Владимир Кравченко - Через три океана

• Название: Через три океана
• Автор: Владимир Кравченко
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

16 мая. На рассвете в тылу показался дымок. Застопорили машины, и в 9 ч 30 мин утра нас нагнал буксир "Свирь", на котором оказались командир, старший офицер и 75 человек команды, спасенные с "Урала". Ничего другого, кроме того, что мы сами знали, "Свирь", конечно, сообщить нам не могла. Крейсера, приблизившись друг к другу и держась на расстоянии голоса, долгое время вели переговоры в рупор.

Адмирал сильно колебался и намеревался оставить "Олег" и "Жемчуг" в Шанхае, а самому на "Авроре", взяв уголь в Шанхае, пробиваться кружным путем. Но выяснилось, что благодаря своей осадке "Аврора" должна ждать у Шанхая прилива, вследствие чего не успела бы использовать короткий 24-часовой срок для погрузки всего запаса угля, необходимого для обхода Японии кружным путем.

После долгого колебания, подсчитывания судовыми механиками всего количества оставшегося угля адмирал изменил решение заходить в Шанхай, в котором он боялся подвергнуться немедленному разоружению, приказал "Свири" продолжать свой путь и, по прибытии в Шанхай, сейчас же дать шифрованную телеграмму о высылке из Сайгона в Манилу нашего транспорта с углем. Сам же решил на "Авроре" двинуться в этот американский порт, надеясь, что американцы будут гостеприимнее: дадут достаточный срок для исправления повреждений, как это было предложено в Сан-Франциско "Лене", а затем позволят выйти в море.[89]

Уступая настойчивым просьбам командиров "Олега" и "Жемчуга" не дробить отряд, после заявления их о том, что до Манилы угля хватит, хотя и в обрез, адмирал взял эти суда с собою. Для "Олега", поврежденного более других, этот путь являлся весьма рискованным, и "Аврора" должна была конвоировать его. За этот переход личному составу "Олега" пришлось пережить немало неприятных минут.

В 10 ч 30 мин "Свирь" была отпущена, а крейсерский отряд дал свой экономический ход 11 узлов и лег [курсом] на пролив Меако-Сима. С полудня стало свежеть от SO, а к ночи ветер достиг силы 5 баллов.

Все эти дни медицинский персонал работал почти без отдыха и перевязки заканчивал лишь в двенадцатом часу ночи. Командир слег. Так оно и должно было случиться. Уже несколько раз я обращался к нему с самой настоятельной просьбой не ходить, не тревожить своих ран, а лежать спокойно в каюте и оттуда отдавать приказания. Даже ходил нарочно к адмиралу, жаловался - нет, Небольсин бравировал двое суток подряд, пока не расхворался.

Уже двое суток у меня не перестает идти кровь носом, работаю с тампонами. Переодеваясь, впервые увидал у себя на груди и на колене хорошие кровоподтеки в местах ушибов при падении - памятка о Цусиме. По ночам не могу заснуть, кашель разрывает грудь, нервы страшно напряжены. Жизнь кажется такой скучной.

17 мая. Благодаря свежей погоде эта ночь была особенно тяжела для "Олега", которому все время приходилось работать у пробоин: заделки то и дело выбивались волной. Медицинское дело наладилось недурно. Два раза в день обход, проверка назначений, с которыми быстро справлялись мои энергичные и толковые помощники, фельдшера Уллас и Михайлов. С утра до позднего вечера, нередко до 12 часов ночи, с небольшими промежутками для еды, шли перевязки. Сегодня и вчера благодаря качке выдались трудные деньки, и стонов раздавалось гораздо больше, чем прежде. Все манипуляции с ранеными, как то: переноска их, снимание, наложение повязок, зондирование, заведение тампонов стали особенно болезненными.

Атмосфера, в которой пришлось работать последние два дня, была прямо невозможна. Начать с того, что где-то неподалеку происходила перегрузка угля и, несмотря на принятые предосторожности, весь пункт заносился мелкой угольной пылью. А так как полупортики и иллюминаторы из-за волны пришлось наглухо задраить, то воздух в этом помещении, пропитанном к тому же запахом карболки, йодоформа, стал чрезвычайно удушлив. В довершение бед, несмотря на массу белья, подушек, коек и других вещей, выброшенных за борт, несмотря на генеральную приборку, во всех помещениях с каждым днем все больше и больше усиливалось трупное зловоние, и теперь при задраенных иллюминаторах стало прямо невыносимым. "С души прет", - как выражаются матросы. Оказалось, что кровь затекла под линолеум палуб и там разлагалась.

Снова началась энергичная чистка. Линолеум всюду был ободран, выброшен за борт; палуба, борта, рундуки вымыты горячей водой с мылом, сулемой, содой. По возможности я старался входить во все мелочи по уходу за ранеными, но, главным образом, был занят перевязками и операциями, на которые не хватало 24 часов в сутки. На помощь мне пришли гг. офицеры, учредившие между собой суточные дежурства. Отец Георгий, можно сказать, весь погрузился в медицину; от раненых не уходил ни на шаг и к концу перехода был неузнаваем: так осунулся.

В ночь на 18 [мая] умер от ран бедный Колобов. Мучился он ужасно. Перевязки его были и для него, и для меня пыткой. На последней вечерней перевязке он, несмотря на жестокие страдания, нашел в себе силы улыбнуться на какую-то мою шутку такой славной, кроткой улыбкой, которая до сих пор еще у меня в памяти. Его похоронили в море, так же как и его предшественников.

