Маркус Вольф - Игра на чужом поле. 30 лет во главе разведки

• Название: Игра на чужом поле. 30 лет во главе разведки
• Автор: Маркус Вольф
• Издательство: Междунар. отношения
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1999
• ISBN: 5-7133-0958-4

Общепризнанно, что разведка ГДР, завоевавшая славу одной из лучших и наиболее эффективных в мире, во многом обязана своими достижениями ее бессменному руководителю — Маркусу Вольфу.

Эту книгу с напряжением ждали давно и во многих странах и особенно в нашей стране — самой близкой для автора, не говоря, конечно, о его родной Германии, стране, где он вырос и работал, с которой теснее, чем с кем-либо, был связан как шеф сильнейшей из дружественных разведок.

Уже нет ГДР, но борьба, в которой участвовал М. Вольф, продолжается — теперь уже против мстительной «юстиции победителей».

Публикуемая книга — это тоже часть его продолжающейся борьбы, а не сглаженные временем мемуары.

Резкая, драматичная, правдивая, полная достоинства книга Маркуса Вольфа займет одно из самых видных мест в мировой литературе о разведке.

Сын известного писателя Фридриха Вольфа, М. Вольф свободно владеет словом, его захватывающее, остроумное повествование будет интересно читателю любого возраста и профессии.

---

Нетрудно было догадаться, чего они от меня хотели. Хэтэуэй вплетал в непринужденный разговор то один, то другой комплимент моей честной позиции и моему авторитету признанного главы одной из наиболее успешно действовавших разведок. Он не скрыл своего сочувствия мне в связи с большой вероятностью ареста, грозившего мне после воссоединения. Американец ясно дал понять, что знал обо мне очень многое, и теперь проверял в разговоре то, что было ему известно. Чтобы создать атмосферу искренности, он старался откровенно рассказывать о себе и своей карьере.

“Вы — человек высокой трудовой морали и интеллигентности”, — сказал Хэтэуэй. Я подумал: «Сначала пряник, а когда же будет кнут?” Одна чашка кофе следовала за другой, и, к неудовольствию гостей, я выкуривал сигарету за сигаретой. В конце концов я потерял терпение. “Джентльмены, вы, конечно, пришли сюда не для того, чтобы расточать мне комплименты. Вероятно, вы чего-то ждете от меня”.

Оба обрадованно засмеялись, освободившись от необходимости говорить обиняками. Хэтэуэй понизил голос. “Мы знаем, что вы — убежденный коммунист. Но если бы вы были готовы консультировать нас или помогать нам, то все это можно было бы уладить между нами. Об этом никто не узнал бы. Вы понимаете, что мы умеем устраивать такие вещи”.

“Вот оно!” — просигналил мой мозг. Эмиссар нашего главного противника в холодной войне предложил мне убежище от мести своего немецкого союзника по НАТО.

“Калифорния, — продолжал между тем Хэтэуэй почти без акцента, — очень красивое место. Там круглый год стоит чудная погода”.

“Да и Сибирь неплоха”, — отшутился я. Мне отчетливо представилась вся нереальность ситуации, мучительно похожей на самые плоские штампы шпионских романов. Мы засмеялись, что дало мне время подумать. Потом я сказал: “Ну хорошо, а как же мне представить себе жизнь в США? Я ведь совсем не знаю страну”.

Хэтэуэй заговорил о доме и финансовой поддержке в любой мыслимой форме. От имени Уэбстера он был уполномочен давать любые обещания обязывающего характера. Я никак не реагировал, хотя и знал, что начальнику отдела моей службы, отвечавшему за США, полковнику Юргену Рогалле за сведения, которыми он располагал, предлагался миллион долларов. Мы продолжали вежливую беседу о крахе коммунизма и о высоком авторитете моей службы. На вопрос о том, каких ответных шагов ожидают от меня, Хэтэуэй сказал: “Конечно, вам придется кое-что сделать для нас”.

Чтобы не дать разговору пойти в совсем уж бессмысленном направлении, я заявил, что от меня не стоит ожидать выдачи имен каких бы то ни было агентов. “Но для вас бы это было стоящим делом”, — заметил Хэтэуэй.

Такое смешение лести и надменности вызвало реакцию, которой собеседники не ожидали.

“Господа, — заявил я, — у меня есть определенный опыт в этих делах. Я знаю, чего вы хотите. Вы ожидаете от своего визави очень многого, но тут я ничем не могу быть полезен. В таких случаях самое лучшее — терпение. Можно говорить о многом и не держа в кармане подписанный договор”.

Это была самая вежливая форма для того, чтобы дать выход моим далеко не дружественным мыслям. Конечно, я мог бы оказать Хэтэуэю и более недвусмысленный отпор. Он, похоже, думал, что имеет дело с зеленым юнцом.

“Вы должны нам помочь”, — упрямо повторял американец. “Вы могли бы требовать чего-то подобного, сделай я первый шаг, — сказал я терпеливо, хотя все во мне кипело. — Тогда у вас действительно были бы основания спрашивать, что я намерен предложить. Но все обстоит не так. Вы пришли ко мне, а не я к вам”. “Конечно, конечно, — согласился Хэтэуэй. — Разумеется, я приехал в Берлин, чтобы поговорить с вами”.

