Лариса Райт - Плач льва

• Название: Плач льва
• Автор: Лариса Райт
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-699-53830-0

Артем, Женя, Юля… Герои этой книги — «люди с прошлым», каждый из них пережил крушение: предательство любимых, смерть близких.

Порой горе захлестывало их, казалось, что хуже не может быть, жизнь кончена, они на самом дне пропасти.

Но нет пропасти без дна.

Они оказались сильными — смогли найти ту самую соломинку, уцепившись за которую выкарабкались из черной воронки отчаяния.

Все трое остро понимают: жизнь, которую тебе дали второй раз, невозможно растратить по пустякам, расточительно пропустить сквозь пальцы.

---

К тому моменту, когда Женя стала студенткой университета, мама расписала ее жизнь на годы вперед. Повышенная стипендия, зачетка, пестревшая исключительно записями «отлично», дифирамбы научного руководителя и увлеченность самой девушки — все это позволяло надеяться на то, что ничто не помешает исполнению радужных планов. Однако Женя была не просто примерной, амбициозной девочкой — она была личностью, амбиции которой, в первую очередь, распространялись на те цели, которых хотела добиться она. Нет, научные степени и престижная работа вовсе не казались ей непривлекательными, она и сама стремилась именно к такому конечному результату, который бы оправдал те силы, что она вкладывала в образование. Будущее виделось вполне определенным и обыденно, ужасающе неотвратимым: диплом, карьера, работа, какая-то неожиданная встреча, любовь-морковь, пара симпатичных ребятишек от любимого мужа и бриар, лежащий в коридоре на коврике у двери небольшой уютной квартирки. Перспективы представлялись достаточно продуманными, и в переменах не нуждались до тех пор, пока на четвертом курсе она не набрела на лабораторию зоопсихологии и не обнаружила, что собака, один вид которой в Атласе пород собак произвел на нее когда-то неизгладимое впечатление, может не просто стать членом ее семьи в каком-то необозримом будущем, но и великолепным материалом для исследований в весьма осязаемом настоящем. Женя и сама не могла объяснить, почему то, что творится в черепной коробке собак, заинтересовало ее гораздо больше, чем особенности головного мозга человека, но с момента смены специализации она уже не представляла себя сидящей в кабинете с фонендоскопом на шее и ожидающей очередного пациента, которого придется спасать от галлюцинаций, депрессии, навязчивых идей или, того хуже, — маниакального психоза.

У родителей увлеченность дочери психологией животных вообще и собак в частности сначала протестов не вызывала. В конце концов, не так уж много людей посвящают свою жизнь доскональному изучению той проблемы, что являлась когда-то предметом научных исследований в дипломной работе. Конечно, Женя училась на отделении общей психологии, и для того чтобы стать впоследствии практикующим врачом или хотя бы работать в лечебном учреждении, необходимо изрядно потрудиться. Но, с другой стороны, если для студентов клинического отделения дорога была одна, то перед Женей открывалось множество путей профессионального развития, и ее детская страсть к собакам вовсе не означала, что свою дальнейшую судьбу она решит связать исключительно с животными. Так считала ее мама. Но она ошибалась. И ошибается до сих пор, потому что так и не хочет признать, что выбор, сделанный Женей, — правильный.

— Хорошо, — говорила мама, когда решение о поездке в Дижон стало окончательным, — поедешь, поучишься. В конце концов, получишь степень там, да и язык выйдет на другой уровень, — и непонятно, кого она хотела убедить в оправданности этой поездки: Женю, которая не нуждалась в убеждениях, или все-таки саму себя.

Тогда маме пришлось смириться с тем, что «Поведение бриара как породистой племенной собаки: интерпретация стандарта» — тема, интересующая не только ее дочь, но и еще нескольких «ненормальных» ученых из далекого Дижонского университета. Женя была настолько окрылена предстоящей поездкой и так привыкла к тому, что ее увлечение мама воспринимает исключительно как временную глупость, что не стала переубеждать ее, что таких «ненормальных» на свете гораздо больше, чем несколько. А между тем она могла бы рассказать о существовании настоящего «Евробриарсоюза», членами которого являются не просто заводчики или клубы, а целые государства. Но кому это было интересно тогда? Наверное, тем, кто ждал ее в Дижоне. А кому это интересно сейчас? О бриарах уже начала забывать и сама Женя. Теперь эта пастушья собака представляется ей так же, как на первых курсах университета: лежащей на коврике у двери. В реальности все атрибуты для этого есть: маленькая, уютная квартира, дверь и даже коврик возле нее. Нет только собаки. Женя слишком ответственна для того, чтобы сделать какого-нибудь щенка несчастным и одиноким, заставив его скулить и страдать в бесконечном ожидании чрезмерно занятой хозяйки.

Это раньше, лежа в комнате французского общежития, она могла грезить о том, что когда-нибудь будет встречаться с бриарами не только в собаководческих клубах, специализированных питомниках или на выставках, но и в собственном доме. Как давно это было. Кажется, в другой жизни. Тогда, в девяносто втором, Жене казалось, что Дижон — прекрасная ступенька к достижению всего, о чем она мечтала. В реальности этот город действительно стал частью той лестницы, что называется человеческой судьбой, только ступенька, на которой он стоял, вела вовсе не вверх, а вниз.

Дижон… Женя по-прежнему любила его. Если и существует на свете любовь с первого взгляда — то это чувство определенно похоже на то, что испытала она тогда, сойдя на перрон с парижского поезда. Ей понравилось все и сразу: и провинциальная, неспешная суета вокзала, совершенно не похожая на столичную толчею, и упоительный запах круассанов, моментально взволновавший вкусовые рецепторы, и таксист, подхвативший ее чемодан и пробормотавший скороговоркой ласкающее ухо: «Bon jour, mademoiselle!», и большие площади, и маленькие, узкие улочки, по которым петляла машина, и аккуратные домики с черепичными крышами, и милая, хрупкая француженка, распахнувшая перед ней дверь в комнату общежития и провозгласившая с доброжелательной улыбкой: «Voila!», и вид из окна. Впоследствии панорама уютного зеленого, цветущего дворика с каменным фонтаном и резными скамейками часто помогала Жене найти нужное решение, когда начинало казаться, что ее труды зашли в тупик, что в исследовании отсутствует логика, да и сам материал в действительности не волнует никого, кроме нее. Естественно, она была не права. Эти волнения неудивительны и рано или поздно настигают всех увлеченных людей, но тогда слишком молодая девушка еще не понимала этого. Она просто смотрела на бегущие струи фонтана, на дижонцев — пожилых, чинно сидящих с газетами на лавочках, и молодых, развалившихся на траве с книжками в руках. Она наблюдала за гоняющими голубей детьми, за их мамашами, что-то кричащими непослушным чадам, — и сумбурные мысли сами собой неожиданно выстраивались в правильном порядке, и удовлетворение работой, покинувшее ее на какие-то мгновения, вновь возвращалось.

Женя любила не только этот уютный дворик, соседствующий с общежитием университета, она прониклась волшебной аурой всего города. Не было для нее лучшего развлечения, чем прогулка по старой улице Форж с ее многочисленными жилыми домами, построенными еще в семнадцатом веке. По воскресеньям Женя часто бродила по узким, петляющим улочкам, заходила на Соборную площадь, ждала, когда человеческая фигурка на колокольных часах чугунным молоточком отобьет очередной час, и шла дальше к блошиному рынку, напоминающему китайскую барахолку, к причудливому дому с оригинальными каменными зонтиками, выступающими из фасада, чтобы загородить от солнца пентхаус, к известному собору Сен-Бенинь, к впечатляющей стене древнего бенедиктинского монастыря. Девушке нравилось все: и музеи, и церкви, и ресторанчики с упоительными запахами, и оживленные улицы, и тихие уголки неприметных дворов, и бургундское вино, что наливали в традиционном кафе «У ветряной мельницы», и карусель на площади Франсуа Рюда, и, конечно, университет.

Университет… Начиная с большого каменного постамента у входа на главную аллею, на котором по-французски выбита надпись «Университет Бургундии», и заканчивая самым обычным стулом в аудитории, — все здесь пришлось Жене по вкусу. Самыми главными были, конечно, люди. Девушка с удовольствием наблюдала, как учатся французские студенты. После пяти лет, проведенных в московском университете, где в конце концов заработав репутацию и сдав несколько первых сессий, можно было позволить себе и прогул, и пивко теплым весенним денечком у памятника Ломоносову, что возле ИСААФ, усердие, с которым относились французы к занятиям, не могло не поразить. Здесь, в Дижоне, оказалось невозможно семестр предаваться безделью, а потом, просидев пару недель в читальном зале, сдать сессию. Французские студенты постоянно писали какие-то работы, делали доклады и готовились к семинарам. Никто из них не пришел в университет с целью обзавестись друзьями. Обучение проходило в условиях постоянной, жесткой конкуренции. Если в России всегда можно было рассчитывать на подсказки и шпаргалки товарищей, опасаясь страшного вопроса экзаменатора, то во Франции преподавателей не боялись. Самыми строгими судьями слыли сами студенты, всегда стремящиеся задать друг другу вопросы посложнее и непременно «завалить» какого-нибудь особо одаренного коллегу. Впоследствии Женя осознала, что пребывать в условиях равенства и братства не так уж плохо, а жизнь в условиях, где каждый сам за себя, больше похожа на выживание.