Лоретта Чейз - Вчерашний скандал

• Название: Вчерашний скандал
• Автор: Лоретта Чейз
• Жанр: Исторические любовные романы

Выжив среди опасностей Египта, Перегрин Далми, граф Лайл вернулся в Лондон, оказавшись перед самой страшной из всех возможных угроз: своей абсурдной семьей… и мисс Оливией Уингейт-Карсингтон. Потомок печально известных — но вполне благородных — мошенников, эта притягательная рыжеволосая красавица обладает способностью полностью лишать его душевного равновесия, а также длинной историей вовлечения его в свои скандальные схемы.

Оливия может быть любимицей Общества, но она знает, что впереди ей угрожает респектабельное будущее. Так что, когда Лайл вынужден отправиться по семейному делу, она увидела в этом прекрасный шанс для одного последнего приключения — даже если это связано с единственным человеком в мире, которого она не может обвести вокруг своего пальца. Но на самом деле она только хочет помочь…

Вот почему Лайл и Оливия оказываются в мрачном шотландском замке, в котором водятся злобные призраки и малодушные убийцы… а также скрывается шокирующая тайна: о том, что самая большая опасность может пылать внутри их собственных упрямых сердец.

---

— Ясно, — заключила Оливия. — Ты думаешь, что мой зад чересчур велик.

— Я такого не говорил, — возмутился Лайл. — Ты сложена иначе, чем мужчина. Никто тебя не примет за такового. Боже, у меня нет времени на подобную чепуху.

Он отвернулся и зашагал по улице.

Оливия пошла рядом с ним.

Перегрин находился в ужаснейшем настроении, и это, как ей было известно, отчасти — по меньшей мере — благодаря ей. Она разбудила его спозаранок, после долгого и утомительного дня… и ночи… после невероятно эмоционального события…о котором она и думать не желала. Оливия сердилась на него, и была необъяснимым образом расстроена.

Её утренний поступок стал эквивалентом пощёчины и побега. Сущее ребячество. Но она оказалась в проигрыше — редкое состояние для неё — а Оливия ненавидела проигрывать.

— Идея не в том, чтобы сойти за мужчину, — пояснила она. — Я оделась ради удобства и комфорта. Ты сказал надеть что-то практичное, а женские наряды просто непрактичны. Более того, разумный человек сообразил бы, что для женщины невозможно сменить платье за четверть часа. Тебе повезло, что я не спустилась в одной нижней сорочке.

— Как будто я тебя в сорочке не видал, — заметил Лайл.

— Если ты намекаешь на прошлую ночь, то это была моя ночная рубашка, — проговорила Оливия.

И давай не будем говорить о прошлой ночи. Я не готова.

— А мне показалось, что это была сорочка.

— Значит, ты видел не так много сорочек, если не можешь увидеть разницу.

— Я мужчина, — заявил Перегрин. — Мы не вдаёмся в детали дамского платья. Мы замечаем, много или мало на женщине одежды. По моим наблюдениям ты выглядела скудно одетой.

— В сравнении с кем? — не сдавалась девушка. — С египтянками? Которые, кажется, склонны к крайностям. Они либо полностью закутаны до самых глаз, либо пляшут в одних колокольчиках. Дело в том…

— Сюда, — сказал он, поворачивая на площадь святой Елены.

Площадь была шире, чем Кони-стрит, и светлее.

Проходя «Таверну Йорка», Оливия посмотрела наверх. Тёмные здания вырисовывались силуэтами на фоне неба, освещённом расплывчатыми пятнами звёзд.

Через миг они уже пересекли площадь. Они свернули ненадолго на Блэйк-стрит, затем к Стоунгейту и на узкую Йорк-лейн.

— Всё дело в том, — продолжила Оливия, — что женщинам следует разрешить носить брюки в подобных случаях.

— Всё дело в том, — парировал Лайл, — что женщины не должны попадать в ситуации, которые требуют ношения брюк.

— Не будь ханжой. Тётя Дафна носит брюки.

— В Египте, — подчеркнул он. — Где женщины носят одеяние наподобие шаровар. Которые не облегают фигуру. И они надевают слои другой одежды поверх них. Если бы ты надела такие брюки в Каире, то тебя бы арестовали за непристойное поведение и высекли кнутом.

— Они немного тесноваты, я признаю, — согласилась Оливия. — Не знаю, как мужчины могут это выдерживать. Они натирают в чувствительных местах.

— Не говори о своих чувствительных местах, — предупредил Перегрин.

— Мне нужно говорить о чём-то, — сказала она. — Кто-то из нас должен пытаться развеять уныние от твоего общества.

— Да, ну что же… — Он остановился. — Ох, проклятие. Оливия… Относительно прошлой ночи… когда ты пришла к моей двери…

Девушка тоже остановилась, с колотящимся сердцем.

— Это была ошибка, — произнёс Лайл. — Очень большая ошибка, по всем возможным меркам. Я прошу прощения.

Он прав, сказала себе Оливия. Это ужасная ошибка, со всех точек зрения.

— Да, — подтвердила она. — Так и есть. И не только по твоей вине. Я тоже прошу прощения.

Перегрин испытал облегчение.

Она сказала себе, что ощущает то же самое.

Он кивнул:

— Хорошо. Значит, это улажено.

— Да.

— Только чтобы внести ясность: ты всё так же невыносима, и я не извиняюсь за то, что выбранил тебя, — уточнил Лайл.

