Марина Струк - В тебе моя жизнь...

• Название: В тебе моя жизнь...
• Автор: Марина Струк
• Жанр: Исторические любовные романы

---

— И где оно сейчас?

Анатоль не смог, видимо, скрыть правду во взгляде, столь неожиданным для него был этот вопрос. Глаза Загорского стали темно-серыми, заметив вину промелькнувшую на лице противника по бою, и он вдруг перешел из защиты, в которой до этого вел их поединок в нападение, то и дело перемежая удары — рубящий, колящий, снова рубящий и опять…

Анатоль едва успевал отбивать их, чувствуя, как заныла уставшая рука, державшая саблю. Да, давно он не тренировался, очень давно. Он быстро перемещался по площадке, не подпуская к себе близко противника, но вскоре совсем выдохся и стал пропускать легкие уколы, не останавливающие, впрочем, их дуэли. Получив еще несколько таких уколов, Анатоль понял, что Загорский намеренно сейчас гоняет его по зале, дразнит, выматывая его силы. Это понимание разозлило его. Он вспомнил, что в большинстве случаев неизменно уступал Сержу в их тренировочных боях.

— Talent, talent inné![273] — отзывался о Загорском monsieur Charles, владелец школы фехтования, предоставлявший им залу для их тренировок, и это отнюдь не было лестью.

— Я понимаю, ты злишься, — задыхаясь, начал говорить Анатоль, едва успевая уворачиваться от ударов, так и сыплющихся на него, казалось, со всех сторон. Его рубашка была мокрая от пота, мышцы словно окаменели от неимоверного напряжения. Он уже не отбивал атаки, потому как знал, что малейший удар по сабле, и он потеряет ее, не в силах более удерживать в уставшей руке. — Но пойми… это было… предопределенно. Не в нашей воле… было помешать. Здесь нет… ничьей вины. Так … сложилось!

— Так сложилось? Так сложилось?! — Загорский вдруг снова переместился вбок, и Анатолю пришлось приложить неимоверные усилия, чтобы увернуться от очередного укола в левую руку. Но он не успел, затупленный кончик сабли все же скользнул по предплечью. — Почему Донцев служит до сих пор в гарнизоне Ревеля, хотя его мать серьезно больна? Неужели все его прошения, которые он уже отсылает самому государю, не доходят в Петербург? И где второй свидетель моего венчания? Где Кулагин? Его служба никогда не вызывала нареканий у генерала, но сейчас он в Томске по высшему распоряжению. И это все чья воля? Чья? Не твоя ли, мой милый всемогущий Анатоль Михайлович?

Загорский, казалось, ничуть не устал. Он даже ни разу не сбился в дыхании во время своей речи, которую так запальчиво произносил сейчас, нанося резкие и частые уколы и несильные рубящие удары. Анатоль уже настолько устал, что не успел уворачиваться от него.

— Assez! Assez, monsieurs![274] — крикнул откуда-то издалека monsieur Charles, наблюдавший за их боем из дверей.

— Серж, прекрати! — присоединился к его голосу выкрик Арсеньева с тревогой в глазах, заметивший, как растет слепая ярость в Загорском. — Остановись!

Анатоль вскинул саблю и невольно отбил очередной удар. Это движение отдалось чуть ли не во всей руке до самого плеча, пальцы невольно разжались, и оружие выпало из его рук. Он хотел тут же увернуться, но не рассчитал траекторию, запутался в ногах и упал на спину. Загорский тут же остановился, переводя дыхание. Затем двинулся к Анатолю и подал ему руку, помогая ему подняться на ноги.

— Ты можешь обвинять меня во всех моих прегрешениях, и я не буду отрицать их, ибо признаю свою вину в содеянном, — сказал ему Анатоль, принимая помощь. Он злился на себя за поражение и свое нелепое, по его мнению, падению на паркет залы, злился на Загорского, что тот по-прежнему ловок и грациозен, что тот по-прежнему лучше и впереди него во всем, даже в предпочтениях жены Анатоля. — Но она сама стремилась к этому замужеству, сама приблизила дату венчания. Voilà tout[275].

Загорский тут же разжал пальцы и бросил саблю на пол. В следующий миг его пальцы сжались в кулак, и он с силой ударил Анатоля в лицо. Тот не ожидал ничего подобного, посему не смог уклониться от этого удара. За ним последовал следующий удар, от которого рот Анатоля тут же наполнился горячей соленой жидкостью. После третьего удара, разбивающего Воронину нос в кровь, Загорский разжал пальцы и отпустил, почти отшвырнул от себя своего противника, направился к канапе, на котором лежали его вещи, потирая разбитые костяшки пальцев.

Анатоль, не веря в происходящее, дотронулся до своего лица и заметил на них кровь.

— Vous êtes fou! Qu'avez-vous fait avec mon visage?[276] Мне же завтра на службу… Это так… по-мужицки! — крикнул он сбивчиво в спину Загорскому, который уже надевал на плечи мундир.

