Роман Романов - Код Майя--MMXII

• Название: Код Майя--MMXII
• Автор: Роман Романов
• Жанр: Философия

---

Вообще психотип Ягуара востребован в критических ситуациях, когда быстрое формирование работающей системы требует избавляться от ненадёжных элементов и связей, по принципу «лучше проще да крепче». Не случайно среди исторических Ягуаров замечены такие деятели как Иван Грозный, Сталин и Брежнев. Востребованность данного психотипа определяет умение интуитивно определить надёжность элементов работающей системы, экстренно формируемой из ростков предшествующего творческого периода. Стоит напомнить, что военно-промышленная машина СССР была создана практически заново в 1941-43 годах из научно-технического и кадрового задела, сформированного перед войной (узел 16/17, соответствующий Тростнику).

Возвращаясь к Науке как сообществу, задающему ритм исторического развития, обнаружим, что «эпоха Ягуара» – это время формирования систем представлений на основе принципов и понятий, открытых в предшествующий период. Некоторые из этих научно-философских систем сильно идеологизированы, упрощены для вящей крепости и заостренности против оппонентов. Так, философский эволюционизм Геккеля с его прин­ципом «соответствия филогенеза онтогенезу» и идея эволюционного антропогенеза стали идеологическим оружием не только против клерикалов, но и против консерваторов.

В естественных науках «эпоха Ягуара» – также время деятельной критики, опыт­ного подтверждения или опровержения ранее выработанных гипотез и системных прин­ципов. Один из ярких примеров – опыты А.Майкельсона, отсеявшие гипотезу эфира. Итогом «критического периода» становится небывалый рост доверия общества к науке вообще, заодно укрепивший веру в упрощённые идеологические системы. Так что в последующую «эпоху Орла» энергия общества переключается от опытной проверки законов к созданию научно-технических систем на практике и развитию прикладных наук.

22. Эпохи активной четверти

Наша ретроспектива перемен в «духе времени» подошла к 60-летнему периоду, который для центрального сообщества Науки соответствует второй, «активной» четверти Надлома. Для сравнения – активная четверть Надлома российской истории длилась с 1918 по 1941 год. При этом, как мы предположили, психотипу Собаки соответствует 14 стадия «гражданской войны» (1918-22); психотип Мастера востребован в период «нэпа», постреволюционной стабилизации (1923-1930); психотип Лестницы доминирует на 16 стадии «культурной революции» (1931-38).

Заметим, что людям нашего поколения, выросшего в конструктивное время третьей четверти, достаточно легко уловить различия в «духе времени» между 17-й хрущёвской и 18-й брежневско-горбачёвской стадиями, которые для внешних наблюдателей, включая новое постсоветское поколение, слабо различимы. Однако они различны по оттенкам от­ношения именно к Науке и социально-психологическим стимулам, а разница столь же существенная, как между перестройкой и ельцинским периодом. В то же время мы уже с трудом различаем столь же существенные социально-психологические различия трёх стадий советской истории между двумя мировыми войнами. Даже для профессиональных политологов и многих историков всё, что после Ленина – это сталинский режим.

Такая же и большая сложность с исследованием различий «духа времени» в период до Крымской войны, до Толстого и Достоевского. Классическая естественнонаучная фи­лософия между Кантом и Марксом-Энгельсом для нас выглядит единым целым с лёгкими вариациями. Смелые научные гипотезы вроде «теплорода» или «эфира» равным образом сложены и забыты в пыльных архивах истории науки. Собственно, по всем этим причи­нам нам придётся рассматривать три знака майя и три эпохи вместе:

250 Собака в Восходе 11.09.1795 – 29.05.1815 251 Мастер 30.05.1815 – 13.02.1835 252 Лестница 14.02.1835 – 31.10.1854

Сразу же можно уловить параллель между 14 стадией гражданской войны в России и «эпохой Собаки», которой соответствуют наполеоновские войны – в масштабах евро­пейской цивилизации их тоже можно считать «гражданской войной». В этой связи закра­дывается естественное сомнение: насколько верно мы определили центральное сообщес­тво Науки, задающее общий ритм исторического развития? Потому как 14 стадия для Науки явно совпадает с такой же 14 стадией для политического класса Европы. Может быть, всё гораздо проще, и европоцентризм получит более надёжный фундамент?