— Я поняла, — ответила она. — Я тоже не извиняюсь за свои слова.

— Что ж, очень хорошо.

Они снова двинулись в путь.

Это было неловко. Лайл никогда прежде не испытывал неловкости в её обществе. Вот что значит перейти границу, которую не следовало переходить. Он принёс извинения Оливии, но не мог извиниться перед Ратборном, и не мог избавиться от ощущения, что предал своего бывшего опекуна. Не мог избавиться от чувства, что совершил нечто непоправимое. Он открыл ящик Пандоры и теперь…

Голос Оливии прервал затянувшееся молчание.

— Пятнадцать минут, — сказала она. — Только мужчина сочтёт это разумным количеством времени.

— Тебе прекрасно известно, что я рассчитывал на то, что ты не успеешь, — ответил Перегрин.

— А ты прекрасно знал, что я это сделаю это, или в лепёшку разобьюсь, — проговорила она. — Поначалу мы немного запаниковали. Бэйли не могла отыскать мои брюки, и я подумала, что придётся взять штаны Николса.

Лайл посмотрел на неё. Она ничуть не походила на мальчика. Или походила? И не его ли походку она сейчас изображает?

— На тебя и в самом деле смешно смотреть, — проговорил он.

— О, я знала, какие трудности могут возникнуть, — сказала она, — но это было первое, что пришло мне на ум, когда мы не смогли найти мои вещи. И, пока Бэйли освобождала меня от платья и нижних юбок и втискивала меня в брюки, я представляла себе, как бы это могло произойти.

Лайл представил себе, как горничная раздевает Оливию и помогает натянуть узкие брюки.

Ящик Пандоры.

Однако помечтать не вредно. Он мужчина. У мужчин всегда бывают непристойные мысли. Это совершенно естественно и нормально.

— Он поднял бы шум, — продолжала Оливия, — и мне бы пришлось его отвлечь, пока Бэйли оглушит его ударом. Потом мы забрали бы его брюки. А потом, после моего ухода, Бэйли перевязала бы его раны и пояснила ему, как ей жаль, и почему нельзя было этого избежать.

— Почему бы тебе не сидеть спокойно в Лондоне и не писать драмы для театра? — поинтересовался граф.

— Лайл, подумай головой, — произнесла она. — Будь у меня хоть малейший талант жить спокойно, я бы тихонько ухватилась за первого же джентльмена, с которым обручилась, вышла замуж, завела бы детей и исчезла в том безымянном полу-существовании, в котором пропадают остальные женщины.

Оливия снова начала размахивать руками.

— Почему женщины должны сидеть жить тихо? Почему нам следует становиться маленькими лунами, каждая из которых прикована к своей орбите, вращаясь вокруг некой планеты под названием мужчина? Почему мы не можем быть другими планетами? Почему мы должны быть спутниками?

— Выражаясь астрономически, — заговорил Лайл, — все эти другие планеты вращаются вокруг солнца.

— Ты всегда всё воспринимаешь буквально, — сказала она.

— Да, я до ужаса буквален, а ты обладаешь потрясающей фантазией. К примеру, я вижу собор, который высится впереди, за теми зданиями. А что видишь ты?

Оливия посмотрела в конец Стоунгейта, где в ночном небе высилась чёрная башня.

— Я вижу призрачные руины, виднеющиеся в узком проулке, огромный чёрный остов на фоне ночного неба, усыпанного звёздами.

— Я не уверен, что это развалины, — отозвался Перегрин, — но мы скоро увидим.

Они пересекли Хай-Питергейт, вошли в переулок и вступили на тёмную территорию призрачных руин или, в зависимости от точки зрения, слегка обгоревшего Большого Кафедрального собора Йорка.

Лайл полагал, что слабый мерцающий свет за витражным окном добавляет «призрачности» месту для Оливии. Для него это был лишь признак жизни.

— Похоже, дома кто-то есть, — проговорил он. — Вместе с тем, я бы не хотел обо что-то споткнуться.

Из кармана своего плаща он извлёк трутницу и огарок свечи.

— У меня есть спички, — сказала Оливия.

Он покачал головой:

— Грязные, мерзко пахнущие штуки. — Молодой человек высек искру и зажег короткий огарок.

— Они отвратительны, — согласилась девушка, — но никогда не знаешь, когда они пригодятся.

— Они годны для тех, кто привык, что слуги разводят для них огонь, — сказал Перегрин. — Любой сведущий человек может высечь искру с той же лёгкостью и скоростью, но гораздо безопаснее, с помощью трутницы.

— Большинство людей не будут пробовать сделать что-то десять тысяч раз с целью просто доказать, что они на это способны, — заметила Оливия.

— Я не пробовал десять… Мой Бог, почему я позволяю тебе себя дразнить? Ты можешь просто держаться рядом? Мы не знаем, сколько мусора они убрали.

— Из-за того, что я втиснула свой исполинский зад в мужские штаны, не следует полагать, что мой мозг сжался до размеров мужского, — заявила она. — Я прекрасно сознаю, что свеча есть только у тебя, и вовсе не стремлюсь споткнуться об обломки собора. Здесь жутко темно и тихо, не так ли? Лондон ночью такой же шумный, как и в дневное время. И гораздо лучше освещён. Но здесь всё находится в гармонии: средневековая церковь, средневековая тьма и гробовая тишина.