— Êtes-vous bien[277]? — подошел к нему растерянный Арсеньев, подавая платок утереть с лица кровь.

— Нет, я не в порядке! — зло ответил Анатоль и вырвал из рук друга тряпицу. — Твой друг — fou à lier![278] Совсем стал мужиком, пока был там!

— Я понимаю твои эмоции, но советую пока ничего не говорить, пока не произнесено лишнее, — Арсеньев с участием взглянул на Анатоля, вытирающего аккуратно лицо. — Тебе не следовало provoquer[279] Сержа. Только не сейчас.

Он посмотрел в спину Загорскому, выходящему из студии в этот момент, и вздохнул. Господи, дай им всем мудрость и терпение, чтобы с достоинством, присущим их рангу и положению, выйти из всей этой ситуации!

— Иди же за ним, — кивнул в сторону двери Анатоль. — Сам понимаешь, сегодня я к monsieur Talon не ходок. Все, что мне сейчас нужно — бутылка вина да лед к лицу. Иди же!

— Нам всем нужно время, — сказал Арсеньев уже на пороге. — Я уверен, что со временем все забудется, все эмоции улягутся. А пока, быть может, вам не стоит пока пересекаться с Сержем.

Арсеньев нашел Сергея уже в карете, где тот сидел, задумчиво глядя в окно на проходящих мимо прохожих и проезжающие экипажи, потирая свои длинные пальцы друг о друга. Павел уселся рядом с ним и стукнул тростью в потолок кареты, подавая сигнал, чтобы кучер трогал к ресторации.

— Ужасно, — покачал головой после недолгого молчания Арсеньев.

— Ты о чем речь ведешь? — спросил Загорский, не поворачивая головы от окна, в котором мелькнуло личико хорошенькой горничной, спешащей по делам госпожи. Она улыбнулась призывно привлекательному мужчине в карете, и Сергей подмигнул ей. Интересно, также бы она улыбалась, если бы видела правую сторону его лица?

— Обо всей этой ситуасьон. Так все… неприятно. Зачем ты бил его?

— Не сдержался, — усмехнулся Загорский. — Даже не буду говорить, что это было мне не по душе. Видимо, Анатоль прав — эти годы на Кавказе сделали меня диким.

— Что ты намерен делать? — спросил, предпочтя проигнорировать его последнюю реплику, Арсеньев. Загорский отвернул свой взгляд от окна кареты и улыбнулся другу.

— Для начала хорошо поужинать, — карета меж тем остановилась, и Арсеньев понял, что они прибыли. — А затем — qui vivra verra[280].

В ресторации их появление было вызвано любопытными взглядами, приветственными восклицаниями. Пока они шли к своему кабинету вслед мажордомом ресторации, Загорскому пришлось остановиться чуть ли не у каждого стола, выслушать не одну речь, полную радостных пожеланий и заверений. Все хотели убедиться, что неожиданно воскресший из мертвых внук старого князя Загорского по-прежнему в здравом уме и теле, несмотря на все те сплетни, что принялись ходить по Петербургу при известии о его возвращении.

Наконец друзья остались одни в тишине кабинета, открыли бутылку вина.

— Ты снова в центре внимания, — улыбнулся Арсеньев, разливая вино по бокалам. Они отпустили прочь официанта, не желая иметь посторонние уши в комнате. — Как раньше.

— Представляю, как сегодня будут со смаком переносить из гостиной в гостиную, из салона в салон, что князь Загорский — monstre[281] отныне.

— Прекрати, ты словно девица, ожидающая комплиментов от своего кавалера, — отмахнулся от него Арсеньев. — Да, согласен, ты не выглядишь теперь, как ранее, но ты все так же пригож лицом. Этот небольшой défaut[282] ничуть не портит тебя, а наоборот — придает тебе мужественности. Вот увидишь, теперь девицы снова будут от тебя без ума, но теперь уже вдвойне.

— Pour la beauté[283], — поднял бокал Загорский и вдруг побледнел под воздействием вихря картинок из прошлого, что пронеслись перед глазами в этот миг. Ведь одно только упоминание о красоте вызывало в его голове лишь один женский облик.

Арсеньев не мог не заметить этого, но ничего не сказал, только глотнул ароматного вина из бокала. Только когда принесли закуски — великолепный страсбургский пирог, ветчину и сыр с мягкими булками, продолжил беседу:

— Ты сегодня был во дворце. Что решили с тобой?

— Перевод в Преображенский полк, повышение в звании и еще одна именная сабля с золотыми ножнами. Теперь уже с надписью «За мужество», — ответил Загорский, приступая к закускам. Он выглядел таким спокойным при этих словах, что Арсеньев поразился.

— Ты так говоришь, словно каждый день император вручает тебе именную саблю!

— Ты же знаешь, мне не нужны награды сейчас. Я бы все сам отдал бы, лишь бы прошлых трех лет не было в моей жизни. Но это, увы, невозможно.