Однако не будем излишне переоценивать тот факт, что два сообщества – Науки и европейской элиты в какие-то периоды развиваются синхронно и вместе, что и обеспечивает центральное место Европы в глобальной политике. Уже во второй половине XIX века Наука выходит из сугубо европейских рамок на глобальный уровень, получает надёжных и динамичных помощников в лице элиты североамериканской и российской цивилизаций. Сама же староевропейская надстройка цивилизации завершает активную четверть практически синхронно с Наукой, вместе с Крымской войной, но затем масштаб сообщества Науки резко вырастет, и европейская надстройка начнёт эволюционировать быстрее, пройдя оставшиеся две стадии Надлома, разделённые узлами двух мировых войн. После второй мировой войны Европа получит новую надстройку с политическим центром в лице СБ ООН, точнее кондоминиума внешнеполитических элит СССР и США (плюс неявно между ними Израиль) с их европейскими союзниками.

Таким образом, мы предварительно выявили факт синхронизации политических процессов европейской истории и истории современной Науки, что тоже подтверждает необходимость рассматривать эти три эпохи совместно.

Теперь, как и в предыдущей главе, попытаемся найти отражение трёх эпох и пере­мен «духа времени» в классической литературе. Первым «властителем дум» для европей­ских элит был Иоганн Вольфганг фон Гёте. И главное творение европейской литературы этого периода посвящено Науке. Обоснование того, что две части «Фауста» являют собой притчу и пророчество о судьбах естественной Науки, представлено в начальных главах книги «MMIX – Год Быка».

Нужно заметить, что для русской цивилизации властителем дум в тот же период был Николай Михайлович Карамзин. Как и Гёте, открывший литературную «эпоху Воды» своим «Вертером», Карамзин начинает с сентиментального романа на исходе этой эпохи. Гёте вместе с другими авторами «эпохи Воды» готовит Европу к Великой революции и становится консерватором вследствие этих бурных событий. Карамзин своими записками из революционного Парижа приобретает литературную известность и звание первого российского консерватора.

Люди, склонные прикрыть радикализмом отсутствие талантов, всячески пытались и пытаются приравнять понятия «консерватор» и «реакционер». Этой прижизненной и посмертной участи не избежал и Гёте. Хотя для разумного человека достаточно вблизи посмотреть на плоды деятельности радикалов под прикрытием романтики прогресса, чтобы возжелать движения к прогрессу без радикализма.

Карамзин в многотомной «Истории государства российского» заложил фундамент «памятника», завершённого Пушкиным и Гоголем – литературного русского языка, а заодно и исторического самосознания русской цивилизации и будущей российской нации. Что касается Гёте, то воздвигнутый им «нерукотворный памятник» сложнее. Речь не о языке немецкой литературы, а об общеевропейском языке символов и понятий, а также вовлечении в современную литературу широчайшего исторического диапазона жанровых форм. Если рассматривать «Фауста» как стихотворную «Историю Науки европейской», то параллели и единство «духа времени» между Европой и Россией в рассматриваемые эпохи вполне очевидны. Но также заметны отличия – Европа сосредоточена на материальных, естественнонаучных аспектах бытия, Россия – на гуманитарных, исторических, социаль­но-психологических, что проявится позже и в творчестве русских классиков, и в рождении русского аналога и продолжения «Фауста» – булгаковского Романа о Воланде.

Рассмотрев влияние европейской цивилизации на Россию, мы не можем не прини­мать во внимание параллельные события на северо-западных берегах Атлантики. Здесь взаимосвязь творчества И.В.Гёте с политической культурой САСШ прослеживается через масонство. В целом североамериканские Штаты далеки от европейских сантиментов и символов, но намного более конкретны в претворении идеалов в политическую практику. Кроме того, общее культурное пространство с метрополией избавило бывшие колонии от творческих мук и хлопот по переводу европейских ценностей на заокеанскую почву. Дж.Байрон, В.Скотт, Ч.Диккенс – достаточно велики как властители дум. Однако смею предположить, что масонские речи Гёте оказывали большее влияние на отцов-основа­телей США. К тому же английская литература со времен Шекспира держится особняком, перерабатывая европейские тренды в сатирически-фантастические сюжеты, например, превращая Фауста в Франкенштейна.