Ричард Эванс - Третий рейх. Зарождение империи. 1920–1933

• Название: Третий рейх. Зарождение империи. 1920–1933
• Автор: Ричард Эванс
• Издательство: ООО «Агентство прав «У-Фактория»; ООО «Издательство Астрель»
• Жанр: История
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-9757-0507-5; 978-5-271-30535-1

Предлагаемая книга открывает трилогию Ричарда Эванса, посвященную истории Третьего рейха. Она повествует о нелегком времени, пережитом Германией после Первой мировой войны, когда в атмосфере политического хаоса, экономических бедствий, массовых беспорядков и идеологической поляризации общества зарождалось тоталитарное нацистское государство. Изначально не представлявшие серьезной политической силы, нацисты в очень короткий срок установили в Германии однопартийную диктатуру и ввергли страну в глубочайший моральный, социальный и культурный кризис. Автор рассказывает о том, как это случилось, и пытается ответить на вопрос, был ли приход Гитлера к власти неизбежным и почему на протяжении 1920-х годов граждане свободной Веймарской республики все больше склонялись к идеалам авторитаризма.

Трилогия Ричарда Эванса — захватывающее и в то же время крайне подробное и исторически достоверное повествование о самой трагической эпохе в немецкой и европейской истории прошлого века.

---

Эта песня уже имела определенную известность в движении, но Геббельс теперь рекламировал ее изо всех сил, предрекая, что скоро ее будут петь школьники, рабочие, солдаты и все остальные.

Он был прав. До конца года ее опубликовали, выпустили граммофонную запись и сделали официальным гимном нацистской партии. После 1933 г. она стала национальным боевым гимном Третьего рейха вместе с давним Deutschland, Deutschland uber alles («Германия превыше всего»)[646]. Вессель стал объектом своего рода светского религиозного культа, который пропагандировался нацистами: его прославляли в фильмах и вспоминали на бесчисленных церемониях; множество мемориалов и мест паломничества увековечили его память.

Открытое прославление грубой физической силы стало боевым гимном нацистской партии, и это свидетельствовало о том, насколько важную роль играло насилие в битве нацистов за власть. Цинично используемое в популистских целях пропагандистами-манипуляторами, такими как Геббельс, оно стал стилем жизни для рядовых молодых штурмовиков вроде Весселя, как и для молодых безработных рабочих Союза бойцов красного фронта. Другие песни были еще более откровенными, как, например, популярная «Песня штурмовых колонн», которую коричневые рубашки начали распевать на улицах Берлина с 1928 г.:

Мы штурмовые колонны, в ногу идем в строю.
Мы — первые ряды, бесстрашные в бою.
Усталые с работы, с песней на устах,
Плечо к плечу шагаем с винтовками в руках.
Вставай, штурмовые колонны, на расовый бой, вперед!
Свободными мы станем, когда еврей падет.
Без жалости все вместе жизнь отдадим свою.
Идем за Адольфом Гитлером, бесстрашные в бою.
Славься, Адольф Гитлер! Мы шагаем в ногу.
Да здравствует революция немецкого народа.
Вперед на баррикады, лишь смерти нас остановить.
Мы штурмовые колонны, мы идем, чтоб победить[647].

Такая агрессия получала выход в постоянных столкновениях с вражескими военизированными отрядами на улицах. В середине существования республики, начиная с 1924 г., все стороны действительно отошли от политического насилия масштаба январского восстания 1919 г., гражданской войны в Руре 1920 г. или многочисленных конфликтов 1923 г., но, отложив пулеметы, они лишь заменили их на резиновые дубинки и кастеты. Даже в относительно стабильный период с 1924 по 1929 год утверждалось, что коммунисты убили 29 нацистских активистов, а сами коммунисты заявляли, что в столкновениях с «фашистами» с 1924 по 1930 год погибло 92 человека из «рабочих». Говорили, что с 1924 по 1928 год в борьбе с коммунизмом в разных эпизодах политического насилия пали двадцать шесть членов «Стального шлема» и 18 членов «Рейхсбаннера».[648] Это были только самые серьезные последствия постоянной борьбы между противоборствующими военизированными группировками; по оценкам тех же источников, число раненных в таких боях составляло тысячи человек, и многие из них получали гораздо более серьезные увечья, чем простые синяки или переломы.

В 1930 г. эти цифры значительно увеличились, и нацисты заявляли, что понесли потери в 17 человек убитыми. Это число увеличилось до 42 в 1931 г. и до 84 в 1932 г. В 1932 г. нацисты также сообщали, что в столкновениях с врагами было ранено около десяти тысяч их рядовых членов. Коммунисты говорили о 44 смертях в боях с нацистами в 1930 г., 52 в 1931 г. и 75 в первые шесть месяцев 1931 г., тогда как в уличных битвах с нацистами в период с 1929 по 1933 год погибло более 50 членов «Рейхсбаннера»[649]. Официальные источники в целом подтверждают эти данные. По одной из оценок рейхстага, которая никем не ставилась под сомнение, на март 1931 г. ежегодно погибало не менее 300 человек[650]. На долю коммунистов смертей пришлось не меньше, чем на долю нацистов. Например, когда руководителю отряда Союза бойцов красного фронта численностью в сто человек, моряку Рихарду Кребсу, приказали сорвать митинг в Бремене, на котором выступал Герман Геринг, он лично позаботился, чтобы «у каждого человека была дубинка или кастет». Когда тот поднялся, чтобы выступить, Геринг приказал выкинуть его с трибуны, и коричневые рубашки, стоявшие по периметру зала, двинулись в центр.

