Ирина Сироткина - Классики и психиатры

• Название: Классики и психиатры
• Автор: Ирина Сироткина
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Культурология
• Год: 2002
• ISBN: 978-5-86793-573-3

В книге история психиатрии рассматривается через призму особого жанра медицинской литературы — патографии, или жизнеописания знаменитостей с точки зрения их болезней, мнимых или настоящих. В русской культуре писатель был фигурой особенно заметной — как рупор общества, символ времени или объект, на который читатели проецировали свои желания. Не удивительно, что именно писатели привлекли внимание психиатров и стали их заочными пациентами и героями (или антигероями) патографий. Немало медицинской литературы посвящено классикам — Пушкину, Гоголю, Достоевскому, Толстому, Гаршину и многим другим писателям и поэтам. Автор ищет ответы на вопросы: как и зачем психиатры ставили диагнозы писателям, что это значило для становления психиатрии, как патографии были встречены в обществе? Почему одни врачи находили у Пушкина, например, различные болезни, а другие, напротив, считали образцом душевного здоровья? И почему с приходом нового поколения медиков эти диагнозы менялись, иногда на диаметрально противоположные? В данном исследовании идеи о душевной болезни и душевном здоровье, о таланте и гениальности помещены в контекст бурной общественно-политической жизни России конца XIX — начала XX веков. Книга Ирины Сироткиной получила приз Ассоциации современных языков (Modem Language Association, США) за лучшую работу в области славянских языков и литературы в 2001–2002 гг.

Текст книги переработан и расширен.

---

Несмотря на поддержку, жизнь эмигрантов в постоянных поисках денег и борьбе с депрессией была не слишком радужной. Беженцы не могли поступать на государственные должности, а найти работу в частном секторе было очень трудно из-за высокой конкуренции. Эмигранты старались сами организовывать рабочие места, открывая свои предприятия, в том числе образовательные заведения. Школы и вузы давали работу профессорам и преподавателям, предоставляя русской молодежи образование и тем самым повышая их шансы на получение места. Русская община имела множество общественных объединений — всего около ста сорока политических, общественных и профессиональных ассоциаций. Самой важной из них, выполнявшей функции посредника между эмигрантами и местной властью, был Союз земских и городских союзов — Зем-гор. Существовали также молодежные, студенческие, женские общества, организации инженеров, врачей, шоферов и других профессий, землячества и религиозные группы.

Практические нужды были не единственным, что побуждало к столь активной деятельности. Другой ее целью стало сохранение собственной идентичности. Многие эмигранты верили, что через какое-то время смогут вернуться на родину и принять участие в восстановлении ее культуры. Спасаясь от ностальгии, они находили в добровольных обществах и культурных ассоциациях смысл их сегодняшней жизни и надежду на будущее. Как когда-то в России, в эмиграции существовали вечерние школы для рабочих, популярные лекции для широкой публики и кружки для любителей литературы. Бывший секретарь Льва Толстого В.Ф. Булгаков основал в Зброславе Русский культурный и исторический музей-архив. По образцу Народного университета Шанявского был создан Русский народный университет; его возглавил бывший ректор Петроградского университета М.М. Новиков. Академическую и преподавательскую работу в Праге продолжали бывший ректор Киевского университета Е.А. Спекторский, философы Н.А. Бердяев, Н.О. Лосский, И.И. Лапшин, П.И. Новгородцев, историки А.А. Кизеветтер, С.И. Гессен, Е.Ф. Шмурло и многие другие. Наряду с академическими учреждениями в Чехословакии существовали русские театры, издательства, студии и клубы; организовывались благотворительные вечера, утренники, чаепития. Выходило около восьмидесяти журналов и более пятидесяти газет и бюллетеней на русском языке, в том числе «толстый» литературный журнал «Воля России». Благодаря эмигрантской интеллигенции культурная жизнь Праги была настолько оживленной, что в 1920-х годах город называли «славянскими Афинами»101.

Несмотря на трудности эмигрантской жизни, Осипов с его общественной жилкой чувствовал себя в русской общине как дома. Сразу по прибытии в Чехословакию он получил предложение занять должность главного врача психиатрической клиники в новом университете имени Масарика в Брно. Но он не согласился, — отчасти сознавая, что исполнение административных функций в незнакомой стране может натолкнуться на подводные камни, а отчасти потому, что большинство его соотечественников, друзей и знакомых осели в Праге102. Вместо этого он стал преподавать в Карловом университете (это было еще до введения ограничений на прием эмигрантов на государственную службу). Осипов был одним из немногих русских, получившим звание доцента. Ему также удалось открыть психиатрическую консультацию-амбулаторию для приходящих пациентов при университетской поликлинике, продолжив начатую в Москве работу с невротиками. Он выучил чешский язык, приобрел частную практику и широко публиковал статьи по-чешски, немецки и русски. Общительный и обаятельный человек, любимый друзьями (которые ласково звали его «кораблик» за полноту и раскачивающуюся походку), Осипов быстро превратился в хорошо заметную фигуру в эмигрантских и местных интеллектуальных кругах. Он посещал собрания Общества русских врачей в Чехословакии, семинары по философии и литературе, а в 1925 году начал вести свой собственный семинар при поликлинике, заседания которого постепенно переместились на его квартиру. Посещавшие этот семинар студенты, как русские, так и местные, считали его превосходным учителем103. Он также преподавал в Русском народном университете в Праге и часто выступал с публичными лекциями по всей стране на психиатрические и литературные темы.

