Вячеслав Удовик - Воронцов

• Название: Воронцов
• Автор: Вячеслав Удовик
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2004
• ISBN: 5-235-02728-0

Предлагаемое вниманию читателей издание представляет собой жизнеописание генерал-фельдмаршала, светлейшего князя, новороссийского и бессарабского генерал-губернатора, наместника на Кавказе М. С. Воронцова (1782–1856). Личность этого человека вызывает самые противоречивые оценки историков и исследователей-пушкинистов. Первые, признавая в нем талант полководца и мудрого правителя, укоряют его за приверженность монархии и называют угодливым царедворцем. Вторые (по крайней мере большинство из них) игнорируют его заслуги перед Отечеством и видят в нем только врага великого поэта. Рассказывая о жизненном пути Воронцова, о его ратных подвигах и деяниях во славу России, автор книги опровергает распространенное и искаженное представление о нем как о расчетливом вельможе и гонителе Пушкина.

В Приложении приводится ценнейший исторический документ — кавказские письма М. С. Воронцова к А. П. Ермолову.

---

Вполне очевидно, что в те же дни, в первой половине июля, родилась и известная эпиграмма Пушкина на М. С. Воронцова. И. П. Липранди пишет, что до отъезда поэта в Михайловское он три раза был в Одессе и слышал от него стихи к портрету Воронцова: «Сколько помню, в них находились следующие выражения: „Полумилорд, полугерой, полукупец, полуподлец, и есть надежда, что будет полным наконец“ <…> Пушкин заверял меня, что стихи эти написаны не были, но как-то раза два или три им были повторены и так попали на бумагу»21.

Почему Пушкин «заверял» Липранди, что эпиграмма на Воронцова не была им написана, а лишь два или три раза повторена? Потому что Липранди не мог не упрекнуть поэта в сочинении им явного поклепа на всеми уважаемого генерал-губернатора. Подобные упреки Пушкин мог услышать и от доброжелательно относившихся к нему А. И. Левшина, поэта В. И. Туманского и других сотрудников воронцовской канцелярии. В свое оправдание он и хотел представить эпиграмму как острое словцо, сказанное им в каких-то компаниях.

Из слов Липранди следует, что он был знаком с двумя вариантами эпиграммы — и с первым вариантом, начинающимся словом «полумилорд», и со вторым вариантом со словом «полугерой». Первый вариант эпиграммы Пушкин не раз декламировал среди приятелей и знакомых, кем-то он был записан и дошел до нас в нескольких списках. А второй вариант был, видимо, сочинен позже. Липранди успел с ним познакомиться, но никто его не записал. Этот вариант Пушкин включил в письмо к П. А. Вяземскому от 8–10 октября 1824 года.

В первом варианте эпиграммы Пушкин называет Воронцова «полумилордом», «полукупцом», «полумудрецом», «полуневеждой» и «полуподлецом». И высказывает надежду, что тот «будет полным наконец». Да, конечно, Воронцова можно было назвать полумилордом, так как детство и юность его прошли в Англии, где он получил прекрасное воспитание и образование. Приложимо к нему и имя полукупец, так как на посту генерал-губернатора он не чурался ни торговых, ни иных экономических вопросов. Не было ничего обидного и в том, что поэт назвал его полумудрецом. Вполне очевидно, что граф не претендовал на то, чтобы его считали мудрецом.

Во втором варианте эпиграммы Пушкин отбрасывает слова «полумилорд», «полукупец» и «полумудрец» и добавляет уничижительное слово «полугерой». Обычно исследователи связывают это слово с тем, что в декабре 1823 года М. С. Воронцов не был произведен в полные генералы, то есть остался как бы полугенералом. Но если бы это было так, то Пушкин и должен был бы назвать Воронцова в эпиграмме «полугенералом», а не «полугероем».

Рождение слова «полугерой», конечно же, также связано с общением Пушкина с С. Г. Волконским. Это для Волконского Воронцов не был настоящим героем. Он, например, ставил под сомнение героизм Воронцова в сражении под Краоном в феврале 1814 года, когда корпус графа успешно противостоял превосходящим силам противника, которыми командовал сам Наполеон. За это сражение, как отмечалось выше, М. С. Воронцову был пожалован орден Св. Георгия 2-й степени — третий Георгий в его военной карьере. С. Г. Волконский, видимо, сумел убедить Пушкина в том, что Воронцова нельзя считать настоящим героем. И поэт называет героя Бородина и немалого числа других сражений «полугероем».

Можно сказать, что С. Г. Волконский стал своего рода «соавтором» Пушкина в сочинении злосчастной эпиграммы. Благодаря поэтическому гению Пушкина эпиграмма получилась выразительной в художественном отношении, а благодаря «соавторству» Волконского по содержанию она оказалась близкой к пасквилю или клевете. Таким образом, не те или иные действия М. С. Воронцова, как считают многие исследователи, а влияние С. Г. Волконского стало причиной того, что уважительное отношение Пушкина к генерал-губернатору сменилось враждебностью, стало причиной рождения злых слов поэта о наилучшем для него начальнике.

В письме к В. А. Жуковскому Пушкин пошел еще дальше в отрицании военных заслуг Воронцова: «Но полумилорд Воронцов даже не полугерой. Мне жаль, что он бессмертен твоими стихами, а делать нечего»22. Жуковский оставил без ответа сожаление Пушкина о том, что он обессмертил Воронцова своими стихами. Он не был предубежден против Воронцова, а потому и не жалел, что отдал должное его героизму в стихотворении «Певец во стане русских воинов».