18 мая. Уже началось беспокойство об угле. Суточный расход его на трех крейсерах из-за разбитых дымовых труб увеличился чрезвычайно; явилась опасность, что "Олег" и "Жемчуг" и до Манилы не дойдут. Поэтому решено придержаться к северо-восточной оконечности острова Лусон; в случае нехватки угля можно зайти в одну из его бухт на северном берегу. Штурмана роются в лоциях, отыскивая подходящие бухты. Идем прежним 11-узловым ходом.

Этой ночью прошли пролив между островами Мио-Киу и Лиу-Киу, словом, идем совершенно тем же самым путем, что с эскадрой Рожественского. Думали ли мы, проходя здесь всего несколько дней тому назад, о том, что будем скоро этими же самыми местами возвращаться назад в таком жалком виде.

Сегодня хорошо: заштилело, не качает, В открытые полупортики, иллюминаторы врывается свежий, здоровый воздух. Мы снова в тропиках. Морозову, у которого я со дня на день ожидал воспаления брюшины, совсем лучше; сегодня, ведь, уже пятый день. Дай Бог, чтобы я ошибся в своем предсказании.

В кают-компании за столом все одни и те же бесцельные споры и дебаты по поводу того, прав или виноват был Рожественский, избрав кратчайший путь, правильно ли поступила "Аврора", следуя в кильватер своему адмиралу, или же ей следовало ослушаться, проявить какую-нибудь собственную инициативу, и с какого собственно момента следовало бы ей это сделать; одним словом, запоздалые споры о том, если бы да кабы.

Впрочем, все сходятся на том, что с поврежденным "Олегом" вместе прорваться бы не удалось, но что аврорцы сумели бы погибнуть не хуже других. "Иная нам досталась доля"... Дравшиеся в течение дня, как дай Бог всякому, удачно избегнувшие ночью по окончании боя стольких атак, мечтавшие лишь о том, чтобы в бою, как на всех авральных работах взять первый приз или пойти ко дну с гордо поднятыми флагами под звуки судового оркестра... вместо этого мы отступаем, отступаем за неимением своего в чужой порт, где, весьма возможно, нам грозит "нейтрализация" {Интернирование (Ред.).}. Но разве кто-нибудь из нас боится, дрогнул перед лицом смерти? Разве мы охвачены паникой? Бежим стремглав, очертя голову, с одним только желанием спастись, спастись? Ничего подобного нет и в помине.

За эти дни я совсем отстал от кают-компанейской жизни, двигаюсь, как во сне, и живу только интересами этих несчастных Морозовых, Ледяевых и др. Адмирал занял командирское помещение, а его штаб - мою двойную светлую и просторную каюту. Вестовой наскоро свалил мои вещи в маленькую ординарную каютку, и я с трудом разбираюсь в своих записях, историях болезни, температурных листках - повернуться негде. Бедный попка заброшен, пищит целый день.

19 мая. Обогнув северо-западный мыс Лусона, легли [на курс] вдоль западных его берегов. У "Олега" всего-навсего 150 тонн! Не дойдет! Адмирал решил зайти в лежащий по пути до Манилы американский порт Суал, рассчитывая, на основании указаний лоций, найти там уголь, кое-какие запасы и госпиталь, в который можно было бы сдать наиболее тяжелых раненых. В пять часов пополудни встретили немецкий пароход, который поднял сигнал: "Встретил "Днепр" в широте 19°N и долготе 120°О". Поблагодарили его сигналом.

У Морозова началось воспаление брюшины. Он старообрядец и отказывается причаститься у нашего священника. В производстве ампутаций или вылущений у раненых не было никакой необходимости. Все случаи [лечения] открытых переломов (за исключением одного косого перелома бедра) удалось провести консервативным путем. Веселому дальномерщику Михайлову пришлось удалить часть кости.

Осколков, давивших на нервы, сосуды, вызывавших отеки, сильные боли, за время перехода мне удалось отыскать и удалить 78 штук. Первые дни это не представляло особых затруднений, но дней через пять, когда раны воспалились, каналы их припухли и закрылись, конечности стали сильно отечны; отыскивание осколков сделалось чрезвычайно затруднительным. Тогда я попросил старшего минного офицера лейтенанта Старка установить мне на перевязочном пункте рентгеновский аппарат, имевшийся на судне. К хлороформированию больных, при такой массе раненых и за неимением младшего врача, я не прибегал. И без того ни одна минута не терялась нами даром. Ни один человек санитарного отряда не оставался без дела. Общая сумма повязок всем раненым составила внушительную цифру 202, а повязок, которые приходилось менять ежедневно, 100-120. Многие раненые перевязывались через день, а тяжелые и серьезные случаи ежедневно. Поэтому 15, 17 и следующие нечетные дни явились для медицинского персонала самыми тяжелыми. Быть может, частыми перевязками я и создавал себе и своим помощникам излишнюю работу, но у меня уже был кое-какой опыт первого плавания на броненосце "Сисой Великий" в этих самых водах. Мы ведь уже снова попали в тропический пояс, где приходилось считаться с неблагоприятным действием жары и сырости на процесс заживления ран. К тому же не надо забывать, что так называемый центральный перевязочный пункт ни малейшим образом не напоминал операционного зала. Это тем более было досадно, что внизу в следующей палубе (в корме) имелась специальная операционная, чистая, с прекрасным электрическим освещением, вполне оборудованная. Работать же в ней из-за жары было немыслимо. Последний раз в ней оперировали священника, раненного в Гулле.