Мария Романова - Воспоминания великой княжны. Страницы жизни кузины Николая II. 1890–1918

• Название: Воспоминания великой княжны. Страницы жизни кузины Николая II. 1890–1918
• Автор: Мария Романова
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2007
• ISBN: 5-9524-2009-5

Великая княгиня Мария Павловна Романова, внучка Александра II и дочь младшего брата Александра III – великого князя Павла Александровича, рассказывает о детстве в Ильинском у дяди, великого князя Сергея, церемонном воспитании, которое она получала, своем недолгом замужестве и жизни при шведском дворе, о возвращении в Россию, интригах Распутина, последних драматических днях династии Романовых и бегстве из России…

---

Сначала я сказала ей, что ее непомерная привязанность к раненым, давно уже смешная, теперь уже вышла за всякие рамки. Это позднее посещение госпиталя было опасным, и на следующий день о нем будут говорить все. А в конце, едва понимая, что говорю, я добавила, что мой дядя сурово осудил бы такие ее действия.

Я не знаю, откуда у меня взялась смелость так разговаривать. Каждую минуту я ждала, что она отошлет меня в мою комнату. Но, к моему удивлению, тетя слушала меня смиренно, ничего не отвечая. Когда я произнесла имя своего дяди, она опустила голову и начала плакать. Ее слезы растопили мой гнев; я тут же пожалела обо всем, что наговорила; стояла и молчала.

Затем безо всякой обиды она ответила мне. Она сказала, что мои слова справедливы, и она знает это, что госпиталь и раненые, возможно, стали играть слишком важную роль в ее жизни и что, вероятно, мой дядя не одобрил бы этого.

Но она осталась такой одинокой, такой безутешной, что ей нужно было делать что-то, чтобы забыть о своем горе при виде страданий других людей.

Мы долго говорили. Прежде чем наш разговор закончился, я попросила прощения за свою дерзость. К счастью, это была первая и последняя сцена такого рода между нами. На следующий день наши отношения возобновились, как будто ничего не произошло. Но моя тетя увеличила интервалы между своими посещениями госпиталя и уже больше никогда не ходила туда в темное время суток.

Когда после принятия некоторых мер забастовки прекратились, тетя решила, что будет разумнее переехать в Царское Село. Там мы оставались до конца зимы. Сначала мы жили с императором и императрицей; затем в апартаментах Большого дворца.

После нашего отъезда из Москвы произошли новые беспорядки, но на этот раз правительство приняло суровые меры. Из Санкт-Петербурга был прислан полк гвардейцев; по сточным канавам текла кровь. Порядок был восстановлен. Тетя вернулась в Москву одна.

В апреле мы присутствовали на открытии Думы в Зимнем дворце в Санкт-Петербурге. Это должно было ознаменовать начало новой эры, когда царская воля стала бы более чуткой к гласу народа и более ему подотчетна. Но, ограничивая таким образом свою власть, император не имел намерения делать такие уступки окончательными. Учреждение Думы было полумерой, которой недоставало глубины или искренности.

В день ассамблеи Зимний дворец был больше похож на крепость – так сильно боялись нападения или враждебно настроенных демонстраций. Весь двор был в торжественном строю, мужчины в парадных мундирах, женщины в платьях со шлейфами и в диадемах. На мне было платье со шлейфом установленной длины, и я заняла место в процессии, как взрослая. Так как церемонии подобного рода еще никогда не проходили, все было несколько неясно, и многие актеры не были уверены в своей роли. У большинства из них был мрачный вид, и можно было подумать, что ты на похоронах. Даже император, который обычно умел скрывать свои чувства, был невесел и нервничал.

Жизнь в Царском Селе была очень приятной. Нас окружали многочисленные родственники, и мы были счастливы от тесной близости отношений в такой изоляции. Отношения между монархами и их детьми, несмотря на всю окружающую роскошь, были искренними и простыми.

В эту зиму император пожелал лично инспектировать все полки, расквартированные в Санкт-Петербурге и его окрестностях, и по этой причине он повелел им по очереди прибывать в Царское Село. Раз или два в неделю утром здесь проходил парад, а во второй половине дня – обед для офицеров во дворце. Что касается женщин, то на нем присутствовали только императрица, я, иногда великая княжна Ольга, сестра императора, и две фрейлины. От этих обедов я получала колоссальное удовольствие.

События предыдущего года совершенно нарушили наши занятия, и целыми месяцами мы не уделяли им никакого внимания. В Александровском дворце было невозможно организовать серьезные, постоянные занятия, так что было принято решение отправить нас в Большой дворец, чтобы мы жили там, в старых апартаментах нашего отца.

Эти два дворца находились друг от друга на небольшом расстоянии. Было устроено так, чтобы мы столовались вместе с монархами. Опять были наняты новые преподаватели, и они делали все возможное, чтобы компенсировать потерянное время. Но постоянно возникали всякие отвлекающие моменты, и я не жаловалась.

