Эмилиян Станев - Иван Кондарев

• Название: Иван Кондарев
• Автор: Эмилиян Станев
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1988

Роман «Иван Кондарев» (книги 1–2, 1958-64, Димитровская премия 1965, рус. пер. 1967) — эпическое полотно о жизни и борьбе болгарского народа во время Сентябрьского антифашистского восстания 1923.

---

Вторая сноха принесла столик побольше, чтоб поставить на него противень с жареным козленком. Это была красивая круглолицая крестьянка. Забрасывая то и дело за спину свои непослушные косы и тяжело ступая по коврикам сильными ногами, она со стыдливым любопытством ловила взгляды офицеров и как будто уносила их с собой. Когда она вышла, сигналыцик на веранде даже присвистнул от восхищения.

Внимание Костадина было целиком поглощено поручиком Балчевым. Балчев пил рюмку за рюмкой, не чокаясь и даже не замечая этого, но Костадину было ясно, что он не опьянеет. Что-то мешало его сознанию поддаться действию алкоголя; видимо, та темная сила сжигала его. Сначала он пытался говорить о своих Балканах и о том, что никак не мог предугадать намерений мятежника, но, заметив, что его не слушают и что ротмистр предпочитает рассуждать о выглевеком учителе и о том, надо ли накладывать на село контрибуцию, он набросился на мед. Он заедал его сотами, сплевывая вощину в ладонь; на подбородке его, словно янтарь, блестела капля меда, глаза погасли. Жаркого он почти не ел и сердито замкнулся в себе, полный презрения к окружающим. Но ненадолго. Как только подали вино, Балчев вскочил, держа в руке стакан.

— Господа! — крикнул он, угрожающе ощупывая взглядом лица своих товарищей. — За Болгарию, господа! За наше любимое отечество! За его величество царя, за армию и за ее спасительную миссию — ура!

— Аминь, — подхватил Андон и стукнул пустым стаканом о стол. — И к чертовой матери всех наших врагов — внешних и внутренних! Ведь так, господин ротмистр?

— Скверно, что нет телефона и мы не можем связаться с равнинными селами и со штабом. Завтра рано утром надо будет седлать коней и решать, кого из арестованных отправить в город, а кого освободить. О тех же, что сбежали в горы, пусть думает полиция, — сказал ротмистр, пытаясь продолжить прерванный Балчевым разговор и обгладывая хрящик.

— И у меня нет приказа преследовать их, — сказал белокурый подпоручик.

— Разрешите остаться? — обратился с порога командир третьего взвода, плечистый поручик с черными усиками. — Обо мне и не вспомнили, господин ротмистр, — добавил он с укоризной, отыскивая глазами свободный стул.

Ротмистр недовольно поглядел на него.

— Семеро одного не ждут. Где это вы задержались?

— Снимал с вахмистром амуницию с убитых лошадей. Надо было пристрелить одну кобылку, раненную в пах. И солдат мой один ранен — навестил его. В селе тихо, — добавил он шутливо. — Капитану Колеву нехорошо, он просит воды.

— Отравы дайте ему! — проворчал Балчев.

— Следовало бы его еще сегодня вечером отправить в город, — сказал поручик.

— На что он жалуется?

— На боль в голове и на то, что его не перевязали. Он весь в крови. Крестьяне, я думаю, присмотрят за ним, они его не оставят.

— Утром пораньше положите его в повозку и отправьте под конвоем в город. Поручик Балчев, а вы переборщили, — сказал ротмистр, сердито швырнув в противень кость и вытирая руки о скатерку.

Балчев вскочил. Шпорой ои зацепился за стул и опрокинул его.

— Господин ротмистр, я протестую! — крикнул он и бросил на командира эскадрона исступленный и скорбный взгляд. — Пожалуйста, накажите меня… как вам угодно… но я, я, господин ротмистр, делал все с сознанием, что это нужно для спасения отечества… С каждым, кто приносит Болгарии несчастье… я не стану церемониться ничуть! Ведь он подлец… его надо было застрелить сразу же, на месте! И ежели вы, господин ротмистр, жалеете этого предателя, для которого присяга ничего не значит, вы меня тем самым освобождаете от всякого подчинения и помогаете врагам его величества и Болгарии!

— Поручик Балчев, вы пьяны, — побагровев, сказал ротмистр и нахмурился.

Подбородок Балчева задрожал, по лицу его пробежала нервная судорога.

— Я не пьян, господин ротмистр! Я оскорблен. В высшей степени оскорблен! Моя офицерская честь и достоинство… Я возмущен, у меня тут… в груди все кипит и возмущается! Вы понимаете, господа, за Болгарию…

У меня болит душа… меня это мучит, господа! Встать! — крикнул он властно. — Встаньте, господа, и выпьем за спасение нашего отечества, которое унижают уже столько лет разные предатели, коммунисты и дружбаши, своим ядом отравляют душу народа!.. За доблестный болгарский народ, если вы его действительно чтите! — почти орал он.