Я продолжал: “Для меня существует граница, которая проходит там и тогда, где и когда речь заходит о предательстве в отношении людей, работавших со мной. Имена моих агентов — это табу. Если вы хотите продолжить разговор со мной, то пригласите меня в США. Там мы можем углубиться в детали. До того как я приму какое бы то ни было решение, мне надо по меньшей мере познакомиться со страной, где мне, по вашему предложению, предстоит поселиться”.

“Но здесь-то вы вовсе не в безопасности”, — возразил Хэтэуэй, будто я сам не знал, что мне угрожало. “Не забудьте, есть и Россия”, — ответил я. “Не надо бы вам ехать в Москву, — заметил американец, на сей раз повернувшись к Андреа. — Жизнь там очень трудна. Подумайте о семье. Поезжайте в страну, где вы сможете наслаждаться жизнью, сможете без помех работать и писать. Если я не ошибаюсь, такие условия для вас есть сейчас только в Америке”.

Что и говорить, идея о том, чтобы, уйдя на покой, коротать дни в солнечной Калифорнии, была, конечно же, заманчивей мысли о немецкой тюремной камере. Но обрести эту свободу в качестве “гостя” ЦРУ? Там бы меня, конечно, взяли в оборот. Я хотел оставить для себя открытым путь в США, но не ценой потери лица.

Так я и упорствовал, настаивая на предложении официально пригласить меня в США и организовать для меня турне. Но это моим гостям совсем не нравилось. Они говорили о квотах, которые ограничивали возможности ЦРУ, и о необходимости считаться с чувствительностью властей ФРГ. Моя идея использовать в качестве принимающей организации какое-нибудь издательство или кинокомпанию — я ведь, в конце концов, не был совсем уж неизвестным автором — не нашла отклика. Позже, вспоминая эту беседу в более спокойной обстановке, я подумал, что в обратной ситуации нечто подобное не составило бы проблемы для моей службы.

Наступила довольно длительная пауза. Хэтэуэй покачал головой. Он настойчиво повторял, что я могу прийти к соглашению с ЦРУ без необходимости предавать кого бы то ни было. Постепенно мне стало ясно, что мой собеседник и его служба были заинтересованы не столько в моей информации, имевшей важное значение для Федеративной республики, сколько в чем-то, связанном с моими отношениями с КГБ, советской разведслужбой. Чтобы действовать наверняка, я сказал: “Не знаю, какое подразделение своей службы вы представляете, и могу только кое-что предполагать на этот счет. Вы, конечно, хотите узнать от меня что-то определенное, не так ли?”

“Господин Вольф, — ответил Хэтэуэй тихо и рассудительно, — нас привело сюда предположение о том, что вы можете помочь нам в определенном деле. Мы ищем “крота” в нашей службе, который нанес нам большой ущерб. С 1985 года произошло много плохого, и не только в Бонне, но и в других местах. Мы потеряли от тридцати до тридцати пяти сотрудников, среди них и некоторых в самом аппарате”.

Хэтэуэй был так хорошо информирован о структурах советского аппарата, особенно его внешней контрразведки, что я заподозрил в нем высокопоставленного сотрудника американской контрразведки. Он осторожно упомянул имена известных предателей из Советского Союза — Пеньковского, Гордиевского и Попова. Американец высоко оценил моего советского коллегу, начальника внешней контрразведки генерала Киреева, вместе с которым я планировал не одну операцию против ЦРУ. Мой собеседник, похоже, знал о некоторых из них. Затем он попытался изменить тему и коснулся в беседе американского дипломата Феликса Блоха, вызывавшего подозрение у ЦРУ. Так как в штаб-квартире ЦРУ в Лэнгли, по всей вероятности, дотошно регистрировалось все, что свидетельствовало о моем сотрудничестве с КГБ, там надеялись в беседе со мной выйти на более обстоятельную информацию о предполагаемом агенте.

Но именно такая информация — наиболее тщательно оберегаемая тайна любой службы. Источник, работающий в самых высоких сферах, никогда не был бы раскрыт другой службе, даже той, с которой могли существовать самые тесные союзнические отношения. Самое большее — был бы намек на то, что в определенной области есть “хорошая связь”.

Настойчивость Хэтэуэя была лучшим доказательством серьезной озабоченности ЦРУ. Ему стоило определенных усилий дать мне понять это. После того как беседа еще некоторое время безрезультатно прошла по кругу, Хэтэуэй предложил встретиться снова на следующий день.

Повторилась почти точь-в-точь та же процедура. Теперь в действие вступил и Чарльз. Оба пытались убедить Андреа в привлекательности жизни в США. Чарльз забросил еще один крючок, оставив на случай необходимости бесплатный телефонный номер в Лэнгли.

Американцы не получили от меня никакого обещания. Они перешли на позицию ожидания, уверенные в том, что мое положение может только ухудшиться. Так оно и случилось.

С середины июля средства массовой информации сообщали в радостном предвкушении, что в полночь со 2 на 3 октября в дверь моей квартиры позвонит чиновник, чтобы выполнить приказ об аресте, выданный федеральным генеральным прокурором. Как-то раз во время завтрака появился один знакомый репортер “Бильд-цайтунг” и с обезоруживающей откровенностью не только предложил мне хороший гонорар, но и пообещал взять на себя расходы, которые моей семье придется нести, когда я окажусь за решеткой. Все это при условии, что я заявлю о своей готовности поехать с ним и его фотографом в Западный Берлин, чтобы там добровольно явиться к властям. Конечно, речь шла об эксклюзивном материале для его газеты.