Владимир Томсинов - Сперанский

• Название: Сперанский
• Автор: Владимир Томсинов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-235-02862-7

Книга представляет собой документальное повествование о необычной судьбе одного из наиболее выдающихся государственных деятелей и реформаторов России Михаила Михайловича Сперанского (1772–1839). Ему, сыну простого сельского священника, суждено было оказаться в самом пекле политической жизни страны первой трети XIX века, пережить невиданные взлеты и падения. Личность Сперанского изображена на фоне событий эпохи, во взаимоотношениях с императорами Александром I и Николаем I, видными сановниками, литераторами, декабристами.

---

В Манифесте от 13 июля 1826 года, который увенчает расправу над декабристами, будет специально подчеркнуто: «Не от дерзостных мечтаний, всегда разрушительных, но свыше усовершаются постепенно отечественные установления, дополняются недостатки, исправляются злоупотребления. В сем порядке постепенного усовершенствования всякое скромное желание к лучшему, всякая мысль к утверждению силы законов, к расширению истинного просвещения и промышленности, достигая к нам путем законным, для всех отверзстым, всегда будут приняты нами с благоволением: ибо мы не имеем, не можем иметь других желаний, как видеть Отечество наше на самой высшей степени счастия и славы, Провидением ему предопределенной». Процитированные слова заставляют прежде всего усомниться в правильности взгляда, всецело преобладающего среди историков, согласно которому столкновение самодержавия и декабристов было противоборством сил реакции и прогресса. Не слишком ли упрощает это мнение действительное положение? Как же трактовать тогда слова Пушкина, высказанные им в черновике письма к П. Я. Чаадаеву от 19 октября 1836 года (не отправленного адресату): «Надо было прибавить (не в качестве уступки цензуре, но как правду), что правительство все еще единственный Европеец в России (и это несмотря на все то, что в нем есть тяжкого, грубого, циничного). И сколь бы грубо (и цинично) оно ни было, только от него зависело бы стать во сто крат хуже. Никто не обратил бы на это ни малейшего внимания». Думается, в противоборстве самодержавия и декабристов необходимо видеть столкновение не реакции и прогресса, а скорее двух различных путей общественного развития — эволюционного, под эгидой законной государственной власти, и революционного, предполагающего решительную ломку политических структур. Остается добавить, что текст Манифеста от 13 июля 1826 года писал Михайло Михайлович Сперанский. И мысль о том, что «не от дерзостных мечтаний, всегда разрушительных, но свыше усовершаются постепенно отечественные установления», вполне отражала собственные его взгляды.

В свете сказанного особо примечателен факт, приведенный в «Записках о восстании» декабриста В. И. Штейнгейля. Владимир Иванович рассказал о том, что во время событий рядом со зданием Сената, которые впоследствии получат во многих мемуарах и исторических произведениях название «восстания», Сперанский находился в Зимнем дворце у окна и, наблюдая за тем, что происходило вокруг, произнес однажды фразу: «И эта штука не удалась!» Некоторые историки трактуют это восклицание в том смысле, что оно выразило отношение Сперанского к восстанию декабристов в целом. «Поражение восстания сокрушило Сперанского. Наблюдая за событиями из окна дворца, он с горечью заметил стоявшему рядом с ним Краснокутскому: "И эта штука не удалась!"» — с уверенностью констатируется в одной из книг, посвященной декабристам.

На самом деле, если судить по тексту записок В. И. Штейнгейля, указанная реплика Сперанского выражала реакцию его не на поражение восстания, а на неудачу попытки митрополита Серафима умиротворить восставших, предпринятой после такой же попытки великого князя Михаила. Подойдя к каре восставших, митрополит начал увещевание. К нему вышел лейтенант гвардейского экипажа М. К. Кюхельбекер. «Моряк и лютеранин, — пишет Штейнгейль, — он не знал высоких титулов нашего православного смирения и потому сказал просто, но с убеждением: "Отойдите, батюшка, не ваше дело вмешиваться в эти дела". Митрополит обратил свое шествие к Адмиралтейству. Сперанский, смотревший на это из дворца, сказал с ним стоявшему обер-прокурору Краснокутскому: "И эта штука не удалась!"» По словам Штейнгейля, «обстоятельство это, сколь ни малозначащее, раскрывает, однако ж, тогдашнее расположение духа Сперанского»[1]. Но какое? Неужели Сперанский в данном случае горевал оттого, что восстание потерпело поражение? Очевидно, что нет! Реплика Сперанского в контексте тех обстоятельств выражала скорее его досаду от неудачи очередной попытки умиротворить восставших; именно досада в большей мере соответствовала тому умонастроению, каковое Михайло Михайлович имел в рассматриваемое время.

