Джеймс Морроу - Единородная дочь

• Название: Единородная дочь
• Автор: Джеймс Морроу
• Издательство: АСТ, Ермак
• Жанр: Современная проза
• Год: 2003
• ISBN: 5-17-019845-0, 5-9577-0212-9

А знаете — Рай пуст!..

А знаете — Христос работает медбратом в заштатном хосписе!.. А знаете — Второе пришествие уже наступило. Только вот родилась на свет… девочка?!

Каким станет Крестный путь Новой Мессии? Мессии, виновной уже в том, что она — женщина?!

---

Возница остановился в трех ярдах от карусели, и тут же четверка арлекинов в черных масках вскарабкалась на телегу, как тарантулы в контейнер с бананами. Их немигающие глаза, казалось, видели то, что недоступно человеческому взгляду. Это были полные ненависти глаза убийц. Не переставая смеяться, Джули отвернулась. Мимо снова проплыли распятые. По фанере разлилась кровь. Речная система. Корневая система. Нервная система. Кровеносная. Наполовину мертвые, наполовину живые, они проплыли второй раз и третий. Бородатый здоровяк и лысый коротышка, нос картошкой. Они были так близко, что Джули могла пощупать железные гвозди, могла, лизнув, попробовать на вкус их пот. Тут наг телегу поднялся светловолосый палач. В руках он держал некую помесь велосипедного насоса и электродрели. Но не насос и не дрель, а электрический пистолет для вколачивания гвоздей. Современный «Молот ведьм». Что и говорить, 2013 год. Пришло будущее и вытеснило привычный молоток с ручкой.

Джули охватил новый приступ смеха. Между тем карусель замедлила ход.

— Встать! — рявкнул палач, перекрикивая стоны органа.

Продолжая смеяться, Джули поднялась. Перед ней остановилась белая панель карусели. Бородач — слева, карлик — справа.

— Поднять руки!

Смеясь, Джули выполнила команду. Арлекины плотно прижали ее к фанере. Заусенцы, пробившись сквозь пижаму, оцарапали кожу. Подняв пистолет, палач прижал его дуло к левой ладони Джули. И тут ей стало не до смеха.

— Нет!

Она содрогнулась всем телом, и снаружи, и внутри. Дрогнула селезенка. Всколыхнулась печень. Задрожала поджелудочная железа. Кости мелко завибрировали.

— Не надо! Нет! — Это не может происходить с ней. Не может…

Бах. Взрыв, раздирающий тело болью.

— Нет, прекратите, нет!

Бах. Второй огненный стержень, на этот раз — в запястье.

— Нет, стойте! Не надо!

Последовала короткая заминка. Палач приноравливался к ее увечной руке. И — бах, бах — между локтевой и лучевой костью. Бах, и три гвоздя пришили ее руку к фанере, словно обивку к стулу. Телега тронулась, и все ее шестьдесят килограммов повисли на гвоздях, как шкура для просушки. А палач продолжал. Разделавшись с левой ногой, он принялся за правую. Бах, бах — невыносимая боль, отягощенная неизвестностью. Сколько понадобится времени, чтобы умереть от этого? Час, два? Остаток дня?

Карусель пришла в движение.

Чтобы отвлечься, Джули принялась мысленно диагностировать свое состояние: повышенное содержание сахара в крови, предрасположенность к судорогам, гвоздь в правой плюсневой полости, гвозди в сгибающей мышце предплечья и в лучезапястном сухожилии. Но это не помогало. Мышечные спазмы не прекращались, раскаленные штыри продолжали жечь, но главное, она не могла дышать. Поднятые руки раскрыли легкие, и они наполнились до предела. Чтобы выдохнуть, Джули должна была подтянуть таз, перенеся вес тела на плюсну и запястье, ввинчивая раскаленные добела штопоры в изувеченные нервы. Орган умолк.

— Я… этого… заслуживаю… — донесся голос слева.

— Этого никто не заслуживает, — ответила Джули, повернув голову к говорившему.

— Я — да, — продолжал бородатый. — Прочти Библию… и увидишь… смертная казнь… для таких… как… я…

— В чем твоя… вина?

— Изнасиловал… девушку… Убил ее… Доктор сказал… я психопат… А на самом деле… меня развратила порнография…

Теперь боль накатывалась волнами, словно казнь была страшной карикатурой родов. Когда очередная схватка отступала, напоминали о себе дополнительные пытки — нещадное солнце, головокружение, вызванное вращением карусели. И жажда. Жажда проклятых из адских рудников.

— Вот мы… и встретились… — просипел другой распятый.

Джули повернула голову.

— Мы… знакомы?

— Гейб Фростиг… Рассказал твоему отцу… он… эмбрион… ты…

— Лучше бы вы меня тогда… уничтожили…

— Не успел.

Боль, солнце, головокружение. Жажда. Боль, головокружение. Боль. Ее единственным желанием было умереть. Выходит, есть кое-что пострашнее смерти. О да!..

— Я… пожалуйста… воды, — простонала Джули.

— Пить хочешь? — глумливо переспросил палач.

— Да. Прошу вас.