Последовала ужасная рукопашная схватка. Повсюду в ход пошли дубинки, кастеты, палки, тяжелые ремни, бутылки и «розочки». Над головами зрителей летали осколки стекла и стульев. Люди с обеих сторон отламывали ножки стульев и использовали их в качестве дубинок. Женщины падали в обморок от грохота и криков схватки. Десятки голов и лиц были в крови, одежда разорвана, когда дерущиеся пробирались между массами напуганных и беспомощных зрителей. Штурмовики дрались как львы. Они планомерно оттесняли нас к главному входу. Оркестр начал играть военную мелодию. Герман Геринг спокойно стоял на сцене с кулаками, упертыми в бедра[651].

В начале 1930-х такие сцены разыгрывались по всей Германии. Насилие принимало особенно широкий размах в периоды выборов. Из 155 человек, убитых в столкновениях в Пруссии за весь 1932 г., не меньше 105 погибли в месяцы выборов с июня по июль, а полиция сообщала о 461 случае политических беспорядков с 400 ранеными и 82 убитыми за первые семь недель кампании[652]. Задача усмирения политического насилия не облегчалась тем, что политические партии в перерывах активно выступали вместе за амнистию политическим заключенным, выпуская их из тюрем и, таким образом, открывая новую серию избиений и убийств. Последняя такая амнистия была объявлена 20 января 1933 г.[653]

II

Сталкиваясь с такой ситуацией быстро нарастающего беспорядка, полиция явно колебалась в своей поддержке веймарской демократии. В отличие от армии она продолжала быть децентрализованной после 1918 г. Социал-демократы доминировали в прусском правительстве в Берлине, однако не смогли воспользоваться возможностью создать новую силу по обеспечению общественного порядка, которая была бы лояльным проводником республиканского законодательства. В полицию неизбежно вступали бывшие солдаты, поскольку большинство мужчин из соответствующей возрастной группы были призваны на службу во время войны. Новые рекруты оказывались под началом бывших офицеров, кадровых солдат и бойцов добровольческих бригад. Они с самого начала задали военный тон и совсем не были горячими энтузиастами нового политического порядка[654]. Их поддерживала политическая полиция, которая была традиционно сильна в Пруссии и в некоторых других немецких и европейских государствах в плане сосредоточения своих усилий на наблюдении, выявлении и временами на подавлении социалистических и революционных устремлений[655]. Офицеры политической полиции, как и других полицейских отделов, считали себя выше партийной политики. Скорее, как и в армии, они служили абстрактной идее «государства» или «рейха», а не конкретным демократическим институтам новообразованной республики. Поэтому неудивительно, что они продолжали вести слежку не только за политическими экстремистами, но и за социал-демократами, правительственной партией в Пруссии, которая в некотором смысле была их работодателем. Таким образом, старая традиция искать подрывные элементы в основном среди левых течений политического спектра продолжала спокойно существовать[656].

Симпатии полиции и суда проявились особенно отчетливо в деле депутата рейхстага социал-демократа Отто Бухвица в Силезии, который позже с изрядной горечью вспоминал, как штурмовики начали срывать его речи начиная с декабря 1931 г. Коричневые рубашки занимали места на его митингах, выкрикивали в его адрес оскорбления, а однажды стреляли в него, вызвав массовую панику среди слушателей и спровоцировав драку, в которой было еще больше выстрелов со стороны штурмовиков и членов «Рейхсбаннера». Несколько нацистов и социал-демократов пришлось отправить в больницу, и ни один стол или стул не остались в целости. После этого банды из восьми-десяти нацистских штурмовиков изводили Бухвица, сопровождая его по утрам от дома до работы, двадцать или больше человек окружали его, когда он возвращался в офис после обеда, и от ста до двухсот человек следовали за ним по пути домой, распевая специально сочиненную песню со словами: «Стоит лишь спустить курок, Бухвица настигнет рок». Нацистские демонстрации всегда останавливались около его дома, скандируя «Смерть Бухвицу!» Его жалобы в полицию и просьбы о защите совершенно игнорировались, а когда он потерял депутатскую неприкосновенность вместе с роспуском рейхстага в 1931 г., его привлекли к суду за незаконное владение оружием в связи с дракой в декабре 1931 г. и приговорили к трем месяцам тюрьмы. Никто из нацистов, участвовавших в тех событиях, не понес никакого наказания. После освобождения Бухвицу отказали в праве ношения оружия, но он все равно всегда носил его с собой и демонстративно спускал с предохранителя, если коричневые рубашки подходили слишком близко. Обратившись с жалобой к министру внутренних дел, социал-демократу Карлу Зеверингу, он получил ответ, что ему в первую очередь не следовало встревать в перестрелку. Чувство Бухвица, что руководство социал-демократов его предало, только усилилось, когда к нему, собиравшемуся выступать с речью на похоронах застреленного нацистами члена «Рейхсбаннера», подошла большая группа рядовых активистов-коммунистов и объяснила, что они пришли защитить его от запланированного покушения со стороны коричневых рубашек. Рядом в тот момент не было ни полиции, ни членов «Рейхсбаннера»[657].