Андрей Кузьмичев - Фанаты бизнеса. Истории о тех, кто строит наше будущее

• Название: Фанаты бизнеса. Истории о тех, кто строит наше будущее
• Автор: Андрей Кузьмичев
• Жанр: О бизнесе популярно
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-699-51493-9

Говорят, что русские люди склонны изобретать и выдумывать, но не строить эффективный бизнес. Говорят, что успеха в России можно добиться, занимаясь лишь нефтью и газом. Говорят, что вырастить большую компанию можно, только если у вас есть связи и господдержка. Говорят, что российский бизнес никогда не будет конкурентоспособным на мировой арене.

Вы согласны? А вот известный историк бизнеса Андрей Кузьмичев не согласен. В своей новой книге он развеивает эти мифы и рассказывает о настоящих героях российского бизнеса. Это люди, которые с нуля построили ведущие компании в области IT, телекоммуникаций, ритейла, строительства, консалтинга: Дмитрий Зимин, Давид Ян, Наталья Касперская, Надежда Копытина, Сергей Фалько, Анатолий Карачинский, Сергей Воробьев и другие. Именно такие бизнесмены, как считает автор, формируют новую «породу» людей дела – достойных, упорных, трудолюбивых, человечных и не лишенных чувства юмора. Книга основана на воспоминаниях главных героев и участников событий о том, как начинался их бизнес-путь, как закалялись их деловые навыки и как им удалось то, что не удалось другим.

Это книга для всех, кому интересно российское предпринимательство и люди, строящие в России новую экономику.

---

Но лучше получалось у тех, кто прошел школу стройотрядов, особенно если в новом бизнесе рядом оказывались проверенные друзья. Вот, например, Сергей Воробьев мне сказал: «Первый бизнес у меня начался со стройотрядовскими друзьями исключительно. Первые творческие коллективы, первый кооператив. Потому что мы в бою были». Он же, кстати, пояснил популярно и со знанием дела, в чем суть предпринимательства.

Часть вторая О ЛЮДЯХ ДЕЛА

Дмитрий Зимин История о том, как мальчик с Арбата стал неприлично богатым, и о том, что инженер – всем ребятам пример

ПОСТ О ГЛАВНОЙ ДОРОГЕ СТОЛИЦЫ И ОСОБОМ СИГНАЛЕ, КОГДА ВСЕ ЗАМИРАЛИ

Здесь, в старых переулках за Арбатом, совсем особый город…

Иван Бунин (1905)

Ах, Арбат, мой Арбат, ты – мое отечество, никогда до конца не пройти тебя.

Булат Окуджава (1959)

НИКТО ОСОБО НЕ СКУЛИЛ

«Мал, да удал» – это про Арбат, прошлый и нынешний. Километр с брусчаткой и чугунными фонарями от ресторана «Прага» до мидовской высотки нашпигован редкостями, начиная с громких имен земли русской и заканчивая особой атмосферой, где изо дня в день крутится веретено жизни и нить времен соединяет эпохи словом «арбатство». Когда Булата Окуджаву спросили, как родился неологизм «арбатство», он откровенно признался в том, что авторство принадлежит учащимся одной из старых московских школ: «В стихах, мне подаренных, была строка: “Кануть сладко в пучине бескорыстья и песен арбатства…”. Это придуманное ребятами “арбатство” не только в данном стихотворении, но вообще как-то удивительно рифмуется со словом “братство”. Арбатство – это определение очень важного для меня качества. Это моя натура, моя психология, мое отношение к окружающим. Это воспитание и почва…»[52].

Дмитрий Зимин постоянно возвращается на свою «малую Родину». Однажды он вспоминал, как собрались десятые классы по случаю 50-летия окончания школы. «У всех примерно одна судьба, – заметил он. – Судьба всей страны. Было очень здорово. А когда мы собрались, там еще водитель, охранник были, они слушали разинув уши, как было интересно! Так-то было два сбора: один раз десятые классы собрались, один раз просто одноклассники были. Это был более мелкий сбор. Класс большой – человек тридцать. А тут собралось двадцать два – вполне достаточно за столько лет. И каждому дали несколько минут – рассказать, как жизнь прожил. На самом деле очень достойно все оказалось. Достойно, здорово. Никто особо не скулил». Как точно определяет Дмитрий Борисович жизнь арбатца: «не скулил», «у всех примерно одна судьба, судьба всей страны».

Судьба Арбата во времена детства Зимина раскололась надвое. С одной стороны, он был все еще центральной улицей столицы. «На Арбате надо будет быть еще поосторожнее, – подумала Маргарита, – тут столько напутано всего, не разберешься, – блистательно описывал улицу Михаил Булгаков. – Она принялась шнырять между проводами. Над Маргаритой плыли крыши троллейбусов, автобусов и легковых машин, а по тротуарам, как казалось сверху Маргарите, плыли реки кепок. От этих рек отделялись ручейки и вливались в огненные пасти ночных магазинов»[53]. С другой стороны, временами Арбат превращался в дорогу вождя всей страны: тогда раздавался особый сигнал, после которого перекрывалось все движение. «Закрывались магазины, захлопывались окна домов, – пишет С. Каган. – Жизнь на Арбате вымирала и устанавливалась почти неестественная тишина. Потом возникал шум двигателей, и пять черных машин, сработанных из броневой стали и с пуленепробиваемыми стеклами, неслись по улице. Играя в “пятнашки”, они менялись по ходу движения, оберегая жизнь вождя всех народов»[54]. Потом вновь на улицах Арбата дети играли в настоящие «пятнашки» и не думали о том, что надо беречь свою жизнь.