В середине 1920-х годов политическая ситуация в Советском Союзе стабилизировалась и надежды эмигрантов на возвращение стали таять. Установление дипломатических отношений между Советским Союзом и Чехословакией отрицательно повлияло на «Русскую акцию» правительства Масарика: в 1931 году выплаты профессорам постепенно уменьшались, а стипендии студентам окончательно прекратились. Еще ранее, в 1928 году, правительство издало закон о защите национального рынка труда, и в результате эмигранты должны были либо принять чехословацкое гражданство и соревноваться с местными за рабочие места, либо покинуть страну. Некоторые переехали в другие страны или вернулись на родину под влиянием советской кампании за репатриацию. Тем, кто оставался, становилось все труднее сохранить свою идентичность. Одни, как персонаж романа Набокова «Защита Лужина», привезли с собой из России шали, матрешек и украшения. Другие, как поэтесса Марина Цветаева, одно время жившая в Праге, «носили Россию в себе» и могли «потерять ее только вместе с жизнью». Для некоторых символическое значение имел сам статус беженца, связывавший их с родиной. «Помни, что ты беженец, — писала эмигрантская газета в 1933 году, — будь терпелив, надейся, работай, ходи на благотворительные спектакли, в клубы беседуй, танцуй, но не забывай, что ты — русский. И не имей никакого другого гражданства, кроме русского»104.

Особой чертой жизни эмигрантов были празднования всевозможных памятных дат, включая юбилеи членов царской династии, выдающихся российских деятелей, писателей и поэтов. Отмечались День русской культуры, приуроченный ко дню рождения Пушкина, столетие Льва Толстого, пятидесятилетие смерти Достоевского, юбилеи Грибоедова, Гончарова и других писателей. Съезд русских академических союзов за границей обычно заканчивался пленарным заседанием, посвященным какому-нибудь писателю-классику: на четвертом съезде в 1928 году отмечали юбилей Толстого, на пятом — Тургенева. Литературе были посвящены несколько постоянных семинаров при Русском народном университете: семинар А.Л. Бёма по Достоевскому, Е.А. Ляцкого по Толстому, кружок ревнителей русского слова под руководством С.В. Завадского; на заседаниях других кружков и семинаров также затрагивались литературные темы. Литература — дело столь же общественное, сколь и интимно-индивидуальное — обладала способностью хотя бы отчасти удовлетворить ностальгию по родине и объединить во многих отношениях разобщенное эмигрантское сообщество. Не случайно самыми читаемыми книгами в русской библиотеке в Праге были романы Толстого и Достоевского105.

В Праге в эмиграции оказалось много врачей. Друг Осипова, врач и бывший глава Оренбургской городской думы М.П. Полосин, добрался до Праги вместе с Чехословацким легионом в 1918 году. Он стал заведовать русским туберкулезным санаторием, находившимся недалеко от города. В свободное от занятий медициной время он писал автобиографические повести — «Детство» и «1918», а также литературную критику «Ошибки Пушкина»106. Психиатр Г.Я. Трошин, которого мы упоминали в связи с его попыткой «демократизировать» больницу Св. Николая в Петербурге в 1906 году (см. гл. 1), писал в эмиграции о музыкальном и литературном творчестве, посвятив одну из книг Пушкину. Из семидесяти публичных лекций, прочитанных Осиповым между 1922 и 1931 годами, более дюжины посвящались писателям и литературе. Он выступал с докладами в обществах русских студентов и врачей, в клубе поэтов, Русской библиотеке и в других аудиториях. В конце концов Осипов стал считаться экспертом по русской литературе — настолько, что его участие в организации юбилея Льва Толстого считалось «абсолютно необходимым». Сам он относился к таким событиям серьезно и тщательно готовил каждый свой доклад107. Он также продолжЬл начатое в России исследование Толстого с точки зрения психиатрии и психоанализа.

Психоанализ продолжал занимать важное место в психотерапевтической и педагогической работе Осипова. Он начал преподавать курс психоанализа в Карловом университете, в результате чего Прага стала вторым после Будапешта городом Центральной Европы, где психоанализ был включен в университетскую программу. Один из участников психиатрического кружка Осипова, Ф.Н. Досужков (1890–1982), основал в 1936 году Чехословацкое общество по изучению психоанализа и подготовил несколько поколений психоаналитиков в этой стране108. Доклады Осипова, в которых он давал интерпретацию известным писателям и их персонажам, — как и другие эмигрантские встречи, сопровождавшиеся неизбежным чаепитием из самовара, — способствовали популяризации психоанализа. Его слушатели были поражены тем, что фантасмагорические повести Гоголя и Достоевского можно интерпретировать по примеру сновидений и найти ключ к их иррациональному содержанию. Осипов утверждал: неважно, насколько фантасма-горично содержание этих произведений — в их основе лежит реальный мотив или идея. Он обнаружил иллюстрации эдипова комплекса в повестях Достоевского «Хозяйка» и «Вечный муж», анализировал психологические причины ревности в «Анне Карениной» Толстого, объяснял патологическую лень гончаровского Обломова его невротическими комплексами и исследовал «приключения либидо» в романе Тургенева «Первая любовь»109.