Павел щеглов - охранники и авантюристы

• Название: охранники и авантюристы
• Автор: павел щеглов
• Жанр: История

5

---

Через некоторое время после моего ареста на допрос в десятый павильон приехал подполковник Сизых. Он сказал мне, что завтра вызовет меня к себе в охрану «показать знакомого, который к нам приехал из Кракова в Варшаву и сегодня будет нами арестован со своей любовницей». На мой вопрос: «Кто это?», он ответил: «Богдан». Он указал, что он женат, но с женой не живет. Фамилии Богдана я не знал и, указывая о нем в своих показаниях еще до его ареста, как имевшего отношение к штабу боевой организации и принимавшего участие в боевой конференции во Львове, я называл его лишь по кличке. Когда я был вызван по делу его ареста в охрану, подполковник Сизых сказал, что он арестован по чужим документам, но его настоящая фамилия Прыстор.

Еще через несколько времени охрана получила сведения из Кракова, что по известным документам отправится в Россию член Центрального Комитета партии Тытус Филиппович, по кличке «Стефан», что он едет в Петербург и на обратном пути будет в Варшаве и Лодзи. Все адреса, по которым ему придется бывать, были указаны кем-то охране. Когда он приехал из Петербурга в Варшаву, за ним следили. Затем в сопровождении филеров он приехал в Лодзь. Здесь он должен быть увидеться на чьей-то квартире с членом организац.-агитационного штаба Пуржаком, по кл. «Сицинский». Там они оба были арестованы, но Тытусу удалось незаметно уйти из канцелярии управления лодзинской охраны и скрыться за границу.

Все это я уже узнал позднее. Когда мне рассказывал подполковник Сизых о побеге Тытуса Филипповича, я сразу {439} понял, что охрана имеет своего сотрудника в центре партии [86]. Последний стоит близко к центру партии и пользуется большим доверием, так как сведения о приезде цекаэровца [87] Филипповича в Россию другому лицу известны быть не могли. Об арестованном в Лодзи Пуржаке, «Сицинском», в агентурных сведениях говорилось, что он «известен Сукеннику». Я его действительно знал во Львове под кличкою, но фамилия его мне была неизвестна. В это время в Варшаве был по агентурным сведениям арестован член организ.-агитационного штаба Тадеуш, знакомый мне лишь по кличке. Охрана же знала и фамилию его - Длугошевский. Подполковник Сизых, смеясь, указал на шкафчик с агентурными сведениями, говоря: «Вот там у меня вся их варшавская организация».

Через некоторое время подполковник Сизых, по агентурным сведениям, рассказал мне, что теперь в Кракове переполох и в центре партии стали не доверять друг другу. Теперь ищут провокатора у себя, причем Сизых заметил, что он думает так устроить, чтобы все они между собою передрались. Все, что происходило в центре партии, охране было известно вплоть до обыкновенных сплетен. Раз Сизых рассказал мне, что в Кракове в центре при участии важнейших деятелей партии был не то суд, не то совещание, где Корнель поскандалил с ними и уехал во Львов. Имя «Корнель» Сизых всегда так произносил, что у меня не оставалось сомнения о какой-то тайне. Так как работа Корнеля в партии в качестве руководителя организационно-агитационного штаба началась только в 1910 году, мне лично встречаться с ним не {440} приходилось. Он сам стремился познакомиться со мной, и с этой целью раз со знакомым членом организ.-агит. штаба по кличке «Макс» пришел ко мне на квартиру Павла Мильчарского в Ченстохове, но не застали меня дома. Потом жена Мильчарского рассказывала мне, что приходил «Макс» и еще другой, но клички его не знала. Рабочий шахты Мартел Стефан, по кл. «Яцек», в Домбровском бассейне из деревни Поромбка, член окружного комитета партии и старший «шестерки» боевой организации, выразился о нем однажды «Одет и ходит барином». Когда еще вначале меня допрашивал подполковник Сизых и задал мне вопрос, знаю ли я Корнеля, я ответил: «Знаю лишь со слов других, но лично в партии его не встречал». Сизых сказал: «Мы его знаем». Через некоторое время после этого из разговоров с Сизых я узнал, что Корнель был директором фабрики в Жирардове (и кажется, еще акционер). Он был случайно за последние годы арестован начальником земской полиции капитаном Александровым из Гродзиска. К нему сразу же после ареста ездил жандармский офицер из варшавской охранки, после чего Корнель сейчас же был освобожден и уехал в Краков.

За время моего ареста варшавской охраной получались из ПСП рев. фракции самые точные (секретные) сведения от трех сотрудников в партии, которые подписывались кличками по охране. Из их подписей помню двоих - «Весенний» и «Зеленый». Все агентурные сведения, более или менее имевшие для охраны значение, отпечатывались на шапирографе и посылались всем губернским жандармским начальникам по одному экземпляру и в Департамент полиции. Велась также переписка с полицией других государств; обменивались фотографическими карточками разыскиваемых людей.

