Олег Верещагин - Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем)

• Название: Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем)
• Автор: Олег Верещагин
• Жанр: Прочие приключения

Где-то есть мир, в котором тяжело жить и тяжело умирать — и тем не менее, он чем-то привлекателен…

Эта книга никогда не была предназначена для коммерческой публикации (в отличие от остальных моих книг — каюсь в гордыне…) Поэтому сюжеты и образы из неё могут встречаться моим читателям в других моих произведениях. Роман написан полностью, но, к сожалению, в те времена, когда у меня не было компьютера, и это занятие меня угнетает — переписывать с бумажных листов в файл. Тем не менее, перед вами — вполне самостоятельный роман. Откройте его. Может быть, он вам понравится.

---

— Стоп, стоп, — быстро сказал я. — Мы свои, вы свои. Все свои.

— Русские? — спросил мальчишка, но не оглянулся и не опустил засапожник, явно отточенный, как бритва.

— В основе своей, — ответил я и, нарочито медленным движением убрав дагу, показал пустые руки. — Мы не враги.

— Откуда нам знать, — девчонка говорила по-русски, но с гортанным немецким акцентом, — может быть, они люди Мясника?

— Нет, фроляйн, — на плохом немецком возразил Сергей, тоже убирая палаш, — мы не имеем отношения к Нори Пирелли. Мы наоборот — вроде как идём на него походом.

— Вильма, убери шпагу, — сказал темноволосый тёзка моего дружка. — Сейчас разберёмся.

* * *

Судьбы Сергея Лукьяненко, нашего, советского парнишки из Алма-Аты и австриячки Вильмы Швельде были, в общем-то, неинтересными и обычными. Сергей со своими друзьями попал сюда с Медео два с небольшим года назад, Вильма — из Альп вот уже шесть лет. Прошедшей зимой негры разбили друзей Сергея в Молдавии, а товарищей Вильмы — на юге Италии. Остатки отрядов встретились в Югославии, но в марте и эту небольшую группку почти полностью перебили. Вильма и Сергей спаслись чудом и добрались сюда, но интересным было то, что напали на них в Югославии не негры, а как раз ребятки Мясника! Так что новенькие присоединились к нам с закрытыми глазами. Я лично был только рад появлению ещё двух бойцов. Вильме, правда, Франсуа предложил было уйти к нашим девчонкам, но австриячка просто посмотрела сквозь француза, и тот отошёл…

…Было всё ещё тем вечером, когда наш отряд только собирался отправиться в поход — недалеко от пещеры Тезиса. Мы жгли костры и отдыхали. Было немного странно видеть почти сотню вооружённых мальчишек и девчонок, ходивших, лежавших, перекликавшихся, что-то певших, жевавших, смеющихся у нескольких костров. Чем-то это напоминало турслёт в особо романтических условиях.

Я аккуратно затачивал кусочком песчаника режущую кромку палаша, весело поглядывая по сторонам и прислушиваясь к тому, как Игорь Басаргин смешит собравшихся вокруг, читая на память филатовского «Федота-стрельца». Читал он, по-моему, даже лучше самого Филатова.

— Царь:
Али рот сабе зашей —
Али выгоню взашей!
Ты и так мне распугала
Всех заморских атташей!
Из Германии барон
Был хорош со всех сторон —
Но ты ж и тут не утерпела,
Нанесла ему урон!
Кто ему на дно ковша
Бросил дохлого мыша?!
Ты же форменный вредитель,
Окаянная душа!

Совершенно неожиданно вмешалась Наташка Мигачёва. Скорчив физиономию базарной торговки (что при её раскосых глазах и круглом плутоватом лице было довольно просто), она вступила сварливым голосом:

— Как же, помню! Тот барон
Был потрескать недурён!
Сунь его в воронью стаю —
Украдёт и у ворон!
С виду гордый: «Я! — да, — Я!»,
А прожорлив — что свинья.
Дай солому — съест солому,
Чай чужая, не своя…

Я попробовал остриё палаша пальцем и, оставшись доволен, поднялся, потягиваясь.

— Пойду пройдусь, — вполголоса бросил я Вадиму, который, смеясь, мельком кивнул.

Неспешно, лениво, я побрёл в темноту — от костра к костру, ощущая какую-то весёлую пустоту и тихонько посвистывая сквозь зубы. Трава под босыми ногами была ещё тёплой, мягко-шелковистой.

Около соседнего костра мальчишка с копной медных кудрей наигрывал простенький мотив на самодельной блок-флейте. Девчонка из отряда Франсуа напевала по-французски, и я неожиданно понял, что улавливаю суть — через слово, но улавливаю…

— Жизнь драгоценна — да выжить непросто —
Тень моя, тень на холодной стене…
Короток путь от мечты до погоста —
Дождик осенний, поплачь обо мне…

Печальная была песенка, а голосок девчонки — чистый, как звон хрустального бокала. Я постоял, слушая ещё, но смысл рассыпался на отдельные слова, остался только красивый голос, сплетавшийся с посвистом флейты. И я двинулся дальше.

