Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6355 ( № 3 2012)

• Название: Литературная Газета 6355 ( № 3 2012)
• Автор: Литературка Литературная Газета
• Жанр: Публицистика

"Литературная газета" общественно-политический еженедельник Главный редактор "Литературной газеты" Поляков Юрий Михайлович http://www.lgz.ru/

---

А.Л.

«На той войне, которая была…»

«На той войне, которая была…»

КНИЖНЫЙ  

  РЯД

Даниил Гранин. Мой лейтенант . - М.: Олма Медиа Групп, 2012. - 320 с. - 7000 экз.

[?]Ветеран обороны Ленинграда на торжественном заседании слушает генерала, который "командным зычным голосом" повествует о том, как с неизменным успехом сражались они на этом участке фронта. "Рассказ его получился для меня о совершенно незнакомой войне, где наш батальон дей[?]ствовал в той же самой местности, в те же месяцы. Там должен бы быть и я, но меня там не было".

Читая это в новой книге Даниила Гранина "Мой лейтенант", вспоминаешь строки покойного поэта Юрия Белаша:

Я был на той войне, которая была.

Но не на той, что сочинили после.

Кстати, и в последующем "ножевом" разговоре с оратором Гранин употребил тот же глагол - "сочинили".

Явь же была люто беспощадной. "Настоящий страх, страх жутчайший, настиг меня, совсем ещё юнца, на войне - такими словами начинается книга. - То была первая бомбёжка[?] самолёты пикировали один за другим, заходили на цель. А целью был я[?] В огромном синем небе не было ни одного нашего самолёта, с земли не били зенитки, ни одного выстрела".

Школьником будущий автор затруднился ответить на вопрос: "Зачем в "Войне и мире" такое огромное место занимают "история нашего поражения" - Аустерлиц и нескончаемое отступление первых месяцев новой войны?" Теперь ему собственнолично привелось пережить жесточайшую страду сорок первого, вплоть до минут растерянности и паники: "[?]Мчался, словно по пятам за мной гнались. Ни разу не оглянулся, смотрел только на впереди бегущих, обгоняя одного за другим. Помнится, передо мной появился начштаба батальона, схватил кого-то за гимнастёрку, боковым зрением я увидел, как ударили начштаба прикладом[?]"

Рядом бессчётно погибали. Одна смерть горше другой. И тем самым летом: "Последнее, что я видел, это как Подрезов (политработник, в тридцатых побывавший в тюрьме и лагере. - А.Т.) стоял во весь рост в окопе, стрелял и матерился. Выжить он не мог[?] да он и не хотел жить, это я знаю точно, ему обрыдла такая война, бегство[?]" И позже, в блокаду: "[?]Вспом[?]нился дождливый денёк, когда хоронили Витю Ломоносова, какой он был лёгкий, высохший дистрофик[?] нёс под мышкой его высохший труп, как доску".

Плечи новоиспечённого лейтенанта, вчерашнего ополченца, гнул непосильный груз: "Связь с дивизией поминутно прерывалась[?] Роты, батальоны настойчиво требовали поддержки[?] Я что-то орал, кому-то грозил, обещал, что вот-вот подойдут подкрепления[?] Ни через два, ни через три часа никто не появился[?] Дальше пошла какая-то неразбериха, действия и намерения лейтенанта я уже плохо могу объяснить[?]"

В ностальгическом стихотворении (под таким же названием, что и книга, о которой речь), написанном в 1963 году Сергеем Орловым, авторский "двойник", "лейтенант в неполных двадцать лет", судья, прямой и беспристрастный "нынешних поступков" однофамильца), беспримесно прекрасен ("Добрый, как Иванушка из сказки" и т.п.).

Гранин же предпослал своей повести весьма неоднозначный эпиграф:

- Вы пишете о себе?

- Что вы, этого человека уже давно нет.

В дальнейшем автор мельком упомянет о том, как уже в мирную пору его "пошёл драить" директор. Сам же беспощадно "драит" лейтенанта с первых же его начальственных действий: "Его поступки казались мне бестолковыми[?] Это я теперь понимаю, сколько в нём было тщеславия" и т.д., и т.п.!

Дальше - пуще: "Мой лейтенант чтил Сталина, а я - нет[?]" Впрочем, столь категорическому заявлению предшествует нечто, свидетельствующее по меньшей мере об относительности и подвижности этого противостояния: "Когда Сталин умер, плакал не я - мой лейтенант. Он стоял у репродуктора на кухне, слёзы катились сами по себе[?] Я разделял его горе и не упрекал. Римма (жена автора. - А.Т.) не горевала об этой смерти, однако я заметил, что моему лейтенанту она сочувствовала".