Как-то раз за мною в десятый павильон прибыл утром конный конвой с тюремной каретой доставить меня в Охранное отделение. По прибытии туда, я со старшим агентом охраны Гуриным стоял у окна в дежурной канцелярии напротив дверей, ведущих с лестницы в канцелярию. Вдруг дверь открыл, намереваясь войти, хорошо одетый и в пенсне мужчина, который, увидев меня, молниеносно закрыл дверь обратно. По всем приметам его я мог сказать, что это был организатор {441} Союза активной борьбы из Львова Юзеф Сосунковский, или Корнель. Агент Турин, заметив, что произошло, взглянул на меня, но я сделал вид, что ничего не заметил. Так как Сосунковский не мог давать в это время секретных сведений, исходящих от центра партии, то я был уверен, что это именно был Корнель. Во многих агентурных сведениях охраны указывалось, что это «известно Сукеннику» или же было написано, что он «знаком Сукеннику», ввиду чего на этой почве происходили неоднократные допросы меня подполковником Сизых.

Как-то раз подполковник Сизых во время допроса вдруг спросил меня, знаю ли я помощника редактора газеты «Голос» во Львове, хромого на одну ногу. Я тотчас же вспомнил, что этот помощник редактора, фамилии которого я не знал и теперь не знаю, пожелал в 1908 году через кого-то из эмигрантов познакомиться со мной, и тогда он с этой целью приходил ко мне. С ним были еще два человека. Из его слов я узнал, что эти два человека - его товарищи, приехавшие к нему в гости из Варшавы. Я ответил, что помню такового и встречал во Львове на своей квартире, куда он пришел ко мне в 1908 г. Подполковник Сизых, желая изменить значение своего вопроса, спросил лишь, не помню ли я, на какую ногу он хромает. Этот вопрос не относился к протоколу допроса меня, и Сизых тогда сказал, что «мы его знаем, и надо бы его нам арестовать». Это было так сказано, что я сразу сообразил, что в этом помощнике редактора «Голоса» во Львове есть секрет охраны.

В Охранном отделении в Варшаве со мною в одной камере, где я содержался, через некоторое время после моего ареста всегда спал приезжий тайный сотрудник охраны; он был родом бельгиец и хорошо говорил по-французски. Фамилия его была Вальберси. Им где-то тогда, кажется, в Киеве или Екатеринославле было выдано много анархистов. В конце концов он получил в охране бумаги и уехал куда-то на шахты в Сибирь. Ему было тогда лет около сорока. {442}

5

Секретное сообщение Сукенником из тюрьмы в партию имен лиц, подозреваемых им в провокаторстве. - Опознание Сукенником в Петроковской тюрьме арестованных по его указаниям боевиков. - Выступления Сукенника в судебных заседаниях в качестве изобличителя обвиняемых. - Проблески раскаяния у Сукенника. - Его прошения Щегловитову и генералу Скалону о скорейшем его расстреле. - Его разговор по этому поводу с генералом Утгофом. - Венчание Сукенника в тюрьме с Марией Пецух. - Тайны Х павильона Варшавской крепости. - Палачи. - Перевод Сукенника в 1915 г. в Орловскую тюрьму. - Скорбь рабочих об аресте Сукенника. - Освобождение Сукенника и прибытие его в Москву, а затем в Петроград, в местные Охранные отделения. - Болезнь Сукенника и его пребывание в разных больницах. - Служба Сукенника после октябрьского переворота сначала санитаром на военно-санитарном поезде, затем в Петрогубкоммуне и с 1921 г. в Петроградском торговом порту. - Мысленное обращение Сукенника к Пилсудскому, как главному виновнику позора его жизни.

Через некоторое время после моего ареста я просил следователя Коломацкого освободить арестованных в Ченстохове, как не принадлежащих к партии - Павла Мильчарского, его жену, Марию Пецух, и ее сестру, Владиславу Климчак. Так как до ареста я находился в любовной связи с Марией Пецух, то через некоторое время она была мною вызвана письмом в Варшаву ко мне на свидание. Хотя редко, она приезжала ко мне на свидания, которые давались мне в десятом павильоне крепости или в охране. Эти свидания давались мне пока беспрепятственно. Хотя я был очень озлоблен против центра партии за все то, что произошло со мною по вине Пилсудского и компании, за то, что был теперь брошен в багно [88] скорби-позора и на растерзание царскому орлу, все же я знал, что их труды также для освобождения пролетарских масс. Все, что стало мне тогда известным в охране об изменниках в среде партии, я решил записать на малых кусочках бумаги и передать приезжавшей ко мне на свидание Марии Пецух. Я велел таковые передавать ее сестре Владиславе, прося переписывать их и передать в партию в Краков. Для этого я дал адрес и просил, чтобы Владислава по воз-{443}можности поехала в Краков к самому Пилсудскому или же передала другим путем в партию мои сведения, ни в коем случае не указывая источника. Я боялся, что центр может намеренно выдать меня охране за эти сведения, чтобы таким путем добиться моей смерти. В записках этих были указаны все те лица в партии, которых я по сведениям в охране подозревал в тайном сотрудничестве с охраной. Кроме того, были указаны те люди, которые по моим сведениям были арестованы, но они почему-то были скоро освобождены, что мне подало мысль о их соглашении быть сотрудниками охраны. В записках этих, между прочим, были указаны лица, о коих я уже говорил выше, - Корнель и помощник редактора «Голоса» во Львове. Передавая тогда эти записки Марии Пецух, я просил ее, чтобы ее сестра Владислава известила меня о том, что они попали в центр. Через короткое время получил от нее письмо, где она писала, что все сделано. Как мне помнится, такие сведения передавались Марии Пецух два или три раза. В непродолжительном времени после передачи мною этих сведений в охране по отношению ко мне стало заметно какое-то тревожное настроение, будто произошло что-то серьезное.