Александр Блок - Стрелец. Сборник № 1

• Название: Стрелец. Сборник № 1
• Автор: Александр Блок
• Издательство: Издательство «Стрелец»
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 1915

В сборник под редакцией А. Беленсона помещены произведения: А. Блока, Д. Бурлюка, З. Венгеровой, Л. Вилькиной, Н. Евреинова, В. Каменского, А. Крученых, М. Кузмина, Н. Кульбина, Б. Лившица, А. Лурье, В. Маяковского, А. Ремизова, Ф. Сологуба, В. Хлебникова, А. Шемшурина, А. Беленсона.

Иллюстрации А. Лентулова, О. Розановой, Д. Бурлюка, Н. Кульбина, У. Люиса, М. Синяковой, В. Бурлюка.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

«Боже, что случилось, граф Парабоско?», воскликнула Сколастика подымаясь к ним навстречу. Значит, Клементину прочили за эту жердь! Я понимаю тогда все негодование Прокаччи. Кальяни выказывал большее присутствие духа, нежели отставной жених и довольно бодро сообщил, что его племянница вчера во время спектакля убежала с Валерио и обвенчалась с ним у анахорета. Я раздумывал как Прокаччи мог обвенчать самого себя, меж тем как граф беспомощно продолжал сидеть на том же стуле, куда опустился, как только пришел. Его нос покраснел и левой рукою он все потягивал чулок, который сейчас же сползал обратно.

«Змея, змея», шептали его губы.

Синьор Тизба гоголем подошел к г-же Риди и очень развязно, хотя и галантно, произнес:

«Я больше забочусь о вас, дорогая г-жа Сколастика, нежели о пропавшем молодом человеке или о своей племяннице. Они получат то, чего искали, но вы, вы! так невинно пострадать! Такая неоцененная доброта, благородство!»

— Вы мне льстите!

«Нисколько; я знаю, как вы относились к этому молодому человеку, что касается меня, так я отчасти рад, что освободился от этой неблагодарной обузы. Вчера она даже не досидела до конца 2-го акта „Пирама и Тизбы“, она сбежала от моего шедевра, моего торжества! Знаете, людям искусства нужен покой, а если и волнения, то легкие, приятного характера».

Граф Парабоско начал снова хныкать на своем кресле. Синьор Кальяни направился к нему, но вдруг, повернувшись на одной ножке, воскликнул:

«Я гениален! кто будешь сомневаться в этом?»

Схоластика молча смотрела, что будет дальше.

«Вы и он! хи-хи-хи! разве это не гениально. Отмщение, сладкая месть!»

— Я вас нс понимаю!

«Выходите замуж за графа».

— Вы думаете?

«Конечно, я думаю. Кто же иначе? Ну, граф, становитесь на колени».

— Постойте, у меня все чулок валится.

«Что? чулок?.. Это ничего»,

— Постойте, синьор Кальяни, я еще подумаю, — протестовала г-жа Риди, но певец уже торжествовал!

«Когда женщина собирается думать, она уже согласна!»

Тут он только заметил меня.

«А, и милый Фома здесь?», и потом, понизив голос добавил: «теперь я немного освобожусь и охотно посмотрю ваши образчики».

Но мне не пришлось воспользоваться его приглашением, так как дома я нашел письмо от хозяина, вызывавшего меня немедленно в Пистойю, а также самого Якова Кастаньо, который, как оказывается, все время меня искал, чтобы взять у меня обратно адреса своих клиентов и вернуть мне мой список, которые мы перепутали в первый же вечер. Валерио благополучно живет с Клементиной, часто пишет мне, синьора Сколастика, кажется, сама не заметила. как обвенчалась с графом. Синьор Кальяни также блистает в роли Тизбы, так и не видав моих образчиков. Зато какие образчики доставила мне Флоренция на всю мою жизнь, любви и претензий, забавных и печальных случаев, плетений судьбы и истинного чувства.

