Анатолий Калинин - Товарищи

• Название: Товарищи
• Автор: Анатолий Калинин
• Издательство: Ростовское книжное издательство
• Жанр: О войне
• Год: 1986

В книгу известного советского писателя вошли его ранние романы о войне, переработанные для настоящего издания, стихи военных лет и сегодняшних дней; очерки жизни и творчества М. А. Шолохова.

---

Время «Тихого Дона»

Очерки жизни и творчества М. А. Шолохова

В шафранном разливе песков

Еще не остыла на окраине только что потрясенной и пробужденной революцией крестьянской России донская земли. Не истухли зарева гражданской войны, и свежи были следы копыт казачьих коней, а ратные могилы, исхолмившие степь между курганами разинских, пугачевских времен, не успели одеться полынью. И не всегда можно было понять: то ли это розовая мурава пробрызнула там, где только что витала смерть, то ли еще не вся кровь ушла в землю.

Но уже раздался над этой казачьей степью голос певца, окидывающего ее с самого высокого кургана взором, исполненным скорби, любви и надежды.

Еще живы многие вешенцы, близко знавшие мать Михаила Александровича Шолохова, простую и мудрую женщину из черниговских украинок, горячо любившую своего единственного сына, но об отце его, торговом служащем, выходце из бывшей Рязанской губернии, известно меньше. А ведь это был один из культурных по тому времени людей на Дону, книгами из его библиотеки с детства зачитывался сын: Пушкиным, Тургеневым, Толстым, Некрасовым, Чеховым, Горьким. И, судя но всему, глубокое романтическое чувство лежало в основе взаимоотношений отца и матери Шолохова. Но без отца остался он рано, жизнь с самого начала не баловала его. Еще подростком попадает в такую «коловерть», проходит такую закалку, которая в его годы выпадала на долю немногих.

Чоновцу Шолохову было пятнадцать лет, когда он со своими товарищами преследовал белые банды в степях Верхнего Дона. Слова Маяковского: «Когда под пулями от нас буржуи бегали…» — вполне бы могли быть взяты из его биографии. Достаточно вспомнить, что будущему автору «Тихого Дона» в глаза самого Махно «посчастливилось» взглянуть. Уже обреченного на расстрел чоновца привели к этому батьке, и тот, увидев перед собой совсем еще подростка, решил свеликодушничать. По малолетству и по первому случаю не казнить «вражененка», а милостиво отпустить его с наказом не попадаться больше на глаза.

Знал бы этот гуляйпольский батька, какой вскоре вырастет из этого «вражененка» непримиримый враг всему тому злобному, реакционному, что было начертано на махновском черном знамени и на всех иных антисоветских знаменах, под которые стягивались отребья разгромленного революцией старого мира!

В те годы, когда Шолохов служил в отряде ЧОНа[24], в донской степи лилась кровь. И когда из-под его пера вышли «Донские рассказы» и «Лазоревая степь», не только заревом вешних тюльпанов полыхнуло с их страниц. Ничего в них не было недостоверного, а все было увидено, попробовано на ощупь, пропущено через сердце. Избороздивший казачью степь зигзаг великого классового размежевания, впервые сверкнув по страницам этих рассказов, вскоре найдет свое эпическое выражение и воплощение в романе «Тихий Дон». Можно представить себе, при каком до этого бурном освещении глаза чоновца Шолохова вбирали в себя краски жизни, и он «перелистывал» в себе страницы будущего «Тихого Дона». Революция, взбурлившая народ, привела в движение и молодые, жаждующие перемен силы, таланты России. Тогда люди в двадцать — двадцать пять лет уже командовали дивизиями, армиями, фронтами. Когда, уже много времени спустя, Шолохов, с восхищением отзываясь о романе «Молодая гвардия» А. Фадеева, заметит, что не сумел бы так написать о молодежи, ему при этом и в голову не придет, что он уже написал о молодом казаке Григории Мелехове, о молодой казачке Аксинье Астаховой и их сверстниках… И если в те годы даже самые честные писатели Запада, подобные Ремарку, автору романа «На западном фронте без перемен», посвящали свои произведения опустошенному войной, «потерянному поколению» людей, то из-под пера советского писателя Шолохова прозвучал голос поколения, ищущего пути к действительному, а не призрачному счастью.

Появление «Тихого Дона» стало событием для широких читательских масс. Едва ли можно назвать другое произведение, на долю которого выпал бы такой же успех. Дело было не только в неповторимой яркости этой звезды, взошедшей на литературный небосклон из глубин донской степи, а и в том, что при ее свете тысячи читателей, рабочих и крестьян, только что вернувшихся с полей сражений к мирному труду, вдруг с поразительной отчетливостью увидели, узнали самих себя, свою жизнь борьбу. И все это с такой силой напоминания, какая могла сравниться лишь с напоминающими им об этом рубцами от ран, полученных на полях сражений. Но также и с той силой преображения, которая впервые позволила им, только что снявшим солдатские шинели, ощутить себя подлинными героями истории.