Первым встал Андон и чокнулся с Балчевым. Вино разлилось по руке Балчева, как кровь. Ротмистр взглянул на других офицеров и неохотно поднялся, кусая губы.

Андон поцеловал Балчева и наткнулся на поручика Фтичева. Балчев разбил свою рюмку о стену, известка отвалилась, и показалась серая, грязная штукатурка.

— За обновление Болгарии и за ее национальные идеалы! За его величество! Ура! — воскликнул белокурый подпоручик.

Хозяин принес целое ведерко вина и молча вышел.

Через полчаса поручик Фтичев, сняв куртку, отплясывал рученицу, вдохновляемый постукиванием вилок о поднос. Командир третьего взвода предпочел турецкий танец живота. Он бесстыдно вилял своими тощими бедрами, щелкал пальцами и выгибался то вперед, то назад, выставляя острые коленки так, что они, казалось, вот-вот прорвут обшитые кожей кавалерийские галифе.

Балчев пинком отбросил стул, чтоб положить конец пляске. Андон запел:

По коням, сабли наголо, в атаку!
Марш-марш, вперед, ура!
…Ведь смерть для нас ничто,
Она пугает лишь врага.

Пол качался под ногами, топот разносился по всему дому. Лампа мигала, занавески беспомощно колыхались, словно пытались развеять табачный дым, наполнивший комнату. В комнату торжественно вошел серый кот; задрав хвост, он потерся о мин дер, на котором снова устроился ротмистр, и деликатно стащил с подноса кусок жареного козленка. Балчев пнул его ногой. Кот отлетел к самому порогу, жалобно замяукал и едва выполз наружу.

— Сломал ему хребет, — сказал белокурый подпоручик. Лицо его горело от выпитого вина.

Костадин сидел на трехногом стульчике у побеленной известью печки и пытался привести в порядок свои мысли. Он устал от шума, от дыма и усилий разобраться в чувствах, которые Балчев и остальные вызвали в его душе. Убийство крестьянина, мятежники, капитан Колев и все, что произошло и происходило в селе, угнетало его, и он искал какого-то оправдания для себя. «Они офицеры, их этому учили в казарме. А почему крестьяне сопротивляются армии и что будет, если они не перестанут бунтовать? Но почему так получается? Что в этом хорошего — бить, убивать? — спрашивал он себя. — Пусть крестьяне темные, дикие, но нельзя же с ними так, нельзя… Похоже, мне не по силам разобраться во всем этом, а вот брату и посаженому все ясно как белый день. Раньше я ненавидел крестьян, не жалел их, а теперь не могу смотреть, как беснуются эти…»

Тяжелый запах пота, амуниции, табачного дыма и вина становился нестерпимым, душил его. Обглоданные кости козленка в противне, разлитое на столике вино, окурки, плавающие в медном тазике, пьяные лица и бас самозабвенно поющего Андона перемешивались в сознании Костадина с воспоминаниями вчерашнего дня и с гнетущими мыслями о том, что и сам он участвует во всем этом и что если бы Манол и Христина не принудили его, он мог бы всего этого не знать. «Очернили мне душу!» — с горечью подумал он, поднялся со своей треноги и дернул Андона за рукав. Андон, расстегнув солдатскую куртку, весь покрытый потом, словно утренней росой, продолжал реветь вместе с остальными какую-то песню. Он пел в церковном хоре и очень гордился своим басом.

— Я хочу лечь. Где мы будем спать? — спросил его Костадин.

— Еще рано, пой! Ты что такой постный, как икона? Ну давай: тары-бары-растабары! — И Андон отвернулся от него.

На пороге появился хозяин и позвал ротмистра. Ротмистр поднялся и, широко расставляя ноги, держа руку в кармане, последовал за ним, закрыв за собой дверь.

— А мы здорово наклюкались! — воскликнул поручик Фтичев. — Земля ходуном ходит под ногами, господа! Джупунов, а ты куда? Это непорядок! — возмутился он, увидев, что Костадин взял ружье и надел фуражку.

— Пускай — себе идет! Я остаюсь до конца… Такова програм-ма. По-зор!.. И господин ротмистр нас бросил, — икая, орал Андон.

Костадин молча вышел на веранду. Холодный ветерок, налетевший с гор, освежил его разгоряченное лицо. Он остановился, пораженный тишиной темной июньской ночи. Темная крыша дома слабо очерчивалась на фоне черной тучи, похожей на гигантского кита. Далекая и чистая вечерняя звезда, казалось, плясала перед ним, два длинных крестообразных луча трепетали возле нее, как золотые иглы, вонзенные в голубоватый алмаз. Небо вокруг тучи казалось усыпанным серебристо-серой пылью, и звездный свет, рассеянный по всей вселенной, едва достигал темной Земли. Сигналыцик спал на веранде, закутавшись в какую-то одежку, рядом с ним слабо поблескивала труба.