Александр Век - Великие неудачники. Все напасти и промахи кумиров

• Название: Великие неудачники. Все напасти и промахи кумиров
• Автор: Александр Век
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-17-075243-0, 978-5-271-37000-7, 978-5-226-04538-7

Практически все великие были и великими неудачниками. Если, конечно, заглянуть за кулисы да избавиться от морока обаяния славой.

Эдгара По находят в полусумасшедшем состоянии под забором. Гоголь бросает в печь незавершенную рукопись и сам себя морит голодом. Зощенко после кремлевских карательных акций вместо того, чтобы гениально писать, вынужден точить сапоги…

Когда Иосифа Бродского друзья спрашивали, почему у него такие печальные глаза, он отвечал: «Жизнь вообще печальная штука. Вы заметили, чем она заканчивается?»

В этой искрометной и трагикомичной книге собраны сорок три истории блистательных взлетов и скандальных падений.

---

25 августа 1938 года Куприн умер.

Через пять лет, весной 43-го, его жена, Елизавета Морицевна, повесилась. От голода, холода, тоски, бессмысленности всей жизни в стране величайшего Сталина.

Кампания под кодовым названием «Возвращение Куприна» завершилась блестяще. Раскаявшийся классик триумфально возвращен. Умер? Так ведь и все люди смертны.

Жена Куприна (а тем более его вдова) в планы усердных распорядителей не входила.

В стране победившего хама

Моя литературная судьба закончена.

У меня нет выхода.

Сатирик должен быть морально чистым человеком, а я унижен, как последний сукин сын…

У меня нет ничего в дальнейшем. Ничего.

Я не собираюсь никого ни о чем просить.

Не надо мне вашего снисхождения.

Я больше чем устал.

Я приму любую иную судьбу, чем ту, которую имею.

Из выступления М.М. Зощенко на писательском собрании

• Михаил Михайлович Зощенко (29 июля (10 августа) 1895 (по другим сведениям 1894), Петербург (по другим источникам, Полтава) – 22 июля 1958, Ленинград) – советский русский писатель.

• Сатирик, юморист, автор множества взрослых и детских рассказов. Создатель собственного уникального литературного стиля и нового языка советской литературы.

• Самая большая неудача – нелюбовь властей и «неприемлемость» его творчества.

В Ленинграде за пару месяцев до смерти Зощенко его повстречал Корней Чуковский. Принялся расхваливать его произведения.

– Мои произведения… – медленно, тяжелым голосом повторил Зощенко. – Я уже сам стал забывать свои произведения.

А когда Корней Иванович представил ему молодого литератора, Зощенко с состраданием взглянул на него:

– Профессия писателя сродни производству свинцовых белил.

Мало кто из собратьев по цеху Михаила Михайловича испытал такую оглушительную славу и такое лютое бесславье.

«Я требую памятников для Зощенко по всем городам и местечкам. По крайней мере, как для дедушки Крылова, в Летнем саду», – писал Осип Мандельштам в «Четвертой прозе».

Правая же рука И. Сталина товарищ Жданов вопрошает ленинградских писателей на погромном собрании: «Кто такой Зощенко? Пошляк! Отщепенец и выродок! Его произведения – рвотный порошок. Пакостник, мусорщик, слякоть. Человек без морали и совести».

Почему же у вельможного партайгеноссе Жданова, главной идеологической «шестерки» товарища Сталина, он вызвал столь свирепую ненависть? Чем же вообще так не угодил Михаил Михайлович советской власти?

Оказывается, безобидным детским рассказом «Приключения обезьяны» («Звезда», № 5–6 за 1946 г.). По мнению Оргбюро ЦК ВКП(б) – «это пошлый пасквиль на советских людей. Он представил их примитивными, малокультурными, глупыми, с обывательскими вкусами и нравами».

Крохотный опус, опубликованный в невинном журнале «Мурзилка», а потом перепечатанный «Звездой», инициировал лавину обвинений. От писателя потребовали, чтобы он публично покаялся, посыпал главу пеплом и т. д.

Зощенко отрезал: «На любой вопрос я готов ответить шуткой. Но в докладе было сказано, что я подонок, хулиган, несоветский писатель, что с двадцатых годов я глумился над людьми. Я не могу ответить шуткой на это. Я дважды воевал на фронте, я имею пять боевых орденов. Как я могу признать себя подонком и трусом?»

После этих слов путь в издательства для писателя оказался заказан.

Возбранялось даже ставить подпись под переводами.

Чтобы свести концы с концами, Михаилу Михайловичу пришлось припомнить свое давнее умение тачать сапоги. Почерневший от горя, с ввалившимися висками, с поредевшими и поседевшими волосами, он собственноручно вырезал подметки и прибивал каблуки.

Однако стервятники от литературы жаждали полного уничтожения. Они вытаскивают писателя на очередную идеологическую «проработку».

– Да дайте же мне умереть спокойно! – восклицает на сборище проработчиков Зощенко.

Публика леденеет. Настолько дико по тому времени звучали эти простые слова.