И вот уже в апреле 1928 года А. С. Серафимович, пролагавший «Тихому Дону» путь к читателям сквозь заторы недоброжелательных издателей и критиков, приветствует появление в нашей литературе этой книги и ее автора со страниц «Правды»:

«Неправда, люди у него не нарисованные, не выписанные; это — не на бумаге. А вывалились живой сверкающей толпой, и у каждого свой нос, свои морщинки, свои глаза с лучиками в углах, свой говор. Каждый по-своему ходит, поворачивает голову. У каждого свой смех; каждый по-своему ненавидит. И любовь сверкает, искрится и несчастна у каждого по-своему.

Вот эта способность наделить каждого собственными чертами, создать неповторимое лицо, неповторимый внутренний человеческий строй — эта огромная способность сразу взмыла Шолохова, и его увидели».

В разное время, но единодушно присоединяются к этой оценке и М. Горький с его словами, что Шолохов по-настоящему талантлив, и Алексей Толстой, поставивший «Тихий Дон» Михаила Шолохова на литературную полку рядом с «Войной и миром» Льва Толстого, и А. Фадеев, заявивший о своем товарище по перу: «самый талантливый среди нас». Наркому просвещения и литературному критику А. В. Луначарскому «Тихий Дон» напоминает «лучшие явления русской литературы всех времен».

Да, еще не успела остыть от пожарищ донская степь и прорасти сквозь политую «нержавеющей казачьей кровью» землю трава, а те самые люди, которые только что сражались в этой степи и проливали эту кровь, уже читают о себе в «Тихом Доне». Кстати, еще и теперь сохранилась в донских архивах папка с материалами об одном из участников Верхнедонского восстания и с неопровержимыми свидетельствами, что, работая над «Тихим Доном» его автор особенно интересовался историей жизни этого молодого казака. А в станицах Верхнего Дона до сих пор можно встретить и тех людей, с которыми Шолохов общался в годы коллективизации, и чьи жизненные биографии, драмы, судьбы, что называется, стучались в «двери» его будущей «Поднятой целины».

Все, что потом будет дышать гневом, болью, любовью на страницах его книг, бралось им, собственно, не бралось, а властно входило в его сердце из этой жизни. При этом герои будущих книг Шолохова, обступая его, не только настойчиво стучались к нему со своими жгучими вопросами, надеждами и делами, но и начинали теснить и оттесняли друг друга. Однажды казаку Григорию Мелехову, отодвинутому плечом путиловского слесаря Семена Давыдова, пришлось отойти в сторонку, терпеливо подождать. А потом и Семену Давыдову пришлось уступить место Григорию Мелехову. Между третьей и четвертой книгами «Тихого Дона» вклинивалась первая книга «Поднятой целины», а между первой и второй книгами «Поднятой целины» — четвертая книга «Тихого Дона», первые главы романа «Они сражались за Родину», рассказ «Судьба человека».

Еще, должно быть, и поэтому снова так живо вспоминается самая первая встреча с М. А. Шолоховым в те самые дни, когда его вниманием опять целиком завладели Григорий Мелехов, Аксинья, Наталья, другие герои «Тихого Дона».

* * *

Людно на бывшем вешенском майдане. В тени дощатого забора курят, сидя на корточках, казаки. Опирается на байдик смуглый, красивый старик, щупленький казачок затягивает подпругу светло-рыжему жеребцу и вот уже, коснувшись стремени ногой, оказывается в седле. Собравшиеся на майдане провожают его придирчиво-оценивающими взглядами. Все изобличает в нем жителя здешних мест, с детства воспитанного в любви и привязанности к лошади.

С крутобережья видны завернувшийся вокруг леса Дон, уходящая к Базкам дорога, летняя степь. Ветер доносит оттуда запах полыни, а быть может, это так кажется потому, что и страницы «Тихого Дона», «Поднятой целины», еще раз перечитанные перед поездкой сюда, дышат ею.

Приехав в Вешки и еще не встретившись с Шолоховым, уже начинаешь ощущать его присутствие. Старуха, у которой покупаешь молоко, заявляет:

— Гришка Мелехов — мой племянник. Только его фамилия была Ермаков. А Михаил все распознал про него и пропечатал. Все до капельки.

Вскоре убеждаешься, что и другие вешенцы претендуют на близкое родство с героями шолоховских книг. Одному Григорий Мелехов, оказывается, доводится братом, другой не прочь взять его себе в зятья. Встречаются и «сестры» Аксиньи. Уборщица в Доме колхозника так и отрезала: