Шарль Монселе - Женщины-масонки

• Название: Женщины-масонки
• Автор: Шарль Монселе
• Издательство: ОГИЗ
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1993
• ISBN: 5-88274-012-6

Возникшее в начале XVIII пека в Англии религиозно-этическое движение – масонство – получило распространение во многих странах. Эта тайная организация ставила своей целью объединение людей на основе равенства, взаимопомощи и верности. В масонские ложи женщин не принимали, и с течением времени женщины создали свои масонские ложи.

В романе «Женщины-масонки» Шарля Монселе (1825-1888), известного французского романиста, талантливого восприемник литературных принципов А. Дюма, речь идет о тайной организации женщин-масонок, незримо опутавшей своей страшной сетью всю Францию – от великосветских салонов до рабочих кварталов. В эту сеть, добровольно или волею судеб, попадают герои романа. Всевозможные приключения, любовные истории, заговоры, поединки составляют содержание книги. Весь роман пронизан мотивом женской мести, которую осуществляет эта мощная масонская организация.

На русском языке произведение Шарля Монселе печатается впервые.

---

Судя по фразам, которыми обменивались игроки, можно было подумать, что дело происходит в кафе Пале-Руаяля.

Старый господин с почти автоматическими движениями, упорно сохранявший на своем фраке эполеты, легонько тронул господина Бланшара за плечо. Господин Бланшар обернулся и понял, что угадал и что перед ним тот самый полковник, портрет которого набросал ему санитар.

– Простите меня за излишнюю вольность,– сказал господину Бланшару этот новый эксцентрический персонаж, намеренно смягчая голос.

– Какая вольность, сударь, помилуйте!

– Мне показалось, что вы – человек со вкусом, и потому мне ужасно хочется посоветоваться с вами.

– О чем?– спросил господин Бланшар.

– Я заранее уверен, что вы не увидите в моем вопросе повода для насмешек… как другие…

– Разумеется, нет!

– Как вы думаете: достаточно ли хорошо я оплетен соломой?

– М-м… недурно.

– Так-так! Но я недоволен,– заявил полковник с выражением глубокой печали.

– Быть может, вы слишком требовательны?

– Так мне все говорят, но я, к несчастью, знаю, как к этому относиться. В былые времена соломой оплетали неизмеримо лучше. А так я не протяну и десяти лет!

– О, да!

– Да, да! Люди поскупились на сырье! Я несколько раз был вынужден заштопываться собственноручно. И кроме того, остается запах!

– Вы ошибаетесь.

– Не найдется ли случайно у вас в карманах немножко соломы?

– Соломы? Увы, нет.

– Очень жаль: вы заткнули бы мне уши. Окажите мне услугу: собирайте солому, где только сможете. А я попрошу у санитаров иголку и нитку… Увы! Я чувствую, что с каждым днем соломы становится все меньше и меньше!

С этим скорбным восклицанием полковник, слегка подпрыгивая, удалился.

– Как могла возникнуть столь странная мысль? – спросил своего чичероне господин Бланшар.– Кем он себя считает – птицей или четвероногим?…

– Ни тем, ни другим! Его единственное честолюбивое желание – фигурировать в Артиллерийском музее.

Господин Бланшар уже был не в состоянии возражать: все, что он здесь видел, начинало казаться ему естественным.

– Если вы хотите познакомиться с абсолютно убежденным пансионером, так это вон тот, во всей совокупности особенностей, определяющих животное,– смотрите в ту сторону,– сказал высокий молодой человек.– Видите вон того мужчину, который стоит с угрожающим и свирепым видом? Я уверен, что в этот момент он думает, что представляет собой дракона святого Георгия. Это такой же сумасшедший, как мы с вами.

– Благодарю вас,– спокойно произнес господин Бланшар.

– Он думает, что он один приобрел монополию по очереди воплощаться в знаменитых животных. Вчера, например, он проснулся и разбудил всех нас оглушительным «кукареку!», грохотавшим, как звук трубы: он вообразил себя петухом, которого услышал апостол Петр. А прежде он был тельцом апостола Луки – следовательно, он мычал. Он не всегда бывает таким последовательным христианином: его экскурсы в античную мифологию случаются достаточно часто. Я даже серьезно думаю, что он попал сюда за то, что весьма нескромно вообразил себя лебедем некоей современной Леды[101], но это меня не касается. То вы услышите, что он ржет, как Буцефал[102], то вы увидите, что он куда-то карабкается, как паук Арахна[103]. Он предложит вам партию в домино, как МунитоМунито – дрессированная собака, умевшая читать… Однажды он вцепился мне в горло, вообразив, что я – Милон Кротонский, а он – лев[104], но уже на следующий день он глубоко в этом раскаивался и плакал, как лань Женевьевы Брабантской[105].

– Все эти сумасшедшие весьма изобретательны,– заметил господин Бланшар.

– Им и делать больше нечего,– скромно возразил черноволосый молодой человек.

– Но я вижу, что некоторые из них читают так называемые «толстые» журналы. Разве администрация не боится, что в них проснется жажда политической деятельности?

