская.

Только стены поставим

и встанем к станкам, —

так парторг говорил —

тихо, просто и строго,

глянув каждому

жестким вопросом в лицо...

Я впервые за жизнь свою

видел парторга —

деревенский мужик,

в чем-то схожий с отцом.

Точно так же усы

над губою ершились,

седина из-под шапки,

мешочки у глаз.

Говорил,

а слова будто дело вершили:

    — Нужно сделать за смену

Надежда на вас. —

Или голосу,

иль словам повинуясь,

как солдаты, стоим,

будто он командир.

И глазами,

душою к нему потянулись...

Встал и руку поднял,

как сигнал, бригадир:

    — По местам!..

    — Эх, да что!.. —

баламутный Егоркин

перебил:

    — Закурить бы...

Позвольте у вас.

Нам, товарищ начальник,

нельзя без махорки.

Так душа истомилась,

что слезы из глаз...

И тогда началось:

осмелев не на шутку,

каждый просьбу свою

донести норовит:

    — Если можно,

талоны бы нам на обувку...

    — Измочалилась напрочь одежда!

    — ...Горит!

    — Фронт оружие ждет.

Все, что делаем — срочно.

А цеха не достроены —

стены без трасс.

За станками —

под ветром —

                     бригада рабочих...

Нужно сдать котлован.

Вся надежда на вас. —

А глаза —

до мурашек по коже —

                                   спокойны

и холодно чисты,

как штыка острие.

Будто сам он прошел

все за Родину войны

и когда-то спасал

не однажды ее.

И опять полетели минуты, часы ли —

Пот стираю со лба

или капли дождя.

Пред глазами огни

или звезды застыли.

Или ветры над нами,

или трубы трубят.

Утра хмарь или вечер —

не помнили точно.

Кто-то выдохнул вдруг:

отдохнуть бы пора...

Только знали мы:

надо.

Немедленно.

Срочно!

...Был сегодня обед,

а быть может,

                    вчера?

Только скрежет и хруст.

Ни дымка самокрутки

да натужные вздохи,

да ветер шуршит.

Ломит ноги усталость

и голод — желудки,

и ничто этой силы

не заглушит.

Только видится мне:

он

   под ветром буранным.

Деревенский,

сутулый,

похож на отца,

из бригады в бригаду

идет неустанно,

по цехам,

и забота не сходит с лица.

И тревожная,

горькая зоркость во взгляде,

и тяжелая воля в словах,

как судьба:

    — Вся надежда на вас.

Хлеба нет в Ленинграде.

Время тратим.

За Волгой горят города.

А на сборке — костры,

высоки и лучисты.

Пламя сварки —

вновь сутки ребята без сна...

Танки прямо из рук

принимают танкисты —

цель одна

и тревога одна.

* * *

Ой вы, мысли о хлебе,

теперь не мешайте:

голосами родными,

дыханьем одним

фронт кричит нам:

    — Давайте!

    — Давайте!

    — Давайте

танки, пушки, снаряды —

и мы победим!

Снова —

шаг одного

подгоняет другого,

и безмолвная,

                     звонкая искра души

зажигает нас

яростной силою снова:

Поскорей!

Приналяг,

поднажми,

поспеши!

АНАТОЛИЙ ИНЧИН А НАЧИНАЛОСЬ ОНО В ЛИХОЛЕТЬЕ

Последний эшелон ушел из Новочеркасска под покровом темноты 7-го ноября, а через несколько часов в город вступили немецкие танки.

Алексей Сорокин с группой рабочих следовал с этим, последним эшелоном, груженным станками и оборудованием. Путь его оказался необычным: через Минводы — Грозный — Баку, затем морем до Красноводска, оттуда вновь погрузили оборудование вручную на платформы и по Турксибу — на Урал. Из Челябинска новочеркассцев направили в Усть-Катав.

Стояла очень суровая уральская зима, когда сюда прибыл последний эшелон и рабочие приступили к выгрузке станков и оборудования. В маленьком городе для такой массы людей жилья не хватало. Семьи размещались в вагонах, поставленных в тупики на станциях Катав-Ивановск, Запрудовка, Юрюзань... Езда до Усть-Катава занимала ежедневно 5—6 часов в один конец: магистраль Южно-Уральской работала с большими перегрузками, «зеленую улицу» давали литерным фронтовым поездам.

Подъемных средств не хватало, работа велась вручную, такелажным способом. Помещения не отапливались, люди то и дело подбегали к кострам, — они были разложены прямо в цехах, — чтобы хоть с минуту погреться. Как только заканчивался монтаж оборудования, станки сразу же пускались в работу, и тут же начинали поступать детали... Для обогрева в здании установили паровоз, но холод был страшенный, не помогали и поставленные у станков железные печки. И ни слова жалобы, упрека!