Известный литературовед П. Е. Щеголев более 70-ти лет тому назад написал: «О Воронцове можно сказать, что и до сих пор он еще не разоблачен окончательно, особенно у пушкинистов. Уж слишком давил он исследователей авторитетом имени, сана, богатства, английского воспитания, и они никак не могли принять полностью на сто процентов высказывания о нем Пушкина: „Полугерой, полуневежда, к тому ж еще полуподлец!., но тут однако ж есть надежда, что полным будет наконец“»23.

Слова Щеголева не пропали втуне. За прошедшие семь десятилетий пушкинисты «исправились» — многие из них не сомневаются в правоте Пушкина и считают, что М. С. Воронцов действительно был и полугероем, и полуневеждой, и полуподлецом, как говорится в эпиграмме.

Но есть и иная, противоположная оценка пушкинской эпиграммы. «Если называть вещи своими именами, — пишет Юрий Дружников, — „полуневежда“ и „полуподлец“ были бесстыдной ложью, а эпиграмма в целом клеветой, едкой, несправедливой, злобной, и от злобы — неостроумной»24.

При всем преклонении перед гением Пушкина, нельзя не признать, что его эпиграмма действительно была если и не клеветой, то, во всяком случае, поклепом, наветом, наговором на М. С. Воронцова. Михаил Семенович был отнюдь не полуневеждой, а образованнейшим человеком. Для него, якобы полуподлеца, честь и достоинство являлись важнейшими жизненными принципами. И он был не просто героем, а героем из героев. И Пушкин знал об этом. Знал и, как это ни прискорбно, постарался забыть и сочинил эпиграмму-поклеп. Кстати, при жизни Пушкина эта эпиграмма не была опубликована.

Считается, что Пушкин посвятил М. С. Воронцову еще одну эпиграмму. В ней рассказывается о придворном льстеце, который в разговоре с царем выразил радость в связи с казнью испанского революционера Риего.

Признать героем этой эпиграммы М. С. Воронцова значит объявить Пушкина автором еще одного поклепа на графа. Во-первых, М. С. Воронцов не был придворным льстецом, всю жизнь он стремился жить и служить подальше от Петербурга, от царского двора. А во-вторых, когда известие о казни Риего достигло России, Михаила Семеновича отделяло от Александра I более тысячи верст, и разговор между ними не мог состояться.

Известный петербургский филолог С. А. Фомичев, разделяя общее мнение, что в этой эпиграмме изображен М. С. Воронцов, пишет: «„Придворный льстец“ не вешал Риего, но он вслух надругался над падшим, чем нарушил не только христианские заповеди, но и принятые правила приличия»25. Эти слова являются очередным наговором на генерал-губернатора Новороссии. Ведь никто и никогда не обвинял М. С. Воронцова, человека глубоко верующего и порядочного, ни в нарушении христианских заповедей, ни в нарушении правил приличия. Не было причин для таких обвинений. Напротив, Михаил Семенович старался помочь «падшим», в том числе и С. Г. Волконскому, а не злорадствовал в связи с их судьбой.

Многие исследователи считают, что М. С. Воронцову посвящено еще несколько эпиграмм. В одной из них рассказывается о некоем лорде Мидасе с его непривлекательными качествами и низкими поступками. Однако в этой эпиграмме невозможно увидеть даже карикатурного портрета генерал-губернатора. А потому связывать ее и другие эпиграммы с именем М. С. Воронцова, значит обвинить Пушкина в авторстве еще нескольких поклепов на генерал-губернатора.

Пушкин назвал эпиграммой на М. С. Воронцова лишь одну — ту, в которой граф объявляется полуневеждой, полугероем и полуподлецом. Известный историк и археограф П. И. Бартенев пишет, что в конце жизни Пушкин раскаялся в сочинении этой эпиграммы. Собирая материалы к биографии поэта, Бартенев встречался и беседовал с оставшимися в живых его друзьями и знакомыми. От кого-то из них он, видимо, и услышал об этом раскаянии. От кого — неизвестно. Но вполне очевидно, что по прошествии времени Пушкин не мог не признать, что, наговаривая на М. С. Воронцова, он унизил не его, а самого себя.

Обратимся к последним неделям жизни Пушкина в Одессе.

«Я сделала запас научных книг, чтобы насыщаться ими в течение дня, — пишет В. Ф. Вяземская мужу 15 июля, — а Для развлечения у меня будет несколько романов, итальянские спектакли и Пушкин, который скучает гораздо больше меня: три женщины, в которых он был влюблен, недавно уехали. Что ты на это скажешь? Это в твоем духе. К счастью, одна возвращается на этих днях; я пророчу ему, что вы часто будете соперниками»26.

Три женщины, в которых был влюблен Пушкин, это, скорее всего, Амалия Ризнич, Каролина Собаньская и Е. К. Воронцова. Последняя вот-вот должна была возвратиться из Крыма, что и произошло 23 июля. А М. С. Воронцов из-за болезни вынужден был задержаться в Крыму. В письме Вяземской мужу, отправленном 25 июля, говорится: «Гр. Воронцова и Ольга Нарышкина возвратились два дня тому назад, мы постоянно вместе и даже более дружны. Во время отсутствия графини я играла на ее клавесине, которого нет у меня в деревне, пользовалась ее купальней и ее маленькими лошадками»27.