— У меня как раз есть то, что тебе нужно.

Он насадил на дуло пистолета кусок какой-то ветоши, пропитанной жидкостью, и протянул Джули.

— Пей.

Губка. Евангелие от Матфея, 27:48, от Марка, 15:36, от Иоанна, 19:29. Вот бесстыжие! И все же Джули принялась жадно сосать вожделенную влагу. Ветошь пахла рыбой, а то, чем она была пропитана, напоминало на вкус мочу. Жидкость обожгла горло и вызвала сильный приступ тошноты.

— Как долго… Вы здесь? — спросила она толстого.

Внезапная судорога свела ее ладонь в клешню.

— Не знаю… Два дня… Все зависит… Воздух… В свидетельстве напишут… асфиксия… или это будет болевой шок… аритмия… или инфаркт миокарда… если повезет.

Инфаркт миокарда. Что отец, что дочь. Наверняка первым не выдержит сердце. Снова заиграл орган.

— Пей! — рявкнул палач, сунув ей в лицо губку.

И она пила. Появилось зудящее покалывание у основания черепа. Перед глазами поплыли серебристые звездочки. Взлетели на воздух песочные крепости.

«В приморском граде на Променаде…»

Кто-то запел.

Фростиг? Убийца? Палач?

«Нет, я», — удивилась Джули.

«…Гулять мы будем, как во сне».

Она поднималась. Одна Джули Кац осталась умирать на арене цирка, в полузабытьи бормоча незамысловатые куплеты, а другая взмывала все выше и выше, спиралью огибая святого Иоанна, экран монитора, прожектора.

Джули посмотрела вниз и увидела себя, прибитую гвоздями к карусели, истекающую кровью, поющую. Увидела себя. Видеть могут глаза, и только глаза. Эти мокрые желеобразные шарики, плавающие в костных впадинах и подключенные к зрительному нерву.

— Как во сне, — повторила она.

Выходит, и язык на месте! Вот он, трепещет, словно рыба, выброшенная на берег. Она покинула Землю. Ну и что? Ведь все при ней. Ее второе тело скользило над башнями и шпилями Нового Иерусалима, над разгулявшимся океаном, и Джули все отчетливее сознавала несовершенство своей новой сущности, ее способность только к недовольству и неудовлетворенности. Раз так, пора возвращаться на эту печальную Землю, обратно к гвоздям, карусели и асфиксии. И она упала, отказавшись от крыльев и слившись со своим поющим «я». Еще не умерла. О нет, мама! Не умерла. Нет еще…

В приморском граде

на Променаде

гулять мы будем,

как

во сне.

В приморском граде

на Променаде ты

в любви…

Глава 18

На экране десятиметрового монитора, высившегося над восточной стеной города, сменяли друг друга страшные картины казни. Детали, снятые крупным планом, были настолько отталкивающими, что Бикс еле сдерживался, чтобы не отвернуться. Вот левое запястье: гвоздь зарылся шляпкой в изувеченную плоть. Ступни: судорога свела пальцы. Лицо: бледно-желтое и твердое, как кристаллы серы. Может, средней руки медиум, или ясновидящий, или продвинутый читатель «Полночной Луны» случайно смог зафиксировать точный момент смерти Джули, ощутив его как толчок в области темени или укол в сердце, но Бикс — нет. Он знал лишь, что в какой-то момент после полудня Цирк сделал свое черное дело — отнял у него жену, которая когда-то была для него божеством и навсегда останется другом. И теперь они, двое самых близких для нее людей, стоят, съежившись, у ворот «Тропиканы», тупо вперившись в безучастные лица ангелов на мраморных барельефах, и ждут обещанной им выдачи трупа.

Монитор и небо померкли одновременно. Тяжелые черные тучи клубились, как на рисунке. Сверкнула молния, ударил гром. Мириады капель обрушились на золоченые камни мостовой. Феба раскрыла старенький зонтик, еще из магазина матери, с надписью «Бог писает, только и всего». Она слегка махнула зонтом, как бы приглашая Бикса в укрытие, но он лишь плотнее прижался к порталу. Принято считать, что потеря сближает людей, стирает былую неприязнь, но Биксу сейчас меньше всего хотелось идти на сближение с кем бы то ни было, а с этой женщиной и подавно.

Створки ворот разъехались с глухим протяжным скрежетом. Вышел сержант полиции в зеркальных солнцезащитных очках, усеянных каплями дождя. Вслед за ним два молодых послушника в широких плащах вынесли продолговатый мешок, провисший между ними, как гамак.

— Мистер Константин?

Бикс кивнул.

Белый, скользкий от дождя сверток напоминал личинку какого-то гигантского насекомого. В складках прорезиненной ткани скапливалась вода и тонкими ручейками стекала вниз.

Бикс поплелся к «Зеленой супнице». Послушники занесли мешок в фургон и уложили его прямо на пол. Бикс рассеянно посмотрел в сторону города. Поблескивали глянцевой плиткой крепостные стены, гигантскими сталагмитами высились башни, вился серебристой змеей монорельс. У открытых ворот несуразным пятном маячил старенький зонт.