Эмилиян Станев - Иван Кондарев

• Название: Иван Кондарев
• Автор: Эмилиян Станев
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1988

Роман «Иван Кондарев» (книги 1–2, 1958-64, Димитровская премия 1965, рус. пер. 1967) — эпическое полотно о жизни и борьбе болгарского народа во время Сентябрьского антифашистского восстания 1923.

---

Он вздохнул и открыл глаза. Взгляд его охватил широкую панораму открывавшихся перед ним гор. Все было 476 знакомо до малейших подробностей, и все выглядело интересным и новым. Немой язык осени заговорил вдруг в его душе, но он не хотел его слушать, не хотел и думать о природе, хотя понимал, что «свинское настроение» глупо и смешно. Но в эти минуты даже и смешное его не смущало. Пусть это дико, пусть безрассудно, пусть даже идет из глубин его материнской крови, как предупреждение…

Когда он снова открыл глаза, то увидел возле своей ноги маленькую серую ящерицу. Она ползла осторожно, время от времени приподымалась на своих коротких лапках и испуганно глядела на него крохотными немигающими глазками. Он видел — она не решалась проползти мимо него, чтобы скрыться где-то в расщелине стены. Христакиев притворился, что не замечает ее, а когда ящерица подползла к стулу, он наступил на нее ногой. Ящерица заметалась и, оборвав хвост, удрала. Христакиев поглядел на судорожно дергающийся хвост, брезгливо усмехнулся и плюнул. Потом принялся следить за полетом пчелы. Она летала над покрытым легкой изморозью бурьяном. Бурьян застыл, а пчела все искала на нем пыльцу. «Безнадежный труд ограниченно производительного существа».

Вдруг он вздрогнул — послышался стук проезжавшего мимо экипажа. Ошибка, обманутое желание!..

Однако он был уверен, что они приедут. Даринка привезет племянницу, будет продолжать играть роль порядочной женщины, чтобы подразнить его. Хаджи Драган либо намеревается его выставить, либо просто встревожен из-за зятя и поэтому так мрачен… Даринка постоянно жалуется на Николу. Вечная история!.. Христакиев мысленно ругал ее. Хочет родить любой ценой… Вот тут, всюду рядом с ним, роды уже свершились, и теперь — раскаяние: земля тоскует, обманутая. Боже, как скорбно твое творение!.. Действительно ли он так влюблен или только воображает? В конце концов, любовь — просто иллюзия: видишь бесконечность в чем-то ограниченном, ищешь чего-то там, где его нет. Героическая попытка!.. «Когда-то я был набожен, теперь мне все надоело. Когда ничего нет, тогда есть дураки, а я — разновидность эпикурейца, и мое эпикурейство обязывает меня, ведь я же готовлюсь в пастыри… Кардиналом следовало бы мне родиться, пять веков назад, во времена святой инквизиции, а не перманентной революции!»

Он вскочил с шезлонга. На этот раз он ясно услышал скрип рессор, глухое постукивание колес, топот конских копыт. Едут!

Из-за крон вязов, растущих у размытой ливнями дороги, показался экипаж. Скрипели ремни, сиденья. Кучер, оборванец с седой бородой, вглядывался в дорогу. Мелькнуло лицо Да ринки под фиолетовой вуалью, потом милая головка и радостное лицо Лнтоанеты в шапочке…

Он выбежал им навстречу. Подал руку Даринке и единым взглядом оглядел ее округлую фигуру, затянутую в серый костюм и сильно надушенную. Она неуклюже оперлась на его руку, когда опускала с подножки на землю свою короткую, в ажурном чулке ногу. Ее черные глаза, казалось, спрашивали из-под вуалетки: «Вы сердитесь?»

Он поспешил помочь Антоанете, но девушка с несколько испуганным видом выпрыгнула из экипажа с другой стороны и улыбалась ему, раскрасневшись от радости. Шляпка из темно-вишневого бархата придавала ей такой кокетливый, женственный вид, что Христакиев с трудом удержал готовый вырваться у него возглас восхищения, и, пока Даринка объясняла кучеру, сколько времени их ждать, он шепнул Антоанете в маленькое розовое ушко: «Я люблю вас». Девушка смело ответила движением одних губ: «И я», и он увидел, как из темной глубины ее глаз, подобно роднику, струится томление и тонет в их сладостной влаге.

— Так это и есть ваша вилла? Какая хорошенькая! — воскликнула она и, не дожидаясь тетки, побежала по дорожке к дому.

Христакиев последовал за ней и на бегу схватил ее руку. Они остановились у крыльца, запыхавшиеся, взгляды их встретились. Христакиев легонько подтолкнул ее к двери, и, как только они оказались в одной из комнат, они жадно поцеловались и оторвались друг от друга только потому, что каблучки Даринки уже застучали на крыльце. Взволнованные и огорченные, они сделали вид, что осматривают дом.