Мария Синякова. Рисунок

Велимир Хлебников

Сельская очарованность

Напялив длинные очки
С собою дулась в дурачки,
Была нецелою колода,
Но любит шалости природа.
Какой-то зверь протяжно свистнул,
Топча посевы и золу.
Мелькнув поломанной соломкой,
Слетело двое голубей.
Встревожен белой незнакомкой,
Чирикал старый воробей.
«Полей простор чернеет, орань
Поет пастух с слезливой дудкой.
Тебе на плечи сядет ворон
С вонзенной в перья незабудкой.
В мою ладонь давайте руку.
Ведь я живу внутри овина
И мы, смеясь, пройдем науку.
Она воздушна и невинна».
Как белочка, плутовка
Подсолнухи грызет,
A божия коровка
По локтю рук ползет.
Сквозь кожи снег, где блещет жилка,
Туда, щиты свои раздвинув,
Слетела с русого затылка,
Над телом панцырь крыл раскинув.
В руке качался колос
Соседней спелой нивы.
К земле струился волос.
Желания ленивы.
«О, я пишу. Тебя здесь вывел»,
«А ты мне… ты мне опротивел».
«Ужели?» «В самом деле!»
Был стан обтянуть бичевой,
В руке же цветик полевой.
Ha ней охоты сапоги.
Смазны они и широки.
«Ни глупой лести, ни почету,
Здесь нет уюта, жизни места.
Девица рощи, звездочету
Будь мотыльковая невеста».
«Я — лесное правительство
Волей чистых усмешек
И мое — место жительство,—
Где зеленый орешек».
«И книги полдня, что в прекрасном
Лучей сверкают переплете,
Вблизи лишь, насморку опасным,
С досадой дымом назовете.
Вблизи столь многое иное,
О чем певец в созвучьях спорит,
О чем полкан, печально ноя.
Ему у будки в полночь вторит».
«Я не негодую:
Ты мне всего, всего дороже!
Скажи, на ведьму молодую
Сегодня очень я похожа?
Ах, по утрам меня щекоткой не буди!..
Как это глупо! сам суди:
Я только в полночь засыпаю;
И утром я не так ступаю!»
«Но дней грядущих я бросил счета
Мечтания, страсть и тебя, нищета!»
Синеет лог, чернеет лес.
В ресницах бог,
А в ребрах бес.
И паутины хчея,
И летних мошек толчея.

Василий Каменский

Разбойные — бесшабашные

«Сарынь на кичку…»

Сарынь на кичку!
Ядрёный лапоть
Пошел шататься по берегам.
Сарынь на кичку!
Казань — Саратов.
В дружину дружную на перекличку
На лихо лишнее врагам!
Сарынь на кичку!
Бочонок с брагой
Мы разопьём у трех костров.
И на приволье волжском вагой
Зарядим в грусть у островов.
Сарынь на кичку!
Ядреный лапоть
Чеши затылок у перса-пса.
Зачнем снизовья хватать-царапать
И шкуру драть — парчу с купца.
Сарынь на кичку!
Кистень за пояс!
В башке зудит разгул до дна
Свисти! Глуши! Зевай! Раздайся!
. . . . . . . . . . не попадайся.
Ввввв-а.

«Я-ли тебе та-ли…»

Я-ли тебе та-ли
Не вонь энтакая
На семой версте мотали
Переэнтакая.
Харым-ары-згаль-волчоночный
Занеси под утро в сердце
Окаянной разлюбовницы
Нож печеночный.

А. Шемшурин

Железобетонная поэма

«Первая миру книга поэзии»[14] состоит из одного желтого листка бумаги, на котором напечатано:

Случай благоприятствовал мне узнать то, что так сердит и возмущает общество, рассматривающее непонятные произведения футуристов, и что обыкновенно называется смыслом или содержанием.

В поэме излагаются в художественной форме впечатления от поездки в Константинополь. Заглавие поэмы написано в многоугольнике направо. Заглавие входит в содержание поэмы, как бы вплетается в формы ее. В слове «Константинополь» выделено особым шрифтом «станти», которое повторено ниже для образования того, что я называю футуристическим столбиком. Это «станти» — название Константинополя, слышанное поэтом в этом городе. То же самое «Винограден». Остальные слова относятся или к тому, что поэт видел на пристани, или к образованию футуристических столбиков. Знаки большинства и меньшинства отмечают впечатление от прибытия публики и ее ухода в город.

Одно из первых впечатлений по выходе на берег были какие-то странные звуки, их можно было принять за крики чаек, т. к. сначала было непонятно откуда именно они шли. Похожи они были на звуки буквы Й, если ее крикнуть сильно и громко. Оказалось, что это кричали мальчишки, выпрашивая и благодаря за подачку, Впечатление это записано автором в виде буквы Й в первом треугольнике. Второе, с чем поэту пришлось столкнуться на улицах, — ала. Далее поэт отмечает улицу «галата», в которой некоторые дома имели вывеской букву Г. На улицах в Константинополе множество голубей, — картина совершенно неожиданная для наших привычек, понятно, что она должна была быть отмеченною. Поэт соединяет впечатление от голубей с впечатлением от турецких военных, которых зовут иногда «энвербеями». Получающееся созвучие дает возможность образовать футуристический столбик: «энвербей не бей голубей». Таким образом строфа начинается и кончается буквою Й. Строфа, как бы построена на этом Й, т. е. на том впечатлении, о котором говорилось выше.

Несколько ниже, в том именно многоугольнике, текст которого начинается с Й Ю, записаны впечатления от мечетей и освещения неба. Шпицы мечетей вырисовывались на каком-то удивительном дли поэта фоне неба. Шпицы напомнили клювы цапель, а чтобы лучше зафиксировать впечатление света, поэт воспользовался турецкими словами, обозначающими, будто бы, различную напряженность света: «сии, синь, ией». Вспоминая о мечетях, поэт не мог избегнуть ассоциации со «Св. Софией», поэтому воспоминание о ней выделено в сторону, чем показано, что это впечатление особенное. «Ай Софии» — местное название.