Лидия Алексеева - Горькое счастье: Собрание сочинений

• Название: Горькое счастье: Собрание сочинений
• Автор: Лидия Алексеева
• Жанр: Поэзия
• Год: 2007
• ISBN: 5-902312-93-0

Лидия Алексеева (1909-1989), двоюродная племянница Анны Ахматовой, - одна из крупнейших русских поэтесс Балкан, с 1949 года до самой смерти жила в Нью-Йорке. При жизни издала пять тонких поэтических сборников, притом последний включал практически только избранное из прежних. После ее смерти хозяин квартиры, где она жила, поспешно сжег ее архив, однако благодаря многолетним розыскам были обнаружены около ста стихотворений, не вошедших в сборники, множество поэтических переводов, рассказы, что и дало возможность открыть книгой Лидии Алексеевой новую серию - "Серебряный век. Паралипоменон", иначе говоря - "Пропущенные страницы Серебряного века".

---

«Всех дел не переделаешь…»

Всех дел не переделаешь,
Всех писем не напишешь,
Всех книг не перечтешь, —
Всё ближе стужа белая,
Зимой последней дышишь,
Последний ветер пьешь.

И вспыхнула магнезия,
Поймала блеском голову
Холодную в гробу, —
Но ты, моя поэзия,
Не в раме гладиоловой,
Не желтый блик на лбу, —

В тебе движенье теплое,
Тебе вольней и выше,
Чем побежденной мне:
Как в летнем небе облаку,
Как ласточке под крышей,
Хвоинке на сосне.

«Мальчик бросил камень в пруд…»

Мальчик бросил камень в пруд,
По воде круги идут:

Кольца зыби золотой
На воде его густой.

Кто о камне пожалел?
Камню – каменный удел.

Пусть лежит себе на дне
В безнадежной тишине.

«Лиловой кляксой ярко расплылось…»

Лиловой кляксой ярко расплылось
Написанное в день еще недавний –
Бессмысленно, и горько, и тепло
Химическим карандашом на ставне,

Когда уже решили, что — конец,
Когда прощать не стало больше силы.
Легко и пусто пальцам без колец,
Губам без слов «любимая» и «милый».

Осталась только ласковая есть
В округлых «л» подчеркнутого слова.
Шел ливень. Смыл. И вот – нельзя прочесть.
Всё утонуло в лужице лиловой.

«Так проходили дни впотьмах…»

Так проходили дни впотьмах,
Был плеск дождя несносен, —
Зевая, подошла зима
И заменила осень.

И вдруг в линялом феврале,
Совсем непроизвольно,
Как будто звон по всей земле
Пролился колокольный.

И жидкий, лиловатый лес,
Продутый сквозняками,
Стал чудом из семи чудес
И в заговоре с нами:

То пряча пальцы в рукава,
То растирая щеки,
Мы долго спорили сперва
О Бунине и Блоке.

И март зажег голубизну,
Овеял светом дали, –
Но лес таил свою весну
И мы свою скрывали, –

Пока не зацвели кусты,
И вдруг, в конце недели,
Мы очутились — я и ты –
В доверчивом апреле.

«Мы поднялись развилиной ствола…»

Мы поднялись развилиной ствола,
Но ты — на солнце, крепче, тяжелее,
А я — слабей, я к северу росла
И тенью счастлива была твоею.

Бывало, с ветром бросится листва
Моя к тебе — и этот теплый шорох
Был нам и хлеб, и ласка, и слова,
Ни в чьих не слыханные разговорах.

Но молнии высокий произвол
Нас расщепил и слабый сук отбросил,
И он лежит, безлистый, на откосе,
И одинок твой уцелевший ствол.

Ни слез, ни боли. Только пустота
И отдых на земле, которой стану…
А солнце на стволе залечит рану
И засверкает с каждого листа.

«Если б нам деревьями…»

Если б нам деревьями
Вырасти пришлось,
И тогда, наверное,
Мы росли бы врозь.

Мы молчим, послушные,
Жмуримся на свет,
Чтобы не подслушали
Те, кому не след.