— Ого, да у вас здесь квартира, а я себе представляла хижину с лопатами и мотыгами внутри, — сказала Даринка, войдя в комнату.

— Иногда приезжаю сюда с друзьями, играю, — ответил Христакиев, угнетенный ее присутствием.

— Какой вы скрытный, — тихо сказала она.

Он пригласил их в комнату, где стояла виолончель, но Даринка отказалась. Она предпочитала свежий воздух и хотела осмотреть виноградник. Христакиев повел их на виноградник, сорвал гроздь какого-то необыкновенного старого сорта — очень сладкого, с легким запахом ладана.

Потом вынес на крыльцо стулья. Разговорились о сборе винограда, о вилле.

Прелестная вилла, самая лучшая в этих местах! Почему он их ни разу не пригласил сюда летом с компанией? Даринка слышала, что они строят ее здесь, но она представляла себе самый обычный домик. Да ведь тут можно жить и зимой, стоит только поставить печь. Христакиев отвечал любезно на ее докучливые вопросы. Болезнь его матери была непосредственной причиной того, что он построил эту виллу. Со временем он намерен снести их старый городской дом или же пристроить к нему новый. Все время он больше обращался к Антоанете и старался вложить в свои слова смысл, относящийся только к ним двоим. Даринка недружелюбно поглядывала на него. Христакиев видел, как враждебно поблескивают под вуалью ее черные глаза. Казалось, она пристально изучала его. Но Антоанета слушала с интересом, и, когда он снова заговорил о вилле, она пожелала осмотреть ее еще раз. Христакиев сразу же встал, взволнованный ее наивной и смелой хитростью. Даринка спросила, когда будут у них собирать виноград.

— На этих днях. Его не так уж много, — сказал он с притворным равнодушием, не глядя на нее, и пошел вслед за девушкой в комнату.

Пока они целовались, с крыльца доносилось нервное постукивание каблуков Даринки. Время от времени Христакиев произносил какие-то слова, чтобы создать впечатление, что он что-то объясняет. Раскрасневшаяся девушка робко прижималась к нему. Он держал ее за талию. Ее тело, губы издавали аромат молодой печеной кукурузы, и это доводило его до исступления.

Наконец Даринка не выдержала и сердито крикнула:

— Тони, хватит шалить! Пойдем, у меня осталось не так уж много времени…

— Но ведь я хотел поиграть вам! — прервал ее Христакиев.

— Сейчас это едва ли удастся. Нас ждет извозчик.

— Но почему, тетя? Давайте побудем еще немножко, господин Христакиев нам поиграет на виолончели.

— Иди сюда. Тони. Я же тебя предупредила, что мы едем ненадолго. Надо еще заглянуть на наш виноградник, как велел нам дядя.

— Но ведь еще рано! — Девушка показала на окно.

— Не учи меня, что надо делать.

Христакиев сказал, что хотел бы задержать их всего на несколько минут.

— У нас есть на это и другие причины, господин Александр. У нас в доме неприятности, — сказала Даринка.

Он тихонько спросил девушку, прежде чем они вышли на крыльцо:

— Что у вас произошло, Антония?

— Дедушка чем-то сильно встревожен, не спит целыми ночами. Но чем — не знаю.

Христакиев принес бутылку вермута и бокалы, но Даринка торопилась. Она отпила из бокала только для приличия и встала. Христакиев проводил их, пожирая глазами девушку, которая шла рядом с ним, и избегал глядеть на Даринку. «И без нее все устрою», — с удовлетворением подумал он.

Когда экипаж скрылся среди вязов у дороги, Христакиев вернулся в дом, взволнованный и недовольный. Походив взад-вперед в сенях и храня ощущение поцелуев, он снял с виолончели чехол, сел на стул лицом к открытой двери и настроил инструмент. О белые стены комнаты ударилось несколько аккордов. Христакиев созерцал внутренним взором образ Антоанеты, стремился объять его душой. В следующее мгновение его белый палец затрепетал на самом верху грифа, и из лона виолончели вдруг понеслись тоскующие, то элегические, то страстно зовущие звуки. Он играл знаменитую арию Турриду из «Кавалерия рустикана»,[109] в которой Турриду воспевает свою Лолу: «Кто тебя видит, чувствует себя в раю…»

Глубокого тембра звуки, рождаемые инструментом, разносились вокруг, улетали в просторы притихших полей. Христакиев смотрел на тающий опаловый абрис гор, ноздри его подрагивали, время от времени голова склонялась к грифу.

Вдруг он перестал играть. За окошком мелькнула смятая, сбитая набок гимназическая фуражка, восторженное лицо, худое, усеянное веснушками. Христакиев узнал Кольо Рачикова. Увлеченный музыкой, гимназист задумчиво приближался к дому. Неоконченная музыкальная фраза заставила его остановиться.

Христакиев приставил виолончель к стулу и быстро вышел на крыльцо.

— Что вы здесь делаете? Вы за мной следите? — с напускной строгостью крикнул он.