Александр Майер - Наброски и очерки Ахал-Текинской экспедиции 1880-1881

• Название: Наброски и очерки Ахал-Текинской экспедиции 1880-1881
• Автор: Александр Майер
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

- Вот тут, ребята, - указывает гардемарин. - Ну, начинай ломом... У кого лом?

- У меня, ваше б-дие...

Раздается глухой удар в основание стены.

- Чего ты лезешь?.. Мне их благородие приказали начать, не тебе!..

- Пошел вон! Я - матрос... Раньше с их благородием служил... А ты что!..

- Не шумите, черт бы вас подрал... Давай лом... - И гардемарин начал осторожно ударять в глину, стараясь выворачивать побольше куски... Удары глухо раздавались по рву...

На стене смолкли голоса, но послышался шум у самого края парапета, и несколько кусочков глины упало около работавших... Должно быть, обеспокоенные шумом текинцы заглядывали через парапет...

Работа приостановилась... Вот снова раздался говор на стене... Но ни тревоги, ни выстрела... Опять заработали ломы и кирки... Гардемарин передал лом одному из охотников и, прижавшись плечом к стене, следил за работой... Как-то невольно часто подымались глаза его наверх, где он ожидал увидеть силуэт врага, перегнувшегося через парапет... Но все было покойно... Углубление под стеной увеличивалось...

- Ваше б-дие! Почитай, уж довольно, - обратился к нему матросик Гребенщиков.

Гардемарин стал на колени и ощупал рукой углубление...

- Нет, ребята, еще мало... Валяй теперь лопатой... Выгребай всю мелочь оттуда и еще немного подкопай...

- Ну, как твои дела? - послышался тихий шепот Остолопова, вынырнувшего из мрака.

- Сейчас буду закладывать... А ты?

- У меня тоже кончают... Не забудь же крикнуть, когда будет готово...

- А где граф Орлов?..

- Во рву, около моей мины. - И поручик исчез.

- Ну довольно, ребята... Закладывай мину... Где она?..

- Вот...

Как перышко поднял один из охотников объемистый трехпудовый медный цилиндр и засунул в углубление...

- Осторожно, не порви проводников или фитиля...

- Никак нет, ваше б-дие!..

- Ну, ребята, хорошенько теперь замните весь промежуток кусками глины...

Гардемарин нагнулся осмотреть, хорошо ли вложена мина, и убедился, что весь цилиндр скрылся под землей... Фитиль Бик-форда выдавался на пол-аршина из обломков глины, которыми была сделана забивка мины...

- Ребята, уходите все по траншейке... Живо!.. Ты, Гребенщиков, беги к поручику Остолопову и скажи, что сейчас буду зажигать фитиль, и вместе с его людьми выскакивай изо рва... Слышишь?..

- Есть, ваше б-дие!..

Гардемарин остался один... Дрожащими руками вынул он коробку спичек, кусок фитиля и фальшфейер из кармана полушубка... Чиркнул спичкой... Загорелась... Стал зажигать кусок фитиля - не горит... Руки ли чересчур дрожат, или фитиль отсырел... Снова зажег спичку... Фитиль затлелся наконец... Распла-стырил фальшфейер, размял смесь... Вот в стороне работы Остолопова - шум... Слышно, как бегут люди... Доносится крик "готово!". Над головой на стене шум, говор многих голосов... Огненная точка фитиля коснулась фальшфейера... В момент яркий, дневной почти свет залил весь ров... В глазах зарябило... На секунду моряк ослеп... Загремели над головой выстрелы... Крики... Посыпались около комки глины... Пламенем фальшфейера дотронулся моряк до конца фитиля Бикфорда, торчавшего из мины... Каучук фитиля затрещал, что-то вспыхнуло, и фитиль, зашипев, начал выбрасывать сноп искр...

Крикнув "готово", быстрее молнии бросил гардемарин фальшфейер на мокрую землю, затоптал ногой и... очутился в полном мраке, мраке страшном, беспроглядном...

Он бросился прямо вперед и наткнулся на эскарп рва... Хотел влезть по этой почти отвесной стене... Судорожно хватавшиеся пальцы встречали мокрую, скользкую глину, оставшуюся комками в горстях... Обернулся назад - фитиль выкидывает красную ленту искр... "Сейчас взрыв", - мелькнуло в голове моряка... Он бросился влево... Споткнулся о что-то... Упал... Поднялся и побежал, ощупывая руками бок рва, - везде сплошная глина - следов выхода нет... Отчаяние сдавило горло... Разум уже перестал руководить им... В такие минуты человек или седеет, или сходит с ума... Из ста человек в девяноста девяти тупое отчаяние заставляет даже не следовать инстинкту самосохранения...

Молодой моряк оглянулся еще раз назад... Искры вылетают из-под стены... Он сделал еще несколько шагов и почувствовал справа пустоту... Выход в траншейку изо рва нашелся...