И эта "нелогичность" рассказчика дорогого стоит, как и то, что его лейтенант - прямо-таки "по-орловски"! - в пору печально памятного послевоенного "ленинградского дела" бередит совесть "двойника":

"Делали вид, что всё путём, что там, в Кремле, виднее, что дыма без огня не бывает. Отводили глаза. Паскуды. Да ты ничем не лучше их, такая же тварь.

Этот лейтенантик удержу не знал". (Тоже - "пошёл драить" в свою очередь!)

И совсем не зря, неслучайно сочув[?]ствует ему именно Римма!

Её образ - великая удача писателя.

Есть в книге глава "Должок" о том, как рванулся в послевоенные годы на помощь одному из былых подчинённых - а главное - товарищей, испытывая какое-то чувство вины за их - часто трагическую - судьбу. Уменьшительное словечко в заголовке употреблено из целомудренной нелюбви к "громкости", к патетике, которой наша литература изрядно злоупотребляла.

Написанное о жене - тоже исполнение долга. И перед нею ли одной? Римма - одна из множества  ж д а в ш и х.  Порой не только всю войну! Кто - возвращения из плена и последующих "родимых" лагерей. Кто же, как это и описано в повести, - из победного похмелья ("Гуляй, Вася, имею право[?]"); ждали излечения от глухоты, слепоты к тому, что испытывали надорванные "мирным" тыловым существованием жёны: "На ней лежало хозяйство, ребёнок, а ещё и работа. Утром занести ребёнка в ясли, затем на работу, на обратном пути закупить продукты и готовить".

"Она ждала", - благодарно, горестно, покаянно повторяет рассказчик, и когда он наконец по-настоящему разглядел и понял это "похудалое, замученное небесное создание" и (опять-таки - по-настоящему!)  в е р н у л с я, - то "хорошела на глазах".

А ещё были ум и характер! В самый разгар "ленинградского дела" она сказала мужу: "Чего переживаешь[?] Все они из одной стаи[?] В блокаду жрали в три горла. "Ромовые бабы" им готовили, "венские" пирожные[?] Почему они не удерживаются, не могут, чтоб не скурвиться?" А потом и вовсе из партии вышла: "[?]Хрущёву поверила, он замахнулся и скис. Какие они все скоропортящиеся".

И, правда "Есть женщины в русских селеньях"!

Как-то в войну Гранин сказал, что боится: "Потом забуду всё".

Слава богу, не забыл и не утаил. Ни того, ни этого.

Андрей ТУРКОВ

В прорыве невиновны

В прорыве невиновны

КНИЖНЫЙ  

  РЯД

С.Михеенков. Серпухов . Последний рубеж. 49-я армия в битве за Москву. 1941. - М.: ЗАО "Издательство "Центрполиграф", 2011. - 254 с. - 4000 экз.

Каждый раз вспоминая битву советских войск под Москвой на Волоколамском и Тульском направлениях, мы, к сожалению, располагаем довольно скупыми сведениями о других эпизодах сражения.  Почему Серпухов - последний рубеж перед Москвой - не пал и немецкие дивизии не хлынули по дороге на столицу, хотя перед этим врагам были сданы Калуга и Таруса?

Автор проделал огромную работу, перелопатив массу архивных материалов, тщательно изучив и систематизировав их. Новая книга открывает нам достоверные сведения о самой 49-й армии, её дислокации в сложившийся для страны военный период, воспоминания и свидетельства участников и очевидцев событий 70-летней давности.

"[?]Когда под Рославлем произошёл прорыв, кадровая и очень сильная 49-я армия стояла на севере укрепрайона вторым эшелоном за не очень боеспособными дивизиями московского ополчения. Но буквально за три дня до немецкого прорыва по приказу Генштаба 49-я армия была срочно снята с позиций и переброшена под Харьков. Немцы начали наступать на том же рубеже, откуда ушла 49-я армия[?]

Это была катастрофа. В это время 49-я армия растянулась от Харькова до Сухиничей, а по сути - до Вязьмы, потому что некоторые дивизии оттуда просто не успели выехать, их разбомбили в пути. Часть из них оказалась южнее, избежав сильных бомбёжек. Штаб во главе с генералом И.Г. ахаркиным - на полустанке возле Сухиничей[?] С запада шли немецкие танки. Так 49-я армия оказалась в Калуге, являвшейся южным (левым) крылом Можайской линии обороны".

Повествованию о попытках обороны Калуги в книге посвящены две главы. Калугу, к сожалению, пришлось сдать врагу, хотя её почти трое суток пыталась удерживать полнокровная и хорошо вооружённая 5-я гвардейская дивизия, переподчинённая отступившей 49-й армии.