– Товарищ Зощенко давит на жалость, – замечает Константин Симонов, щедро обласканный советской властью.

Как тут не вспомнить рассказ Мастера «История болезни», где врач восклицает: «Нет, я больше люблю, когда нам больные поступают в бессознательном состоянии… По крайней мере, тогда им все по вкусу. Они всем довольны. И они не вступают с нами в научные пререкания».

В идеале для лидеров лучезарной компартии народ был бы желателен тоже в бессознательном, полумертвом виде. От страха. А тут живой, да еще фантастически талантливый, с чистым и ясным ироническим взглядом.

Богочеловек Сталин на полях произведений Зощенко начертал выразительно: «Сволочь!»

…а как все хорошо начиналось!

В 20-е годы Михаил Зощенко – едва ли не самый популярный советский беллетрист. С 1922 по 1926 год вышло 25 сборников его рассказов. По тиражам его можно было сравнить разве что с поэтом Демьяном Бедным. Популярность Зощенко росла и за счет бесчисленных исполнений его произведений на эстраде и бесконечных чтений по радио.

На улицах его узнавали как знаменитость первой величины. С ним стремились познакомиться с редкой навязчивостью. Стоило ему появиться на каком-нибудь людном сборище, и толпа начинала глазеть на него, как глазела когда-то на Леонида Андреева, Шаляпина или Аркадия Аверченко.

Неслыханная популярность Михаила Михайловича подвигла авантюристов использовать ее в корыстных целях. Появились самозванцы, эдакие «дети лейтенанта Шмидта». Они представлялись состоятельным и любвеобильным дамам как Зощенко, устраивали свои амурные дела, умудрялись обильно поживиться за чужой счет – и пропадали.

Чтобы объясниться с разобиженными дамами, писателю приходилось высылать свою фотокарточку. Дескать, сличайте!

Именно поэтому для конспирации Зощенко в Крыму проживает целый месяц инкогнито, под прикрытием фамилии «Бондаревич», спасаясь от докучливых поклонников обоего пола.

Откуда такой ошеломительный успех? Ведь толком-то пролетарская Россия и читать тогда не умела.

Объяснение просто. Зощенко первым из писателей ввел в литературу нелитературную речь революционного триумфатора Шарикова и стал пользоваться его манерой выражаться как своей собственной.

Язык Зощенко зафиксировал процесс возникновения и становления новой – советской – разновидности русской нации, которая не являлась наследницей прежней культуры, да и не желала ее наследовать. Более того, она находилась с ней в решительном антагонизме.

На самом деле эта хамская цивилизация была в непримиримом противоречии с интеллигентнейшим Зощенко.

Не понимая этого, Корней Чуковский восклицал:

– Миша, вы самый счастливый человек в СССР! У вас молодость, слава, талант, красота – и деньги. Все население СССР должно вам жадно завидовать.

Зощенко лишь горестно опускал голову:

– А у меня такая тоска, что я уже третью неделю не прикасаюсь к перу. И никого из людей не могу видеть. У нас условлено с женою, чуть придет человек, она говорит, мол, Миша, не забудь, что ты должен уйти. Я надеваю пальто и ухожу…

Создав на руинах прежней, дореволюционной, словесности свой уникальный стиль, нежданно-негаданно для себя самого оказавшись востребованным новой читательской аудиторией, Зощенко тем не менее чувствовал себя глубоко несчастным. Он даже пытался полюбить стройки коммунизма, да у него ничего не вышло.

Вот что говорил сатирик, по словам начальника 2-го Главного управления МГБ Шубнякова, ведомства энтузиастов стукачей и живодеров:

«Я считаю, говорил Зощенко, что советская литература сейчас представляет жалкое зрелище. Господствует шаблон. Поэтому плохо и скучно пишут даже способные писатели. Я вижу сплошные неполадки вокруг. Рабочие и служащие не заинтересованы в своей работе, да и не могут быть заинтересованы, так как для этого им должны платить деньги, на которые они могли бы существовать, а не просто прикреплять их к работе… Вообще впечатление такое, точно мозг всех учреждений распался».

Последние дни Мастера были наполнены трудным и нудным выбиванием пенсии. История эта длилась уже несколько лет. Пришлось обратиться к прежним приятелям (а так не хотелось!), не попавшим под «железную пяту» самой гуманной власти в мире.

И вот 2 июля 1958 года приходит извещение о назначении пенсии. 7 июля Зощенко выезжает из Сестрорецка в Ленинград за получением пенсионной книжки.

8 июля возвращается в Сестрорецк. Здоровье его резко ухудшается.

Денежного пайка от советской администрации он так и не успел получить.

Возвращение

«Автор не знает, что самое главное, самое, так сказать, великолепное в нашей жизни, из-за чего стоит, вообще говоря, существовать на свете.

Может быть, это служение отечеству, может быть, служение народу и всякая такая ураганная идеология. Может быть так. Скорей всего, что так. Но вот в личной жизни, в повседневном плане, кроме этих высоких идей, существуют и другие, более мелкие идейки, которые главным образом и делают нашу жизнь интересной и привлекательной».