Эти отвлекающие моменты были приятны и разнообразны. Я часто навещала моих двоюродных братьев и сестер – детей великого князя Константина, которые жили во дворце в Павловске, в трех милях от нас. Это была большая семья, в которой самые старшие дети были старше меня, и каждый год прибавлялось по новому члену семьи. В то время насчитывалось, кажется, шесть мальчиков и одна девочка, вместе с которой мы дважды в неделю проходили курс русской истории. С мальчиками мы ездили кататься на санях, а так как были более предприимчивы, чем наши кузены, наша живость пришлась кстати. Одна из наших вылазок была отмечена неприятным инцидентом: я поранила губу о каменный верстовой столбик и возвратилась домой вся в крови. Вечером при дворе состоялся обед, на который я пришла с распухшим лицом и перекошенным ртом. Император очень смеялся при виде меня.

Мадемуазель Элен вновь начала проявлять ревность, но я не особенно размышляла об этом. Раньше она имела привычку следовать за мной всюду, но теперь, когда не была допущена посещать Александровский дворец, сильно на это обижалась и в конце концов приперла меня к стенке, прямо обвинив в преднамеренной лжи. Сначала она изложила это должным образом в адресованной мне записке, а затем с пылающим лицом продолжила свои упреки вслух в присутствии слуг.

Я хранила молчание, пока мы не остались наедине, а затем дала себе волю. Я не могу вспомнить, что я ей наговорила, но это, вероятно, было что-то поразительное, так как при первых же моих словах она онемела. Когда мои эмоции выплеснулись, мы обе затаили дыхание, прошла минута, прежде чем она смогла подобрать слова. И потом она заговорила почти подобострастным тоном. Ее состояние, не чуждое некоторой робости, было мне неприятно. Я оказалась обезоруженной, лишенной ощущения победы в результате своего первого успешного бунта. Но с того самого дня разногласия стали возникать между нами все реже, воцарился мир, и наши отношения приняли более дружеский характер.

Весной 1906 года мне исполнилось шестнадцать лет. Моя тетя и император с императрицей собирались отметить эту дату с определенной торжественностью. Я получила от всех подарки и была очень счастлива в тот день, так как теперь официально считалась не ребенком, а девушкой.

Наш траур закончился в феврале, и великий князь Константин с супругой дали бал в мою честь и в честь своей дочери, которой тоже было шестнадцать лет.

Этот бал был большим событием. Я стала готовиться к нему задолго. Тетя сама занялась моим туалетом. Она заказала для меня платье, которое было сшито из слегка прозрачной вуали поверх розового. С ним я должна была носить ландыши. Я помню, что сочла это платье слишком тяжелым, слишком вычурным. Я бы предпочла что-нибудь попроще, платье из белого шелка, но тетя моего мнения не спрашивала.

Дмитрий сопровождал меня на бал. Он был в форме младшего лейтенанта военно-морских сил. Император и императрица повели нас на празднества, которые начались в шесть часов вечера и длились до часа ночи. Сначала был обед, а позже ужин.

Этот вечер был долгим, очень долгим, но все же недостаточно долгим для меня. Было так весело! Мы возвратились домой вместе с мадемуазель Элен и генералом. Я очень устала, подол моего платья висел лохмотьями, прическа совсем растрепалась, но цветы в моих руках и подарки, сделанные мне во время котильона, были ощутимыми доказательствами моего успеха. Дмитрий, который был еще слишком юн, не умел танцевать. Будучи на самом деле еще ребенком, он недоверчиво косился на такие упражнения и жаловался, что провел очень скучный вечер. А я только и мечтала о том, чтобы все это началось снова!

Но прошло много месяцев, прежде чем настал новый праздник. Тетя считала, что мне не подобает выходить в свет только в сопровождении мадемуазель Элен, и полагала, что какая-то женщина из членов семьи должна быть моей компаньонкой. Она еще носила траур, а поскольку никого подходящего не было, то больше я в свет не выезжала.

В тот год мы надеялись повидаться с отцом, но тетя Элла и слышать не хотела о нашей поездке за границу в компании генерала Лайминга и мадемуазель Элен.

То лето мы провели частично в Петергофе, частично в Ильинском. Осенью мы вновь поселились в Николаевском дворце в Москве. В какое-то время я заметила, что моя тетя вновь обрела живость и энергию, которая, казалось, концентрируется на какой-то цели, хранимой от нас в тайне. В небольшом мире окружающих нас слуг и сопровождающих лиц появились две новые фигуры: вдова мадам Узлова, чей муж был убит во время недавних беспорядков, и священник отец Александр. Он был на войне в составе армии на Востоке и отличился храбростью, высокими моральными качествами и красноречием.