Невозможно описать ощущения его... Волна радости охватила все его существо - он не думал о граде пуль, сыпавшихся со стены, не слышал страшного треска непрерывных выстрелов, гремевших на стене... Одна мысль овладела им, одно сознание наполняло его голову - возможность спастись от взрыва, избегнуть этой неминуемой, ужасной опасности...

Вот он шагнул одной ногой, уперся руками и уже взобрался во вход траншейки... В этот момент что-то со страшной силой ударило его в спину и голову, мрак озарился красным светом, открытый рот тщетно пытался набрать воздуха... Миллионы красных и зеленых кругов явились перед глазами; он почувствовал, что сверхъестественная сила подняла его и бросила... Он летит, летит и... сознание исчезло...

* * *

- Ваше б-дие, живы?..

- Что?.. Где я?.. Ты кто?..

- Гребенщиков, ваше б-дие... Вы здесь лежали, должно, взрывом ошеломило...

- Да где я?..

- Около подковки, ваше б-дие... Наши отступают... Пожалуйте руку, я вас доведу...

Гардемарин поднялся... Все вертелось перед глазами... Что-то теплое текло из левого уха на щеку... Вкус крови чувствовался во рту... Он ступил несколько шагов - кровь хлынула носом...

На левое ухо он ничего не слышал... Голова страшно ныла, спина одеревенела...

- Правее, ваше б-дие, тут ров; вот впереди наши охотники; я уж доведу вас в целости!

В траншеях гремело "ура!". Вся неприятельская стена опоясывалась огнем; пули летели градом, посвистывая на разные лады, в темноте слышался голос графа Орлова, отдавшего приказание отступать в порядке и идти в ногу.

Гардемарин шел, поддерживаемый матросом, не отдавая себе вполне отчета, что он делает.

Вот наконец близко и ручей. Не отыскивая мостика, люди идут прямо по воде, еще несколько шагов и траншея...

- Ой, убило! Ой, смерть моя, - раздается болезненный крик, заглушающий и шум перестрелки и командные слова. - Ох, братцы, тошнехонько, - кричит кто-то, и в этом крике слышится нестерпимая боль.

- Возьми его под руки, Матвеев! Чего стоишь!

- Ружье-то, ружье захвати - потеряет ведь... Эх вы, народ! Ну, тащи, что ли!

- Не суетись, ребята! Все поспеете, все будете за бруствером, доносится голос графа Орлова.

Возвращающиеся охотники входят в траншею, начальник параллели, седоусый кавказский полковник выстраивает их во фронт.

- Все ли вернулись? Где поручик Остолопов, где гардемарин М-р? звучит всем знакомый голос "Белого генерала", Михаила Дмитриевича Скобелева.

- Здесь, ваше превосходительство, - отвечает Остолопов. Моряк же еще не может выговорить ни слова и молча подходит к генералу, окруженному толпой офицеров.

- Спасибо, господа, за честно исполненный вами долг! С такими офицерами не может быть сомнения в удаче завтрашнего штурма. Я доведу до сведения государя о вашем сегодняшнем подвиге и убежден, что Его Императорское Величество не оставит вас без награды, так доблестно вами заслуженной! Ребята! Кричите "ура" нашим героям-охотникам! Ура! Ура! Ура!

Громовое "ура" раскатилось по траншеям, подхватываемое во всех параллелях, перебиваемое трескотней залпов и выстрелов неприятеля.

Генерал крепко, крепко пожал руки обоих офицеров, отошел несколько шагов, вернулся снова, еще раз пожал им руки, видимо ища слов, чтобы выразить свою признательность, но гремевшее "ура", выстрелы из мортир и непрерывная трескотня картечниц не давали возможности выслушать его.

Гардемарин стоял опьяненный радостью! Его идеал, его Бог, на которого он взирал с особенным благоговением, так сердечно благодарил его и назвал героем! Находясь еще под впечатлением взрыва, выбросившего его изо рва, он сразу подвергнулся еще впечатлению такого внимания человека, бывшего для него выше всех, человека, один взгляд которого был для него радостным лучом, способным разогнать все нравственные тучи, смягчить все физические страдания! Для молодого моряка это было слишком уже много: нервы его сдали, он поторопился завернуть в пустую полупараллель, чтобы скрыть слезы, лившиеся градом по закопченному, выпачканному грязью и кровью лицу!

Кто никогда не проливал таких слез, тот не испытывал полного счастья на земле! Эти слезы очищают, подымают человека; эти слезы не ложатся на грудь тяжелым гнетом скорби, нет - они облегчают, освежают душу; выплакавшись, человек приобретает небывалую бодрость и снова готов к самопожертвованию, к борьбе, снова готов на подвиги во имя общего блага, снова готов идти на зов долга...

Перестрелка умолкла, траншеи погрузились в тишину; моряк перевязал себе мокрым платком голову, завернулся в бурку и улегся на мокрой глине в траншее; все спало вокруг, кроме дежурной роты, вытянувшейся вдоль бруствера; гардемарин лежал закрывши глаза, в ушах звенело от страшной контузии, голова ныла, но он был счастлив, счастлив так, как никогда потом не был да и не будет...