– О, нет! Прежде всего «политические сумасшедшие», если можно так выразиться, помещаются в другом отделении, которое предназначено исключительно для них. У сумасшедших нашего отделения – отделения номер десять – есть только интересы, но отнюдь не страсти. Им разрешено самолично и на свой счет подписываться на любые газеты и журналы. Что касается меня, то мои скромные средства не позволяют мне этого удовольствия.

Первый день пребывания в Шарантоне отнюдь не показался господину Бланшару ни долгим, ни скучным. Ум его приспосабливался к этому царству фантазии, по которому летал рой олицетворенных мечтаний. И к тому же разве не намеревался он сам поехать в Турцию? Разве прежде не выражал он желания посетить страну, где женщины носят паранджу, а мужчины – оружие? Нам представляется, что господин Бланшар должен был быть доволен: Шарантон был для него предвкушением Константинополя.

За обедом, как его и предуведомили, он занимал место между полковником и той личностью, которую называли романистом. Обед за столом директора был большой честью, и эту честь поочередно оказывали тем, кто сумел заслужить ее послушанием и примерным поведением. Сегодня на обед к директору были приглашены тридцать избранников. Директор издали узнал господина Бланшара и дружески помахал ему рукой.

Как только господин Бланшар уселся на свое место, романист завязал с ним разговор, наклонившись к его уху. Вот что он сказал:

– «В одно прекрасное июньское утро по берегу реки медленно ехал всадник; лицо его дышало искренностью и отвагой; его султан развевался по прихоти ветра…»

– Я это знаю, я знаю,– прервал его господин Бланшар.

– Досадно,– прошептал романист.– Но у меня есть и другие вещи. «О, моя Хуана! Клянусь, что ты никогда не будешь принадлежать никому, кроме твоего Пабло!– так говорил в Арагонской сьерре молодой человек, в котором по его воинственному, решительному виду, по его вышитой куртке нетрудно было распознать погонщика мулов».

– Это я тоже знаю.

– Вы чересчур требовательны!

В эту самую минуту один из сумасшедших легко вскочил и бросил какую-то крупинку в тарелку господина Бланшара.

– Что это такое? Что это такое? – вскочив со стула, вскричал господин Бланшар.

– Попробуйте ваш суп теперь,– отвечал сумасшедший, снова занявший свое место.

– Ну, ну! Господин Корбюлон! – строго произнес директор.

– Что он мне положил? – спросил господин Бланшар своего соседа-полковника.

– Это совсем безвредно. Этот оригинал вообразил, что открыл рецепт амброзии.

– И он проделывает это со всеми блюдами?

– О, нет!

– «Лет тридцать тому назад, на улице Гросс-Экритусар, в Реймсе, внимательный наблюдатель заметил бы темный дом в ломбардском стиле. В одном из узких окон, тщательно охраняемых железными решетками, время от времени появлялась прелестная головка молодой девушки…»

Это романист снова наклонился к уху господина Бланшара.

– Это вступление я читал не позднее чем позавчера,– поспешно прервал романиста господин Бланшар.

– Вероятно, меня обокрали.

– Что ж, весьма возможно.

Пока они разговаривали, сумасшедший, сидевший напротив господина Бланшара, дерзко похитил у него котлету.

Господин Бланшар хотел было закричать.

– Молчите!-сказал ему сумасшедший.– Я – невидимка!

– «Черт побери! Тысяча чертей! Клянусь, что, по крайней мере, четверо из вас останутся лежать на этих плитах!»– вскричал медлительный Амори, и торжественно поднял свой тяжелый резной кубок…»

– Довольно! Довольно! Пощадите! – сказал господин Бланшар, постепенно приходя в скверное расположение духа.

– Это эпизод из войны против альбигойцев[106],– прошептал сконфуженный романист.

В течение нескольких минут господин Бланшар прислушивался к беспокоившим его звукам – со стороны полковника доносилось какое-то царапанье.

– Вы слышите?– спросил его господин Бланшар.

– Т-сс!

– Так это вы?

– Да, я,– отвечал полковник.– Следуйте моему примеру: я вытаскиваю из моего стула столько соломы, сколько могу.

– Но сиденье провалится!

– Не беспокойтесь!

«Генерал Моранж не принадлежал к числу тех заурядных людей, которые, безбоязненно идя под огонь неприятеля, смиренно возвращаются под кров своего замка и, подобно Гераклу, садятся за прялку у ног некоей новоявленной Омфалы[107]. Этот железный человек…»

– Ах! Вы становитесь невыносимы! – вскричал господин Бланшар.

– Продолжение в следующем номере журнала,– опустив голову, сказал сумасшедший.

Других происшествий за обедом не было. Стать общим разговор, конечно, не мог. Когда с десертом было покончено, пансионеров развели по соответствующим отделениям, где, после достаточно оживленного заседания в общей зале, каждый из них, в соответствии с размерами своего состояния удалился либо в общую спальню, либо в свою отдельную комнату.