Возле другого костра кто-то из русских Франсуа вспоминал под общий хохот, как они встретились — в своё время — с пятью девчонками, попавшими сюда с сумками, полными чёрного хлеба, без которого все к тому времени уже обалдели. Я сглотнул слюну, на миг ярко-ярко представив себе вкус и — главное! — обалденный запах свежего чёрного хлеба. Из магазина лично я домой никогда не доносил хлеб с необкусанной горбушкой…

Я вздохнул и, передёрнув плечами, зашагал обратно — к своему костру. Точнее — к тому, у которого сидел вначале. И ещё издалека услышал бесшабашный, сильный голос Кристины — стоя возле огня, она пела, и как пела — я даже не помню, чтобы слышал от неё ещё когда-нибудь такое…

— Как за чёрный Терек,
как за чёрный Терек
Ехали казаки — сорок тысяч лошадей…
И покрылось поле,
И покрылся берег
Сотнями порубанных-пострелянных людей…
Любо, братцы, любо,
Любо, братцы, жить!
С нашим светлым князем не приходится тужить!
Любо, братцы, любо,
Любо, братцы, жить!
С нашим светлым князем не приходится тужить!
А первая пуля,
а первая пуля,
А первая пуля в ногу ранила коня!
А вторая пуля,
А вторая пуля,
А вторая пуля в сердце ранила меня…

— Любо, братцы, любо… — ахнули хором сидящие у костра, и я видел обнявшиеся руки и вдохновенно-отстранённые лица…

— А жена поплачет —
 выйдет за другого,
За мово товарища — забудет про меня…
Жалко только волюшки
Во широком полюшке,
Жалко сабли вострой — да буланого коня…

— уже как-то запредельно звенел весенним громом голос Кристины, и ему откликались остальные:

— Любо, братцы, любо…
— Кудри мои русые,
очи мои светлые
Травами, бурьяном, да полынью зарастут!
Кости мои белые,
Сердце моё смелое
Коршуны да вороны по степи разнесут…
— Любо, братцы, любо…

— Эй-й — любо-о-о!.. — последней отчаянной струной лопнул в наступившей тишине голос Кристины, и она почти упала рядом с Севером, который обнял её и, притянув к себе, постарался словно бы укрыть со всех сторон…

А мне вдруг вспомнился палаш, упавший поперёк тропы передо мною… Но уже в следующий миг я увидел, как Танюшка, чуть приподнявшись с места, ищет меня взглядом.

И я вышел из темноты — к ней.

Не строй у дороги себе избы:
Любовь из дома уйдёт.
И сам не минуешь горькой судьбы,
Шагая за поворот.

Идёшь ли ты сам, силком ли ведут —
Дороге разницы нет!
И тысячи ног сейчас же затрут
В пыли оставшийся след.

Дорога тебя научит беречь
Пожатье дружеских рук:
На каждую из подаренных встреч
Придётся сотня разлук.

Научит ценить лесного костра
Убогий ночной приют…
Она не бывает к людям добра,
Как в песнях про то поют.

Белёсая пыль покрыла висок,
Метель за спиной кружит.
А горизонт всё так же далёк,
Далёк и недостижим.

И сердце порой сжимает тоска
Под тихий голос певца…
Вот так и поймёшь, что жизнь коротка,
Но нет дороге конца.

Следы прошедших по ней вчера
Она окутала тьмой…
Она лишь тогда бывает добра,
Когда нас ведёт домой.

Игорь Басаргин
* * *

Скелеты лежали в одном и том же положении — как «указатель Флинта» из «Острова сокровищ», протянув вскинутые над головой руки в море. Их было не меньше десятка, но лёгкий ветерок доносил отвратительный запах гниения — с левого края лежало уже здорово разложившееся, но ещё целое тело. Неясно — чьё. Нам не очень хотелось подходить.

Тезис, Франсуа и я стояли чуть выше скального выступа, «украшенного» скелетами, и разглядывали высящийся в полукилометре от берега остров.

Он напоминал крепость с башней, только всё это было естественным. Светло-жёлтое полукольцо пляжа, естественный вал, естественная скала-башня… Даже отсюда было видно, как на «валу» ходят люди, а на «башне» развевается знамя.

По проливу в сторону берега двигалась лодка. С неё нас не видели — мы вышли из-за поворота тропинки и двигались на фоне скалы. Остальные ребята наших отрядов вообще были за километр отсюда в удобной рощице.