Только в бурю, издали,
В сумерки и гром,
Чтобы нас не выдали,
Ветками кивнем.

И порой — таинственно –
С солнечных высот –
Лист, такой единственный
Ветер принесет.

«Наш город мягко смыт туманом…»

Наш город мягко смыт туманом,
Я в нем бреду, как в тонком сне…
Быть может, я – за океаном,
Опять в потерянной стране.

Быть может, ты сейчас нежданно
Ко мне сутулясь подойдешь
Из душной нежности тумана –
На призрак пасмурный похож.

И приглядевшись близоруко.
И узнавая: «Это ты?»
Но, как во сне, уронишь руку
У заколдованной черты.

В тумане может всё присниться,
И то, чего давно уж нет.
В тумане даже наши лица
Моложе на семнадцать лет.

«Любовь не кончилась — она…»

Любовь не кончилась — она
Живьем разлуке отдана,
Чтоб в снах и в песнях длиться, –
И влагой перья вороша,
Слетает к ней моя душа,
Как в летний полдень птица.

Она – прозрачный водоем
В именьи облачном моем
И с радугой в соседстве, –
Где всё былое во плоти,
Где можно бусинку найти,
Потерянную в детстве.

Где можно молодость опять
Цветком ромашки ощипать
По лепестку — до «любит»…
Любовь не кончилась — она
Мне светит с голубого дна,
Из самой тихой глуби.

«Подниму, и вздохну, и брошу…»

Подниму, и вздохну, и брошу –
Пусть другой найдет на пути.
Счастья слишком большую ношу
Не по силам уже нести.
Для таких вот – слабых, усталых
Есть у Бога иной запас:
Видишь россыпь радостей малых?
Видишь, сколько? Они – для нас.

«Я, странник запыленный…»

Я странник запыленный,
Ищу в пути приют,
А мне воды соленой
Напиться подают, –

Смеются у порога,
Но я покорно пью:
У всех своя дорога,
Я выбрала свою.

«Я всё дальше в море уплываю…»

Я всё дальше в море уплываю
И никто не ждет на берегу.
Я еще борюсь, еще живая,
Но вернуться больше не могу.

Море всё пустынней и огромней,
Глуше рокот отошедших скал…
Только бы меня никто не вспомнил
И теперь обратно не позвал!

«Пахнет горькой водой и медузами ветер прибрежный …»

Пахнет горькой водой и медузами ветер прибрежный
И спешит, и, споткнувшись, лохматится пеной волна.
Что мне сила моя, что моя бесполезная нежность, –
Мне она не нужна, потому что тебе не нужна.

Если верной волной я вослед поплыву пароходу,
И твои берега захлестнет мой зовущий прибой,
Ты, как эта скала, оттолкнешь мою горькую воду,
И она отойдет, не опознана даже тобой.

«Был зябок недоспанный…»

Был зябок недоспанный
Вокзальный рассвет.
В нем слезы, как оспины,
Оставили след.

А воздух подслушанный
Был горек и чист,
Как тонко надкушенный
Сиреневый лист.

Над болью напрасною
Блаженно горя,
Вставала прекрасная
Чужая заря.

Но, дрожью железною
Трясясь и звеня,
Мы были отрезаны
От нового дня.

«Пусть захлопнулась перед нами…»

Пусть захлопнулась перед нами
Самоцветного счастья дверца –
Не скудеет земля цветами,
Не скудеет надеждой сердце.

И под небом чужого края,
Немотой его светлой глуби,
Изнывая и умирая,
Мы живем. Мы поем. Мы любим.

Может – близится праздник света?
Новым хмелем вскипает чаша?..
Нет безумней мечты, чем эта.
Нет святее тоски, чем наша.

«По песчинке стачивалась боль…»

По песчинке стачивалась боль,
Размывалась медленными днями,
Притуплялась, – так морская соль
И вода шлифуют жесткий камень:

И теперь он гладок, словно плод,
Округленный, не остроугольный, –
В нем лишь тяжесть, что еще гнетет,
Но не может оцарапать больно.

«От горя удаляясь, отдыхая…»