Новый император выказывал явное благорасположение к Сперанскому. В дни, предшествовавшие восшествию Николая Павловича на престол, Михайло Михайлович имел с великим князем регулярные приватные беседы, которые вселяли надежду на более тесное сближение в будущем, когда тот станет императором. Сперанский не был человеком, способным синице в руках предпочесть журавля в небе. К тому же благоволение со стороны нового императора было синицей недурной. В отличие от брата своего Александра Николай был прям характером и постоянен в симпатиях. Нелегко было приобрести у него доверие и благорасположение, но потерять их оказывалось еще трудней.

Зная, сколь негативно относился Сперанский ко всяким насильственным способам ниспровержения существующего политического строя, понимая душевное его состояние в 1825 году, вполне возможно угадать истинное его отношение к заговору декабристов. При названных предпосылках отношение это не могло быть однозначно положительным. Скорее наоборот. Заговор, даже в случае успеха, неизбежно вносил в политическую жизнь общества сумятицу, хаос. Положение любого лица, вознесенного в результате заговора на вершину власти, не могло быть устойчивым. Известно, какие колебания испытывали многие декабристы, вступая на путь революционной деятельности. И сомнения эти объяснимы: легко быть решительным в простом заговоре, но много труднее сохранять твердость в заговоре революционном. Потому как существует большая разница между ними: простой заговор направлен всегда против лица. Революционный же — это заговор против целой общественной системы. В заговоре против лица нетрудно предугадать последствия: механизм властвования останется прежним и привычным — новым будет лишь лицо, запускающее его маховик. Заговор против общественной системы в последствиях своих непредсказуем. Тот, кто идет в революцию, идет, по существу, в неизвестность.

С другой стороны, официальная правительственная власть, сколь порочной она ни является, всегда стремится выставлять себя выразительницей высоких общественных идеалов и отождествлять собственные интересы с общественными. В этих условиях любому необходимо иметь немалое мужество, душевную стойкость, чтобы отделить свою родину от правительства, чтобы соединить в неразрывное целое слова «восстание» и «патриотизм». Но еще большее мужество требуется тому, кто всю предшествующую жизнь рос под крылом этой хищной птицы, называемой правительственной властью, кто привык связывать свое существование с нею, кто был плоть от плоти ее. Всего трудней восставать против правительства тому, кто находится у него на службе. «Любовь моя к царю и отечеству слиты в одно чувство в моем сердце», — неоднократно говаривал адмирал Мордвинов. Для таких людей отделить отечество от правительства значило разорвать свое сердце. Необходимо долгие годы своей жизни пребывать во враждебности к правительству, чтобы окончательно отделить его от себя как чужеродное тело и зловредную силу, чтобы в момент открытого восстания против него не спасовать, не дрогнуть, не захлебнуться в колебаниях, сомнениях, чтобы выстоять против него в случае поражения, сохранить свое достоинство и честь.

Сперанский лично знал многих декабристов. В их числе, кроме упоминавшегося Г. С. Батенькова, были К. Ф. Рылеев, Н. М. Муравьев, С. П. Трубецкой, Н. В. Басаргин, С. Г. Волконский, Ф. Н. Глинка, братья Бестужевы, Д. И. Завалишин, А. О. Корнилович, С. Г. Краснокутский, 3. Г. Чернышев и др. Личности названных людей отбрасывали благородный отсвет на их дело. Но вместе с тем заставляли думать, что открытое их выступление против самодержавия потерпит неудачу. Они были образованными, умными и добрыми людьми, но в деле организации заговоров — беспросветными дилетантами и глупцами. В событиях 14 декабря 1825 года эти свои качества они проявили в ярчайшей степени. Они имели столько шансов победить и ни один — надо же так: буквально ни один! — не использовали! Храбрые, инициативные на полях сражений, они оказались трусливыми, нерешительными на политической арене. Вступив на нее, они начисто лишились рассудка и расчетливости. А Сперанский был в высшей степени расчетлив после того, как вернулся в Петербург.

Утром 14 декабря к нему пришел Корнилович с предложением поддержать выступление революционеров и войти в состав Временного правительства. «С ума сошли, — всплеснул руками Сперанский, — разве делают такие предложения преждевременно? Одержите сначала верх, тогда все будут на вашей стороне!» Этим ответом опытный царедворец приоткрыл (наверняка непроизвольно) настоящее свое отношение к попытке дворян совершить политическую революцию.

Подготовительную работу по организации судебного процесса над декабристами император Николай I начал уже в январе 1826 года, когда в разгаре было еще следствие по их делу. Тогда же им был привлечен к данной работе и Сперанский. К этому времени в распоряжении государя были уже показания декабристов о причастности Сперанского к их заговору, но он все-таки взял его в ближайшие свои сотрудники.