ПОСТ О БОСОНОГОМ ДЕТСТВЕ, ОБ ОБЫЧНОЙ ШКОЛЕ И ЛИХОЙ ДОЛЕ

КОММУНАЛЬНАЯ КВАРТИРА КЛАССИЧЕСКАЯ

К середине 30-х XX века все в Москве стало стремительно меняться. «Арбат кончал свой день, – писал Анатолий Рыбаков. – По мостовой, заасфальтированной в проезжей части, но еще булыжной между трамвайными путями, катили, обгоняя старые пролетки, первые советские автомобили “ГАЗ” и “АМО”. Трамваи выходили из парка с одним, а то и двумя прицепными вагонами – безнадежная попытка удовлетворить транспортные нужды великого города. А под землей уже прокладывали первую очередь метро, и на Смоленской площади над шахтой торчала деревянная вышка»[55]. Если транспортные нужды главного города удовлетворялись, то нужды простых людей лишь обострялись: для интеллигентной публики на смену салонам и литературным кружкам пришел «квартирный вопрос» в виде коммуналок. Не обошел он и семью Зиминых: в двух комнатах восьмикомнатной квартиры проживали вместе с Димой мама, происходившая из семьи Александра Гучкова, крупнейшего предпринимателя России начала ХХ века, бабушка и тетя с мужем.

Глосса о коммунальной квартире

Жизнь в коммунальных квартирах, воспетая. Я не помню, чтобы в классе кто-то жил в отдельной квартире, все жили в коммунальных квартирах. Отопление дровяное – на саночках возили дрова от склада, где сейчас, на Новом Арбате, напротив Московского дома книги, гастроном «Новоарбатский», другие магазины и рестораны. Там Молчановка проходила. В нашем дворе на Большом Афанасьевском – сарайчики. У каждого свой сарайчик. Хорошо, если березовые дрова достанутся. Надо пилить, колоть. Матери мучались. Газ появился, когда построили знаменитый газопровод Саратов – Москва. Это, наверное, год 48-й, 49-й. Тогда стали газифицировать. Никаких там ванн, душей – ничего не было. Ну, то самое – «на сорок восемь комнаток всего одна уборная…». Коммунальная квартира классическая. Сейчас забыли, наверное, что такое керогаз? Примус, наверное, знают из литературы, а керогаз? Керосинка. Примус. Керогаз. Вот на кухне – столики, столики, столики… У каждого своя керосинка, примус… Никаких холодильников не было. Зимой-то понятно – у всех за форточками… Оттуда и «авоська» пошла – всегда с собой таскали, думали: на «авось» что-нибудь попадется. Я помню, где на Сивцевом Вражке была керосиновая лавка, куда ходили за керосином.

У Зиминых на кухне тоже был столик, но одно место за ним рано опустело. «Папа был метролог, преподавал в Бауманском институте, – вспоминал Зимин. – Его репрессировали, когда мне было два года, и я его практически не помню. Он был из известного рода Зиминых, которым принадлежали крупные ткацкие фабрики в Дрезне и Орехово-Зуеве. Но арестовали его не за это, а за какой-то анекдот. Это было в 1935 году, и арест удалось благополучно скрыть (все-таки не 37-й год). Я ни в одной анкете не указывал этого и смог поступить в Московский авиационный институт, на радиофакультет»[56]. Так что маме, которая «была машинисткой – родился под стук пишущей машинки», в те годы пришлось туго: она работала с утра и до вечера. А сам Дима с малых лет мотался по Москве, развозя стенограммы, которые вела на разных заседаниях мама. Иногда он приезжал туда, куда метро еще не проложили – в Лосинку, куда переселили его бабушку, – «из бывших», не дожившую до Победы. «Там, у Веры Николаевны, – пишет С.В. Парамонов, – мальчик дышал другим воздухом. В ссылочных стенах остались осколки другой эпохи – книжные шкафы и мебель, фотографии и вещи. В шкафах томились, как заключенные, Брокгауз и Эфрон, Брэм и Гнедич… Внук не мог и помыслить о будущей цене этих сокровищ. Это был бабушкин мир – странный, непохожий на тот, что за окном… остановившееся время. Том за томом впоследствии книги бабушки перекочуют в букинистические магазины. Внук, повзрослев и помудрев, не раз с сожалением вздохнет об этом»[57]. Среди читаемых и почитаемых Зиминым – Антон Павлович Чехов и Джек Лондон, Майн Рид и Жюль Верн, из старых книг дома «была прекрасная книга “Мифы классической древности” – Куна, по-моему…». Точен в оценках Дмитрий Зимин: книга Николая Куна, переведенная на множество языков, дарила радость познания, поясняла попутно, как добро борется со злом, и показывала на простых примерах, что в жизни всегда есть место подвигу.

Кроме чтения были и другие детские радости. Во дворах играли в казаки-разбойники, в прятки и салочки. А еще Дима Зимин мечтал о велосипеде, но тщетно. «По карточкам были символические цены, – вспоминает он. – В коммерческие магазины ходили как во дворцы изобилия. Голодуха была, и был такой продукт – суфле назывался, предвестник сгущенного молока. Самое большое лакомство в 42-м году. Я помню, как мама пекла оладьи из картофельных очисток. Казалось невероятным лакомством. А потом лакомство самое большое – американская тушенка, по ленд-лизу поставлялась, и сгущенное молоко, мы впервые его попробовали. Это было невероятное лакомство. Невероятное». Надо слышать, как переживший войну человек говорит слово «невероятное», как тянет фразу, будто вспоминая вкус того военного «лакомства».